Александра Бруштейн — Дорога уходит в даль… » Книги читать онлайн бесплатно без регистрации
Александра Яковлевна Бруштейн
Дорога уходит в даль…
Книга первая
Памяти моих родителей посвящаю эту книгу.
АвторГлава первая. ВОСКРЕСНОЕ УТРО
Я у мамы и папы одна. Ни братьев у меня, ни сестер. И это уже — пропащее дело! Даже если у нас еще родится кто-нибудь — мальчик или девочка, все равно, — мне-то от этого никакого проку! Мне сейчас уже девять лет, а им будет — нисколько. Как с ними играть? А когда они меня догонят, дорастут до девяти лет, мне-то уже будет целых восемнадцать… Опять неинтересно будет мне с ними!.. Вот если бы они теперь, сейчас были моими однолетками!
Я беру с маминого столика маленькое — размером с книгу — трехстворчатое зеркало. Открываю все три створки — из них смотрят на меня с одинаковым любопытством три совершенно одинаковые растрепанные девочки с бантом, сползающим на один глаз. Я воображаю, будто это мои сестры.
— Здрасьте! — киваю я им.
И все три девочки очень приветливо кивают мне, тряся своими бантами. Неслышно, одними губами, они тоже говорят: «Здрасьте»…
Можно, конечно, еще и высунуть язык, провести им по губам справа налево и обратно, можно даже попробовать дотянуться кончиком языка до носа — зеркальные девочки в точности повторят все эти движения. Но ведь неинтересно! Вот если бы я закивала «Да, да!», а которая-нибудь из зеркальных девочек замотала бы головой «Нет-нет!» Или другая из них засмеялась бы, когда я не смеюсь, а третья вдруг вовсе взяла бы да ушла!
Гораздо интереснее та девочка, которая смотрит на меня с блестящего выпуклого бока самовара. Хотя у нее все тот же бант, сползающий на один глаз, но все-таки она одновременно и похожа на меня и — не совсем. Придвинешься к ней лицом — у самоварной девочки лицо расплывается, становится круглым, как решето, щеки распухают — очень смешно, я так не умею. Откинешь голову назад — лицо у самоварной девочки вытягивается вверх, становится худенькое-худенькое, и вдруг из ее головы начинает расти другая голова, точь-в-точь такая же, только опрокинутая волосами вниз, подбородком вверх, — это еще смешнее!
— Ты что? — говорю я самоварной девочке очень грозно. Но тут в комнату входит мама и, конечно, портит всю игру!
— Опять ты гримасничаешь перед самоваром! Как мартышка!
— Мне скучно… — обиженно бубню я под нос.
— Поди играть с фрейлейн Цецильхен.
На это я не отвечаю — я жду, пока мама выйдет из комнаты. Тогда я говорю не громко, но с громадной убежденностью:
— Фрейлейн Цецильхен дура!
И еще раз, еще громче — мама-то ведь успела отойти далеко! — я повторяю с удовольствием:
— Цецильхен дура! Ужасная!
Конечно, мне так говорить о взрослых не следовало бы… Но фрейлейн Цецильхен, немка, живущая у нас и обучающая меня немецкому языку, в самом деле очень глупая. Вот уже полгода, как она приехала к нам из Кенигсберга; за это время я выучилась бойко сыпать по-немецки и даже читать, а Цецильхен все еще не знает самых простых русских слов: «хлеб», «вода», «к черту». В своей вязаной пелерине Цецильхен очень похожа на соседского пуделька, которого водят гулять в пальтишке с карманчиком и с помпончиками. Цецильхен только не лает, как он. У Цецильхен безмятежные голубые глаза, как у куклы, и кудрявая белокурая головка. Кудри делаются с вечера: смоченные волосы накручиваются перед сном на полоски газетной бумаги. Дело нехитрое — так раскудрявить можно кого угодно, хоть бабушку мою, хоть дворника Матвея, даже бахрому диванной подушки.
Разговаривать с Цецильхен скучно, она ничего интересного не знает! О чем ее ни спроси, она только беспомощно разводит пухлыми розовыми ручками: «Ах, боже в небе! Откуда же я должна знать такое?»
А я вот именно обожаю задавать вопросы! Папа мой говорит, что вопросы созревают в моей голове, как крыжовник на кусте. Обязательно ли все люди умирают или не обязательно? Почему зимой нет мух? Что такое громоотвод? Кто сильнее — лев или кит? Вафли делают в Африке, да? Так почему же их называют «вафли», а не «вафри»? Кто такая Брамапутра — хорошая она или плохая? Зачем людям «прибивают» оспу?
Только один человек умеет ответить на все мои вопросы или объяснить, почему тот или другой из них «дурацкий». Это папа. К сожалению, у папы для меня почти нет времени. Он врач. То он торопится к больному или в госпиталь, то он сейчас только вернулся оттуда — очень усталый…
Вот и сегодня, в воскресенье, рано утром папа приехал домой такой измученный — сделал трудную операцию, провел при больном бессонную ночь, — что мама нарезает ему завтрак на кусочки: у папы от усталости не слушаются руки.
Позавтракав, папа ложится поспать в столовой на диване, укрывшись старой енотовой шубой. Все в доме ходят на цыпочках и говорят шепотом, даже горластая Юзефа — моя старая няня, ставшая кухаркой после водворения у нас фрейлейн Цецильхен. Юзефа сидит на кухне, чистит кастрюлю и ворчит на той смеси русского языка с белорусским и польским, на какой говорит большинство населения нашего края:
— Другий доктор за такую працу (работу) в золотых подштанниках ходил бы!
В кухне сидит полотер Рафал, очень осведомленная личность с огромными связями во всех слоях общества. Даже Юзефа считается с мнением Рафала! И он тоже подтверждает, что да, за такую работу — «Я же вижу! Господи Иисусе, и когда только он спит?» — другой доктор на золоте ел бы!
Свирепо закусив губу и словно желая стереть в порошок кастрюлю — зачем она не золотая, а только медная? — Юзефа яростно шипит:
— Я скольки разов ему говорила: богатых лечить надо, богатых!
— А он? — интересуется полотер.
— Как глухой! — вздыхает Юзефа. — Никого не слушает. Ко всем бедакам, ко всем бедолагам ездит. А бедаки что платят? Вот что яны платят! — И пальцы Юзефы, выпачканные в самоварной мази, показывают здоровенный кукиш.
— Какая жаль!.. — вежливо качает головой полотер Рафал. — Богатые и бедные — это же две большие разницы!
— А то нет! — отзывается Юзефа.
Сегодня, в воскресенье, Рафал явился без щеток и без ведра с мастикой — только уговориться, когда ему прийти натирать полы. Юзефа принимает его в кухне, как гостя, и он чинно пьет чай, наливая его в блюдечко.
— А може, — говорит Рафал осторожно, — може, не умеет ваш доктор богатых лечить?
— Не умеет? Он? — Юзефа смертельно оскорблена. — А когда Дроздова, генеральша, разродиться не могла, кто помог? Все тутейшие доктора спугалися, — из Петербургу главного профессора по железной дороге привезли, так ен только головой покрутил. «Не берусь, сказал, не имею отваги!» А наш взял — раз-раз, и готово! Сделал репарацию (так Юзефа называет операцию) — родила генеральша, сама здорова, и ребеночек у ей живой!
Наступает пауза, — слышно только, как старательно полотер Рафал втягивает в себя чай.
— А за гэтых Дроздовых, — говорит он вдруг, — вы, тетечко, не ударяйтеся, пожалейте свою сердцу. Я у их мало что не десять годов подлоги (полы) натираю. У их свою заработанную копейку из горла вырывать надо!..
Папа спит часа полтора. Он накрыт шубой с головой. Рядом с диваном, на стуле, — папины очки. Поникшие дужки их — как оглобельки саней, из которых выпряжен конь.
Терпеливо, как всегда, я подкарауливаю папино пробуждение. Вот он откидывает с головы шубу, мигает невидящими, очень близорукими глазами:
— Ты тут, Пуговица?.. Стой, стой, очки раздавишь! Назрели вопросы? Ну, сыпь свой крыжовник!
Вот тут наступает мой час! Иногда это полчаса, иногда и того меньше, папу ждут больные. Но сколько бы их ни было — это самые чудесные минуты!
Папа отвечает на мои вопросы серьезно, подробно (из чего делают стекло? что такое скарлатина? и т. п.). На иные говорит просто: «Этого я не знаю» (он, оказывается, знает не все на свете!), на другие: «Ну, это глупости!» На вафли-вафри папа хохочет:
— Значит, вазелин делают в Азии? От иных вопросов папа отмахивается:
— Об этом мы с тобой поговорим, когда у тебя коса вырастет!
Вырастет она, коса моя! Через сто лет!.. Я украдкой трогаю растрепанный кудрявый мох, растущий во все стороны на моей голове, — Юзефа называет это «кудлы»… Неужели мне ждать, пока «кудлы» вырастут в косу?
Не обходится дело и без «домовладельческого вопроса», как называет его папа. У нас с ним это вроде игры.
Давно, когда я еще была совсем маленькая, я как-то спросила:
— Папа! У доктора Петрашкевича свой дом, и у доктора Малиновского, и у доктора Стембо тоже… А у тебя? Почему у тебя нет дома?
Тогда, давно, папа сказал, как всегда — не то в шутку, не то всерьез, — что и у него тоже есть собственный дом, только такой маленький, что его пока еще не видно… Почему? Да потому, что он еще не вырос, вот так, как не успевший еще проклюнуться из земли гриб масленок.
Я тогда же предлагала разные способы заставить папин дом расти побыстрее, — например, откапывать его лопатой или поливать из лейки.
Главная литературная загадка XX века
Ее почти слепые глаза жадно цеплялись за свет ночных огней. Когда тебе за 80-ть и ты одинока, самое страшное — это темнота. Она сгущается вместе с одиночеством и сжимает сердце железными тисками тоски. Но только загораются огни, тьма расступается.Писательница и драматург Александра Бруштейн написала самую знаменитую свою книгу «Дорога уходит вдаль» в возрасте 75 лет. Она уже совсем потеряла слух и почти полностью — зрение. Но она все равно оставалась женщиной, у которой есть завтра, есть будущее, есть заветные огни впереди.
Эта книга стала настоящей сенсацией. Подростки страны Советов читали книгу взахлеб, а в библиотеках занимали очередь, чтобы почитать «Дорогу…»
Это было абсолютно непостижимой загадкой, явлением вне логики и здравого смысла. Ну скажите, что может быть общего у среднестатистического советского школьника и девятилетней еврейской девочки из города Вильно, удивительного города трех культур — польской, белорусской и литовской? Чем могут быть интересны злоключения маленькой еврейки, привыкшей к незаслуженным обидам и неравенству? В чем секрет этой легкой и поучительной книжки, почему незамеченными остались, возможно, даже более сильные драматургические произведения, а «Дорога…» стала культовым произведением целого поколения детей?
Это загадка, у которой нет одного правильного ответа. Но, возможно, верный ответ кроется в истоках — в семье?
Все мы родом из детства
Александра Яковлевна Бруштейн родилась в Вильно в 1884 году в еврейской семье врачей. Ее отец Яков Выгодский, был настоящим идеалистом, твердо уверенным, что врач — профессия вне классов и рангов. Он лечил всех, и богатых, и бедных, причем последних зачастую абсолютно бесплатно. Ему приходилось работать так много, что вечерами от напряжения и усталости у него начинали дрожать руки, и супруга Елена Семеновна кормила его, подавая еду.
У них была прекрасная семья — такая, о которой только может мечтать ребенок. Яков Выгодский был седьмым ребенком в семье, и всего его братья любили собираться в доме своих родителей на Пасху. Это было самое счастливое и веселое время.
Очень часто в еврейских семьях главным человеком для девочек является не мать, а именно отец. Для Сашеньки Выгодской отец был почти богом. Образец благородства, трудолюбия и человеколюбия. Она часто и подолгу разговаривала с ним обо всем на свете, и даже о «трех аршинах» которыми заканчивается человеческая жизнь. Юная Сашенька сокрушалась, ну, как же она сможет поместиться на них вместе с отцом, ведь это так мало! Сама мысль, что когда-нибудь им придется расстаться, была для девочки странной и нелепой. У отца хватало мудрости пояснять, что к тому времени, когда отца не станет, она будет взрослой девочкой и сможет приходить к нему в гости, чтобы поговорить.
» Вот ты придешь к этому домику и скажешь тихонько — можно даже не вслух, а мысленно: папа, это я, твоя дочка Пуговица… Я живу честно, никого не обижаю, работаю, хорошие люди меня уважают… И все. Подумаешь так — и пойдешь себе…»»
Якова Выгодского расстреляли фашисты в 1941 году, когда вошли в Вильно. И у Александры Бруштейн не осталось ничего, даже этих злосчастных трех аршинов, куда она могла бы прийти и сказать: «Папа, я живу честно… »
По любви
Александра Выгодская сумела удивить всех. Совсем юной девчонкой она влюбилась в 28-летнего врача-физиатра и в 17 лет вышла замуж. Степенный и рассудительный Сергей Бруштейн сходил с ума по маленькой веселой девчонке, которая ни на минуту не давала ему скучать.
Очень скоро в семье Бруштейнов родились дети, сын Михаил и дочь Наденька. И все как-то стало ладно складываться, очень уж благополучно. На карьеру мужа не повлияла даже революция 1917 года. Он был востребованным специалистом, возглавил Государственный институт физиатрии. Сын возглавил кондитерский завод «Красный октябрь» и с увлечением разрабатывал новую рецептуру конфет. Дочь стала артисткой, организовала собственный ансамбль и с успехом выступала. Да и сама Александра нашла себя в драматургии.
Она стала писать пьесы — и оригинальные, и по мотивам известных европейских авторов. Они ставились на разных сценах. Нельзя сказать, что с огромным успехом, но, тем не менее, ставились. Все было хорошо, пока не пришла…
…Война
Война пришла страшным горем в семью Выгодских — Бруштейн. В 1941 году фашисты расстреляли Якова и Елену Выгодских. Они не захотели эвакуироваться в тыл. Но и в тылу было непросто. Сергей Бруштейн в Новосибирске возглавил кафедру физиотерапии. Из-за напряженной работы, пережитого горя утраты и постоянного волнения за своих детей его сердце не выдержало, и он скончался через два года после Победы. Ушел из жизни и сын Александры Бруштейн, Михаил, который тоже подорвал свое здоровье непомерно тяжелой работой и умер из-за болезни сердца. Чудом выжила Надежда, которая всю войну была на передовой, выступая перед солдатами, поднимая дух раненных бойцов в госпиталях.
Все эти удары тяжело перенесла и сама Александра Бруштейн. Она катастрофически быстро стала терять зрение и слух, но это лишь подстегивало ее, заставляя работать все больше и больше. Она словно торопилась успеть закончить главную книгу своей жизни — трилогию…
«Дорога уходит вдаль»
Первая книга трилогии с одноименным названием увидела свет в 1956 году и сразу же разлетелась по библиотекам и книжным магазинам. Ее искали, читали, передавали друг другу. Причем не только дети, но и взрослые. Было в ней то, что оказалось абсолютно универсальным для всех возрастов.
Главная героиня книги, девятилетняя Саша Яновская, — это и есть сама Бруштейн. Ее книга абсолютно биографичная — родители Саши Яновской, ее брат, бабушка, дедушка, гувернантка, учительница немецкого — все эти герои списаны из жизни. Их речь, такая самобытная, наделила героев настолько невероятным колоритом и шармом, что в них невольно влюбляешься и незаметно для себя начинаешь повторять все эти «умалишотка», «глупство», «запохаживается» и множество других словечек.
В книге маленькая девочка борется за свое место под солнцем, огорчается, страдает, но никогда не сдается.
Вместе со своим отцом она спасает Юльку от смертельного недуга, негодует, что ксендз не разрешает ее матери выйти замуж за любимого человека лишь потому, что тот не католик, видит нищету и жестокость.
Однажды с мамой она стала свидетелем, как художник, у которого нет рук, создает картины, рисуя ногами. Это настолько потрясло девочку, что она решает купить одну из его картин.
«Пусть маленькая барышня возьмёт рисунок «Дорога уходит в даль…» Когда я ещё был художником — а я был настоящим художником, прошу мне поверить! — это была моя любимая тема: «Всё — вперёд, всё — в даль! Идёшь — не падай, упал — встань, расшибся — не хнычь. Всё — вперед! Всё — в даль!..» Это стало жизненным кредо и Саши Яновской, и Александры Бруштейн.
О добре и тупом непобедимом зле
Феномен «Дороги» не разгадан и по сей день. Но кажется, что наиболее приблизился к разгадке Дмитрий Быков, который в своей работе, посвященной книге, вывел формулу ее успеха.
Он назвал «Дорогу» воплощением вечного конфликта добра и тупого непобедимого зла.
В своей лекции «История о девочке, живущей на границе миров» (цикл «Сто лет – сто книг») он говорит об этом так:
Я понял, в чём секрет этого удивительного произведения. Сашенька Яновская, которая выросла в очень живой семье, на протяжение всей книги постоянно сталкивается с нерассуждающим, тупым и непобедимым злом.
И вот эта эмоция нам всем очень близка! Мы не понимаем, как человек может быть настолько жесток и глуп. А он может — и даже получает от этого удовольствие.
Доминирующая эмоция этой книги — это сначала ужас, а потом весёлая злоба при столкновении со страшным, тупым злом — с расизмом, антисемитизмом, с чванством богатых, с репрессивной системой государства…
Тупое зло — это то, с чем каждый день приходится сталкиваться детям: ничем не объяснимый деспотизм взрослых, девочка, потерявшая способность ходить из-за безденежья и равнодушия взрослых, антисемитизм, когда еврейской девочке, для того чтобы поступить в гимназию, приходилось сдавать более сложные экзамены и проходить более жестокий отбор, чем девочкам других национальностей.
Тупое зло, по версии Быкова, не имеет ни расы, ни национальности, ни профессии. Оно может быть всем и никем. И все мы зачастую оказываемся абсолютно беззащитными перед его лицом.
Но в книге нет пессимизма. Ведь автору удается передать своим читателям неимоверный позитив и простые, чистые понятные правила жизни: не ври, никого не обижай, поступай честно и много работай. Это своеобразная прививка от тупого зла. Пройти сквозь все удары судьбы и остаться человеком — вот что имеет значение.
Александра Бруштейн: Дорога уходит в даль…
Александра Бруштейн — жизнь, уходящая вдаль. Судьба, достойная уважения, честный труд, преодоление невзгод, болезней и горя. Она прошла революцию и войну, пережила потерю мужа и сына, страшную гибель отца. Лучшую свою книгу, которой зачитывались многие поколения советских детей, она завершила, будучи 80-летней, абсолютно глухой и почти слепой, надиктовывая главы секретарю. Но в этой книге по страницам скачет, смеясь, живая девочка, совершенно не постаревшая за последние шестьдесят лет.
Она родилась в 1884 году в Вильно, став первым ребенком врача, писателя и гуманиста Якова Выгодского и Елены, дочери театрального врача Семена Ядловкина. Её отец был одним из докторов-подвижников, которые стремились в первую очередь помочь пациенту, не выясняя национальности, политических взглядов и финансового положения больного. Выгодского приглашали к самым богатым и знатным пациентам Вильно, а он успевал и работать в городской клинике, и помогать неимущим. Бруштейн вспоминала: отец уставал так, что у него тряслись руки, и матери приходилось резать ему еду.
И Саша, и появившийся через несколько лет сын Семен, воспитывались на живом примере, как надо относиться к людям, как помогать им — искренне и бескорыстно. Семья Выгодского была одним из центров, вокруг которых собиралась городская интеллигенция, там говорили о книгах и концертах, спектаклях и картинах, и, конечно же, о политике. Притом что Вильно процветало, нищета в бедных кварталах царила ужасающая.
Описание несчастной Юльки, обезножевшей из-за запущенного рахита — картинка, списанная с реальности, тысячи таких Юлек умирали от инфекций, авитаминоза и недостаточного питания. А врачи лучше других видели, как живет народ. Неудивительно, что Сашу «потянуло в революцию»: ещё обучаясь в женском институте, она присоединилась к организации помощи заключенным и ссыльным, учила рабочих читать и писать.
Неожиданно для всех в 17 лет Саша вышла замуж за 28-летнего доктора Сергея Бруштейна, уже тогда известного физиатра. «Встретил девочку — удивительную. С этой — не заскучаешь…» — так писал он о жене.
Ни замужество, ни рождение двоих детей-погодков (сын Михаил впоследствии стал главным инженером на фабрике «Красный октябрь», дочь Надежда создала знаменитый ансамбль народного танца «Березка»), ни даже усиливающаяся глухота не помешали ей продолжить образование — перебравшись в Петербург, она окончила Бестужевские курсы. Побывала и за границей — во Франции, заочно любимой по рассказам гувернантки, в Цюрихе, куда съезжались все уважающие себя революционеры.
После 1917 года Александра Бруштейн с неиссякающим энтузиазмом бросилась строить новое общество. Только в Петрограде она открыла 117 школ и кружков по ликвидации безграмотности. Написала более 60 пьес для детей и юношества — оригинальных и переложений классиков от Диккенса до Сервантеса. Пьесы пользовались успехом, впрочем, не слишком большим.
Судьба Александры и её близких по тем временам складывалась более чем успешно — её печатали, хвалили, муж возглавлял Государственный институт физиотерапии, сын изобретал новые способы изготовления конфет, дочь ставила сольные номера в театре. Никто не пострадал от репрессий или гонений. Но ничто и не предвещало, что заурядный драматург станет автором удивительной книги. В 1936 году Александра написала пьесу «Голубое и розовое» о судьбе девочки-гимназистки из Вильно Блюмы Шапиро, но это были лишь наброски, история, каких много.
Судьбы семьи изувечила война. В 1941 году после оккупации Вильно-Вильнюса погибли Яков и Елена Выгодские. Когда гитлеровские войска начали реализацию «юденфрай», вильнюсские евреи пошли просить помощи у «отца-заступника», как в городе называли старого доктора.
В 1915 году Выгодский заступился за горожан перед германскими оккупационными властями — его на два года отправили в лагерь для военнопленных, но тяготы повинностей все же ослабили. В 1939 году, после присоединения города к СССР, уже глубоким стариком, он прошагал 7 км пешком, чтобы убедить красных командиров ввести танки в город и остановить начавшийся погром. В 1941 году 84-летний доктор пришел в комиссариат, чтобы на языке Гете и Гейне спросить у офицеров: что вы делаете?
Его сбросили с лестницы, а спустя несколько дней арестовали. Яков умер в тюрьме, Елену замучили в Треблинке. Тогда же, в 1941 году, на фронте погиб Александр Гаврилович Выгодский, молодой историк и племянник писательницы. Сын Михаил трудился в тылу, в пищевой промышленности, напряженная работа вызвала тяжелую болезнь сердца. Дочь Надежда с фронтовой бригадой гастролировала на передовой и уцелела чудом. Муж возглавил кафедру физиотерапии в Новосибирске, в эвакуации, и через два года после Победы тоже скончался от сердечного заболевания. У самой Александры Яковлевны тяжелые переживания «ударили по глазам» — глухая писательница начала стремительно терять и без того слабое зрение. И… стала работать ещё больше.
Первый том трилогии «Дорога уходит в даль» опубликовали в 1956 году. И книга за считанные годы сама, без рекламы или раскрутки, обрела всесоюзную популярность. В сообществе «Люди книги», посвященном «Дороге…», приводится рассказ о встрече журналистки с молодыми пограничниками на Баренцевом море. Узнав, что столичная гостья знакома с самой Бруштейн, солдаты засыпали её вопросами, желая узнать поподробней — как выглядит их любимая писательница?
«Она не сгорбленная, как можно было бы предположить, — начала я рассказ о «бабе Шуре». — Она говорила мне, что в институте, где она училась, классная дама била девочек линейкой по плечам, если кто-нибудь из них горбился. Ну, во-вторых, их сызмальства учили танцевать, они занимались балетным станком, а там главное требование — держать спину! А не держишь — опять получай линейкой по плечам! Так она и «держит спину» всю жизнь».
В чем секрет популярности книги? Конечно же, это «роман воспитания», каких много было в советской литературе — «Кондуит и Швамбрания», «Республика ШКИД», «Белеет парус одинокий» и т. д. Но в рамки классической детской литературы это произведение не умещается. Поэт Дмитрий Быков в статье о «Дороге», назвал её «книгой без правил». Внежанровой, вневременной, не имеющей гендерной ориентации и возрастных ограничений. Читать о Сашеньке Яновской, её папе и маме, няньке Юзефе, подругах по гимназии, докторе Рогове, торговке бубликами Хане, безногом художнике, летчике Древницком и других — интересно и детям и взрослым, и мальчикам и девочкам. Яновской удалось создать живую картину Вильно конца XIX века, она рассказывает о своем городе с теплом и нежностью.
Для неё важно всё — золотые бока бубликов, пересыпанный солью лед, в котором мороженщик держит своё «сахарно морожено», страшный павиан Кузьма Иваныч, свирепый попугай, усмирить которого можно было, лишь поставив лапами на полированный рояль. Серебряный голосок подруги Юльки, «рыжий вор» Ваць, ворчливые сетования Юзефы, пастилки Поль, лечащие от всех болезней. Уроки мужества, честности и доброты, которые жизнь подбрасывает нам каждый день. «По дороге на костер смотри себе под ноги — не толкни старую женщину, не урони на землю ребенка, не отдави лапу собаке…»
Бруштейн изумительно точно понимает детскую психологию, описывает переживания и поступки Сашеньки так, что они вызывают сопереживание у читателей. Кому из нас в детстве не хотелось стать героем, истребить несправедливость, встретить настоящих друзей?
Бруштейн работает на контрастах — капризные дочери фабриканта и милая дочь поденщицы, романтическая глупышка фрейлен Цецильхен и мудрая, справедливая Поль. Её герои не прямолинейны — они сомневаются, колеблются, выбирают. Достаточно вспомнить тюремного врача, фон Литтена, Мелю Норейко и Тамару Хованскую, да и поступки самой Саши не всегда однозначны. Папа велит ей «никогда не ври», но в институте ей приходится лгать, чтобы выгородить подруг. Заносчивую Хованскую Саша осуждает, так же как «княжна» осуждает её, и в милосердном желании принять изгнанницу под крыло мало искренней доброты. Описание ненавистных преподавательниц, их внешности, реплик и выходок, жестоко, хотя, скорее всего, и честно.
Конечно же, книга не избежала расхожих штампов, почти неизбежных для советской литературы тех лет. Достаточно вспомнить толстого фабриканта Владимира Ивановича, неприятного ксендза Недзевецкого, карикатурную госпожу Норейко. Но и им Бруштейн находит противопоставление — корректный адвокат Карцев, добрый ксендз Олехнович, великолепная полковница Забелина. Книга словно говорит: все люди разные, везде можно встретить хороших, и даже скверный человек порой способен на доброе дело. Людей судят по их поступкам, но не по факту «богач, нищеброд, интеллигент, невежда, жид, кацап». Если говорить об учебнике гуманизма и здоровой толерантности «Дорога» была бы идеальным кандидатом на роль такого пособия. Но и этим её достоинства не ограничиваются.
Все события, описанные в книге достоверны, большинство её героев жили на самом деле. Бруштейн рассказывала о том, что видела и слышала, не позволяя себе неправды даже в мелких деталях. «Дорога» изумительно написана. Её раздергивают на цитаты, безупречно точно описывающие те или иные события жизни, причем у каждого фаната набор цитат свой. «Умалишотка!». «Моя семейства». «Какое глупство, Юзефа!». «Пецарь рычального образа». «Дуся царь, пусть меня, пожалуйста, не спрашивают по арифметике!» «Идешь — не падай, упал — встань, расшибся — не хнычь. Все — вперед! Все — в даль!».
Атмосфера конца XIX века, ощущение грядущих глобальных перемен, шагов новой эпохи передано безукоризненно. Читая, что чувствовали люди, впервые в жизни увидавшие,как живой человек на воздушном шаре поднимается в воздух и летит, свободный как птица, переживаешь вместе с ними невообразимое чудо полета. «Дорога» звенит, трещит, журчит, каркает и хохочет — автор владеет языком, передавая не только особенности речи каждого из персонажей, но и звучание происходящего. Но самое главное — произведение, извините за пафос, задает нравственные ориентиры, учит быть честной с самой собой и окружающими, храброй, стойкой, преданной друзьям, нетерпимой к порокам и милосердной к несчастью.
Книгу можно упрекнуть в атеизме, по крайней мере — формальном. Но сама Бруштейн атеисткой не была. «Все люди братья! Все созданы одним Богом, Богом, для которого все равны! Солнце светит одинаково, как для еврея, так и для христианина, как для христианина, для магометанина, для язычника!» — писала она в дневнике.
«Лебединая песня» Александры Бруштейн прозвучала так громко, что не всякому соловью впору. Произведение, выпущенное в 1956 году, переиздают до сих пор. Можно лишь пожелать книге долгой жизни — на ней выросли мои дочери, и, хочется надеяться, вырастут мои внуки. Спасибо вам, Александра Яковлевна, из неспокойного XXI века — дорога уходит в даль!
«Дорога уходит вдаль»: взрослый комментарий к детской книге
А вы знали, что отец Сашеньки Яновской родился в семье любавических хасидов? Кто они – еврейские прототипы героев знаменитой трилогии Александры Бруштейн? Ответ на эти вопросы ищите в комментарии к книге «Дорога уходит вдаль». О том, как появилось это необычное издание, рассказывает издатель Илья Бернштейн.
На Дне еврейской книги в Петербурге среди тысяч всевозможных томов будет продаваться интереснейшее издание: комментарий к двум первым частям трилогии Александры Бруштейн «Дорога уходит вдаль» – книги, на которой выросло несколько поколений советских и российских детей. Комментарий выпущен в 2017 году издательским проектом «А и Б». Первый тираж, тысяча экземпляров, разошелся за несколько дней. Сейчас выпущен новый тираж – две тысячи экземпляров.
Рассказывает Илья Бернштейн – инициатор и соавтор издания.
Комментарий без текста
Комментарий к книге «Дорога уходит вдаль» – это авторский проект филолога из Нижнего Новгорода Марии Гельфонд. Трилогия Александры Бруштейн – любимая книжка ее детства. В течение десяти лет Мария вела в ЖЖ сообщество «Люди Книги», что-то вроде фан-группы: выкладывала документы, фотографии, комментарии, которые раскрывали исторический контекст повествования, проливали свет на биографии героев (ведь большинство героев книги имеют реальных прототипов), сообщали подробную информацию о топонимах, зданиях, бытовых реалиях, даже об авторстве процитированных в книге детских стишков.
Я помогал Марии собирать материалы, мы ездили по России и другим странам, работали в вильнюсских, московских, украинских, тартусских архивах.
А потом возникла мысль из материалов, собранных в ЖЖ, сделать книгу.
И мы издали ее в рамках серии «Руслит». В этой серии мы публикуем русскую прозу двадцатого века – текст с обширными комментариями. Но издание, о котором мы сейчас говорим, стало исключением. Дело в том, что мы не смогли договориться с владельцем прав на издание трилогии и решились на неожиданный шаг – выпустить комментарий без текста. Так даже интереснее: впервые в истории отечественного книгоиздания появился отдельно изданный взрослый комментарий к детской книге.
Книга, где у каждого персонажа есть реальный прототип
Комментарий Марии Гельфонд – это попытка скрупулезно восстановить историко-биографический контекст книги. Книга Александры Бруштейн на редкость энциклопедична. И это даже удивительно: ведь, когда писательница приступила к первой книге трилогии, ей было уже 72 года, она была почти слепа и глуха… Да и время действия книги отстоит от момента ее написания на 60 лет – и не обычных, а наполненных трагическими катаклизмами. Но все это не помешало Александре Бруштейн написать правдивый, изобилующий достоверными деталями рассказ об исчезнувшем городе, о канувшем в небытие мире. Рассказ, в котором у каждого, даже второстепенного персонажа есть реальный прототип.
«Разъевреивание» и цензура
«Дорога уходит вдаль» – книга, любимая многими, однако именно в еврейских семьях она была безусловным «must read». Еще бы: ведь в центре повествования – евреи, сталкивающиеся подчас с гонениями, антисемитизмом. Поэтому и в нашем комментарии еврейской теме отводится значительное место. Александра Бруштейн говорит о еврейских реалиях открыто и честно, но часть «национального колорита» в ее книге остается затушеванной. Выше мы уже говорили, что почти у каждого героя был реальный прототип. Так вот: большинство прототипов были евреями. Первый учитель Сашеньки, друзья, окружение… А в книге они предстают русскими людьми. Автор подвергла «национальной трансформации» множество героев. Это и понятно: иначе книга получилась бы слишком «еврейской» и не прошла цензуру.
У малоприятной семейки Шабановых, убежденных антисемитов, полного прототипа в реальности нет – но и тут можно найти еврейский след: в городке, где жили герои книги (в книге – семья Яновских, а на самом деле Выгодских), были два производителя пива, оба – евреи (Эпштейн и Липский).
Мы помним, что многие герои книги были убежденными марксистами – но на самом деле следует читать «бундовцами».
Папа Сашеньки Яновской, замечательный доктор, предстает в книге убежденным атеистом. Но так ли это было на самом деле? Приведу один из комментариев Марии Гельфонд.
Семья Выгодских – Бруштейнов. Семья Бруштейн. Сидят: мама Елена Семеновна, брат Сенечка, папа Яков Ефимович, стоят: Александра Яковлевна Бруштейн и ее муж Сергей Александрович Бруштейн
– Папа… – Я удерживаю его за руку. – Посмотри Юлькины ноги! Пожалуйста!
– Нет.
– Почему, папа? Почему ты не хочешь?
– Как же я объясню, когда у тебя мозги пуговичные? Ну, попробуй все-таки понять. У меня с боженькой разделение труда: или он, или я. Вместе не лечим. Понимаешь?
Александра Бруштейн в трилогии неоднократно подчеркивает атеизм своего отца. Разумеется, в подцензурной советской книге не могло быть иначе. Как обстояло дело в действительности, мы пока не знаем. В первой книге воспоминаний «Юнге йорн» («Молодые годы») Яков Ефимович Выгодский писал: «Я родился в 1856 году в хасидской семье в Бобруйске. Был старшим из моих семи братьев. До 14 лет я воспитывался в глубоко религиозном духе любавических хасидов. Учился в Хедере. Когда мне было десять лет, мой отец переехал в Вильно, где он занимался продажей экипировки для русской армии. Он постоянно наезжал к нам в Бобруйск. Его постоянным местом жительства было Вильно. Моя мать была очень способной, умной и энергичной женщиной. Она к этому времени должна была сама тяжело работать, чтобы обеспечить нашу большую семью. До десяти лет я был известным в городе хулиганом. Однако с того времени я попал под влияние выдающегося раввина Абрама Бер Иермигуд, гениального талмудиста и блестящего знатока каббалы, который был полностью отключен от мирских забот. Под его влиянием я стал глубоко и всесторонне изучать религию. Он отстранил меня от обыденной жизни и сделал знатоком хасидского и каббалистических учений. Он так глубоко посеял в меня еврейство, что никто потом не смог оторвать меня от него». [Выгодский Я. Воспоминания. 1923 (евр.). Цит. по: Рафес Ю. Первый в мире союз врачей-евреев].
На Дне еврейской книги вы сможете приобрести эту и другие книги проекта «А и Б». В мероприятии участвуют более 10 издательств и книжных магазинов. Расписание тут.
О семье Александры Бруштейн и главным образом ее муже – основоположнике отечественной физиотерапии С. А. Бруштейне читайте тут.
