Ангелы для Фроси, или Наскальная живопись из глубин ГУЛАГа / / Независимая газета
Евфросинья Керсновская. 1957 г.
Иллюстрация из книги
29 января в библиотеке-фонде «Русское зарубежье» прошел вечер, посвященный 100-летию со дня рождения Евфросиньи Керсновской.
Впервые ее имя прозвучало в начале 1990-х, когда тема сталинских репрессий и лагерей была на подъеме. Но даже среди шаламовских «Колымских рассказов», солженицынского «Архипелага ГУЛАГ» и прочей лагерной классики иллюстрированные дневники Евфросиньи Керсновской (1908–1994), написанные в середине 1960-х, не затерялись и заняли особое место.
В первую очередь это заслуга Фонда содействия сохранению наследия Евфросиньи Керсновской, созданного Игорем Чапковским: он и его семья были для Керсновской самыми близкими людьми в конце ее жизни. Чапковский и стал одним из главных организаторов вечера, на котором состоялись слайд-показ дневников Керсновской и нового документального фильма «Евфросинья Керсновская. Житие» (режиссер В.Мелетин), открытие выставки ее мемуарных рисунков и живописных работ, презентация изданий ее мемуаров.
Первые публикации, посвященные Керсновской, появились в разгар перестройки. В «Огоньке» (1990, № 3, 4) Владимир Вигилянский напечатал очерк «Житие Евфросиньи Керсновской», сопровождавшийся ее рисунками. В «Знамени» (1990, № 3–5) состоялась публикация дневников Керсновской «Наскальная живопись». В том же году в английском журнале Observer были воспроизведены несколько ее рисунков. В 1991-м вышел альбом на русском и немецком с 350 рисунками и фрагментами текста (Е.А.Керсновская. «Наскальная живопись: «┘беззакония наши свидетельствуют против нас┘» / редактор-составитель, автор предисловия В.Вигилянский; Kersnovskaja Е. Ach Herr wenn unre Sunden uns verklagen. – Kiel: NEUER MALIK VERLAG, 1991), а в 1994-м – более полное французское издание альбома Кersnovskaja Е. Coupable de rien. – Paris: PLON, 1994. В 2000–2001 годах Фонд Керсновской выпустил шеститомник «Сколько стоит человек. Повесть о пережитом в 12 тетрадях и 6 т.».
Но были не только книги и альбомы. По заказу ОРТ режиссер Григорий Илугдин снял пятисерийный фильм «Альбом Евфросиньи», который так и не был показан: генеральный директор Константин Эрнст не счел нужным «ворошить прошлое». В сокращенном виде ленту увидели зрители «Культуры», а на Шестом фестивале российских фильмов на правозащитную тематику «Сталкер» «Альбом Евфросиньи» получил первую премию. В московском Музее и общественном центре имени Андрея Сахарова к 100-летию Керсновской открылась выставка «Тетради Евфросиньи Керсновской» – ее живопись, графика, лагерные открытки, фотографии из семейного архива┘
И вот – новое издание ее лагерной одиссеи «Сколько стоит человек» (М.: РОССПЭН, 2006). Как сказано в аннотации, «произведение┘ Керсновской┘ признано памятником мировой культуры, но впервые издано полностью. Факсимильно воспроизведенные более двух тысяч тетрадных страниц ее воспоминаний, на 703 из которых есть рисунки, переведены на современный язык книгоиздания». Идея проекта принадлежит Валериу Пасату – молдавскому исследователю истории коммунистического террора в Молдове и политическому узнику, ныне советнику председателя правления РАО «ЕЭС России», написавшему также предисловие к книге. Бывают странные сближения: Пасат готовил к изданию лагерные мемуары Керсновской – «многочисленные описания судеб заключенных, портреты их палачей и спасителей», – сам находясь в заключении. 23 января с.г. Валериу Пасату была вручена российская национальная премия «Лучшие книги и издательства года» в номинации «Память» за изданные при его активном содействии дневники Евфросиньи Керсновской.
Керсновская говорила о жанре своего произведения так: «Мемуары? Нет! Листки, на которых записаны наброски прошлого. Вроде выцветших фамильных фотографий, которые дороги лишь тем, кто в расплывчатых изображениях узнает лица давно умерших людей – родных, друзей, а в данном случае – и врагов». Листки, навсегда сохранившие уникальную судьбу женщины, для которой честь и справедливость были превыше всего. Которая и в зэковском вагоне, и на таежном лесоповале, и в тюрьме, и в лагерном бараке, и в норильской шахте помнила главное для себя: «Кто раз смалодушничает, поддавшись соблазну, тот потеряет под собой твердую почву, а именно уверенность в непоколебимости своих принципов придавала мне силы в тяжелые минуты».
«Не можешь? Так умри!»… и он пошел дальше…» Рисунок Е.Керсновской. Иллюстрация из книги |
Барышня-крестьянка
Евфросинья Антоновна Керсновская родилась 6 января 1908 года (по новому стилю) в Одессе, в дворянской семье. Отец, Антон Антонович – «идеальный, кристально честный человек, наделенный гражданским мужеством», – служил судебным следователем. После революции Керсновские перебрались в свое небольшое поместье в Бессарабии, где Евфросинья окончила гимназию и выучилась на ветеринарного фельдшера. Тогда Бессарабия находилась под властью Румынии. Насильственное «румынизирование» привело к тому, что летом 1940 года многие бессарабцы встречали советские войска не как оккупантов, а колокольным звоном и хлебом-солью. Помещица Евфросинья тоже не горевала: «Теперь у нас советские законы; значит, будем подчиняться советским законам. А мы – земледельцы. Наше дело – выращивать хлеб, и делать это нужно как можно лучше!» Вскоре состоялась ее первая встреча с освободителями Бессарабии от румынских бояр и капиталистов: «Воскресенье. В поле работ нет. Я отпустила в город не то на митинг, не то на парад своих рабочих: мальчишку Тодора и бездомного старика пьяницу дедушку Тому, приблудившегося как-то в ненастную зимнюю пору к нам, да так и оставшегося при хозяйстве. А сама я, задав корм всем находящимся дома животным, занялась огрынжами (стеблями кукурузы – О.Р.)┘
Работа грязная, неприятная: пыль, соломенная труха и навоз сыпались мне на голову и, смешиваясь с потом, текли по лицу ручьями.
Вдруг со стороны леса появилась группа всадников, военных. Один из них… обратился с нескрываемой насмешкой:
– А скажи-ка, где здесь у вас ба-а-а-рин?
Я┘ воткнула вилы и, смахнув тыльной стороной руки пот с лица, не спеша ответила:
– Барин – это я!
У них был такой оторопелый вид┘»
Привычка к тяжелому труду позже не раз спасала ей жизнь. Вот несколько эпизодов из ссыльно-лагерной эпопеи, начавшейся в 1941 году, когда многих бессарабцев депортировали в Советский Союз: кого в Казахстан, кого в Республику Коми, кого в Сибирь. Евфросинье досталась Новосибирская область – тайга, лесоповал: «Моей обязанностью было обрубать сучья заподлицо (без задоринки), со всех сторон ошкуривать пни и сжигать все остатки┘ Но как притащить тяжелые вершины, чурки, бревна?! Кругом бурелом, корни, ямы от вывороченных корней. Спешу от костра к костру, надрываясь под тяжестью, спотыкаюсь, падаю, вскакиваю и вновь тащу, выбиваясь из сил┘» Побег из ссылки, обернувшийся 10 годами лагерей. БУР (барак усиленного режима) в одном из лагпунктов Новосибирского управления исправительно-трудовых лагерей и колоний: «Чтобы получить 400 граммов хлеба, надо было в день выстирать 300 пар кровавого, ссохшегося в комок до твердости железа белья, или две тысячи – да, две тысячи! – пилоток, или сто маскировочных халатов. На все это выдавали пилотку жидкого мыла». Новый сфабрикованный срок – еще 10 лет за «пораженческие настроения и клевету по адресу Советского правительства» и пр. Норильский лагерь, работа грузчиком, шахтером: «Ритмично наклоняюсь, поддеваю большой (40х60 см) лопатой уголь, разгибаюсь и, поддав коленом, швыряю как можно дальше. Я устала. Смертельно устала. Спина и руки горят, губы и даже язык пересохли».
Хотя работы никогда не боялась. Наоборот, добровольно взваливала на себя самую грязную и тяжелую, поначалу наивно надеясь, что честным трудом можно искупить «вину» за дворянское происхождение и стать полноправным советским гражданином. Боялась другого – лжи, мерзкой и трусливой. С которой в лагерных университетах пришлось столкнуться не раз и не два.
«Прорубать дорогу в буреломе – работа, что и говорить – не из легких!» Рисунок Е.Керсновской. Иллюстрация из книги |
Плеть против обуха
А ведь тюремной эпопеи могло не быть – судьба давала Евфросинье возможность убежать, схорониться. Еще не поздно было в 1940 году отправиться в Румынию вместе с матерью: туда уходили целыми селами. Евфросинья же негодовала: «В Советском Союзе умеют ценить труд!.. Потерпите! Надо работать и не падать духом!» Можно было спрятаться и летом 1941-го, когда началась депортация бессарабцев в СССР, брали семьями и поодиночке. Пришли и за Евфросиньей, но не застали. Однако в ответ на соседкины причитания («Ах, Фросинька! Бегите, спрячьтесь! Куда-нибудь бегите┘ Может быть, спасетесь») Керсновская┘ сама отправилась в НКВД. Глупость? Безумие? Слепота? Теперь-то, из исторического далека, судить легко, но Евфросинья не знала, что ее ждет. Была уверена: прячется тот, кто виновен, а правда все равно восторжествует. Так и вышло, хотя ждать этого торжества пришлось полвека. А пока… Будущего полноправного советского гражданина не волокли к вратам ада краснозвездные опричники: Керсновская пришла в НКВД сама. Причем трижды. То ли случился сбой в карательной машине, то ли Бог хранил, но ей велели зайти через час, потом после обеда┘ «Наверное, вы считаетесь уже высланной, и если скроетесь с глаз, о вас позабудут», – сказала знакомая.
Судьба как будто отводила Керсновскую от многолетней неволи. И даже по дороге в ссылку, в зэковском вагоне, был уникальный шанс бежать: одна из вагонных дверей оказалась незапертой. К тому-то времени можно было прозреть, насмотревшись на издевательства конвойных. Уже провели «рассортировку», разлучив жен и мужей, матерей и сыновей. На вопросы не отвечали, жалобы игнорировали. Начальник эшелона на просьбу Керсновской урезонить разбуянившуюся соседку по вагону – профессиональную проститутку – ответил: «Да, я понимаю: ей обидно, что ее вроде приравняли к вам, бывшей помещице. Но что поделаешь? Приходится ей терпеть ваше общество!»
Общение с начальством всегда выходило боком: слишком выделялась Керсновская на фоне напуганной безмолвной массы заключенных. Например, она единственная осмеливалась резать правду-матку начальнику таежного леспромхоза Хохрину, который был для ссыльных царь, бог и зверь. Хохрин любил устраивать собрания, на которых каждый раз преподносил «сюрпризы» – то повышение норм выработки, то снижение оплаты, то новые обязательства… «Кто осмелится спорить?!
Нет! Как перед Богом скажу, положа руку на сердце: ни разу, ни одного-единственного раза я не смолчала!
– Норма! Кто дал вам право самовольно повышать норму? Она установлена государством┘ Обязательства должны принимать рабочие сами, добровольно. А их берете вы и обсуждать не разрешаете┘»
У молчунов своя правда: плетью обуха не перешибешь. Опытный ссыльный, старик Лихачев, учил уму-разуму: скрывай мысли, боль и страх, скрывай слабость – слабых быстрее добивают, скрывай каждый кусочек хлеба, потому что голод и смерть рядом┘ Философия тех, кто хочет выжить любой ценой. «Должна признаться, что жизнь не опровергла ни одного из постулатов Лихачева, но я продолжала делать свои ошибки и, к счастью, не прониклась его мудростью». По всем кругам гулаговского ада Керсновскую вела глубокая вера. Много раз находясь на волосок от смерти, спасалась чудом – например, на лесоповале от рухнувшего дерева.
«Ангелы тебя хранят, Фрося! Крепко кто-то молится за тебя!» – говорили ей. Наверное, так оно и было.
«Ура! Мой муж женился!», или Логика абсурда
По житейской логике, такие правдолюбцы, как Керсновская, в лагерях не выживали. Да, поначалу она была молода и здорова, но надолго ли хватит сил, чтобы защищать не только себя, но и тех, кто слабее? Чтобы с донкихотской отвагой каждый день бросаться в бой с ветряными мельницами эпохи, перемалывавшими в кровавую муку миллионы жизней? Многие товарищи по несчастью стремились откосить от тяжелой работы, занять блатные должности. А Керсновская, когда ей повезло занять медсестринскую должность, отказалась от нее добровольно и попросилась в шахту! Хотя, имея профессию ветфельдшера, не зря занимала место в лагерной больнице. Но тамошняя атмосфера стукачества, подхалимажа и унижения была не по ней. Последней каплей стало требование старшей сестры-хозяйки при заступлении на дежурство расписываться в специальном журнале, что «ножницы не будут украдены» (накануне пропало две пары этого инструмента): «Человек стоит столько, сколько стоит его слово. Подпись – то же слово. Ронять своего достоинства я не могу!»
«Непростительно — умереть в Норильске, так и не побывав на родине… там, где светит солнце, где шумят деревья, где поют птицы… где живут близкие…» Рисунок Е.Керсновской. Иллюстрация из книги |
Хотя другие расписывались, и ничего.
Чужая душа – потемки, а чужая голова тем более, и понять логику абсурда, царящую вокруг, Керсновской было трудно. Речь даже не о массовом осуждении невинных. И не о неумном отношении лагерного начальства, требовавшего от изможденных зэков трудовых подвигов, – это все равно что бить кнутом замертво павшую лошадь. В неволе многие начинали воспринимать мир по-другому, и порой самые близкие становились друг другу обузой, а то и врагами. Сын-студент добровольно отправился за матерью в ссылку, первое время она отдавала ему почти всю свою пайку, но вскоре «рычала, вырывая хлеб из его рук!» Царь-голод диктовал собственные законы и ход мыслей. «Фрося! У меня радость!» – сообщила как-то, сияя, одна из товарок по ссылке, многодетная Нюра. Радость пришла вместе с письмом, в которой Нюрин муж, которого из леспромхоза забрали в город, в трудармию, сообщал о своей женитьбе. У его новой жены есть муж (он на фронте), зато своя изба, огород┘ В ответ на Фросино недоумение – чему же радоваться? – Нюра удивилась: муж теперь пристроен, сыт, и посылки ему слать не надо, отрывая от детишек последние крохи. «Я шла домой в раздумье: в чем же счастье? Пожалуй, как мать она права. А женщина – это прежде всего мать».
Пожалуй, может сложиться впечатление, что Евфросинья Керсновская была железной женщиной без страха и упрека, эдакой фанатичкой-правдолюбкой с горящими глазами, которой неведомы отчаяние и другие человеческие слабости. Нет, не так: она не раз думала о смерти и желала ее. Однажды во время допроса каким-то чудом даже вытащила у ничего не заметившего следователя пистолет. Хотя «карманщиков у нас в роду не было», но самоубийце, говорят, черт помогает. Вот и помог. Но, уже поднимая пистолет к виску, Евфросинья мельком глянула в окно: «Небо. Облака. Ветка – зеленая, свежая. Ласточки. И все это будет. А меня┘ не будет? О нет! Еще буду!»
Вместо эпилога
Керсновская была освобождена досрочно, в августе 1952 года, и поселилась с матерью в Ессентуках. В 1959 году она обратилась в Верховный совет РСФСР с заявлением о реабилитации, которое было передано в Прокуратуру СССР, и получила ответ: «Дела, по которым Вы были осуждены в 1943 и 1944 гг., проверены┘ Для прекращения дел и реабилитации Вас оснований не имеется┘» 31 год спустя Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР установила: «Керсновская Е.А. осуждена необоснованно, приговор в отношении ее подлежит отмене, а уголовное дело – прекращению производством за отсутствием состава преступления».
Евфросинья Керсновская была реабилитирована в 1990 году.
Комментарии для элемента не найдены.
Круги ада Ефросинии Керсновской
Недавно правозащитники нашей и многих зарубежных стран отметили 100-летие со дня рождения Ефросинии Керсновской – удивительной женщины, чье имя в России ставят в один ряд с именами А. Солженицына и В. Шаламова; в Польше ее внесли в список ста самых знаменитых поляков, а в Молдавии причислили к национальным героям.
В Ессентуках, где эта удивительная женщина прожила последние три десятка лет и нашла вечное упокоение, местная интеллигенция возложила цветы на могилу Керсновской, а священники отслужили панихиду по рабе божьей Ефросинии.
«Кое в чем Данте меня опередил»
Имя Ефросинии Керсновской прогремело на всю Россию, а затем и на весь мир после того, как в 1990 году журналы «Огонек» и «Знамя» опубликовали фрагменты ее воспоминаний о двух десятках лет, проведенных в ГУЛАГе. Тетради Ефросинии – это около двух с половиной тысяч рукописных листов «в клеточку» и семьсот рисунков. Через год издательство «Квадрат» выпустило альбом с рисунками Керсновской на немецком и русском языках. Чуть позже книгу «Наскальная живопись» переиздали во Франции. Затем последовало еще несколько публикаций в нашей стране и за рубежом. А в прошлом году в России полностью, со всеми рисунками, издали книгу Ефросинии Антоновны «Сколько стоит человек». В Москве, в музее имени Андрея Сахарова, в Норильске, Твери, многих других городах прошли выставки, посвященные жизни и творчеству Е. Керсновской. Вот и в Ессентукском краеведческом музее каждую среду демонстрируют фильм «Альбом Ефросинии», предоставленный московским «Фондом Керсновской».
В Ессентуки бывшая политзаключенная приехала из Норильска вскоре после освобождения. Поселилась в ветхом домике по улице Нелюбина (бывшей Тихой). После 20 лет разлуки она разыскала в Румынии и привезла сюда свою маму. Ефросиния Антоновна до самой смерти с нежностью ухаживала за старушкой, сохранившей дворянские привычки.
«…Ведь ты так любила музыку! Ты жила ею! Она была тебе нужна, как воздух… Ведь недаром накануне смерти, когда тебе явно не хватало воздуха, ты просила поставить пластинку с «Иваном Сусаниным». Тебе не хватало сил подпевать любимым ариям, но ты продолжала дирижировать уже слабеющей рукой: «…Ты взойди, моя заря, последняя…»
Они прожили вместе несколько лет. Днем Ефросиния Керсновская ухаживала за любимым садом, а вечерами переносила на бумагу картинки из их прошлой счастливой жизни, и женщины предавались воспоминаниям. Вот только о годах, проведенных по тюрьмам и ссылкам, дочь рассказывала неохотно, урывками. И лишь после того, как в 1964 году проводила маму в последний путь, Ефросиния Антоновна взялась создавать свою «энциклопедию ГУЛАГа».
«…твоя воля для меня свята. И еще об одном ты меня просила: записать, хотя бы в общих чертах, историю тех лет – ужасных, грустных лет моих «университетов»… Хотя кое в чем Данте меня опередил, описывая девять кругов ада».
Из неги – в кровавые жернова
…Коли человек никогда не знал лучшей доли, то голод, холод, неволю он переносит легче, считает их чем-то само собой разумеющимся. Но Фросю Керсновскую судьба-злодейка будто намеренно пытала: а если еще больнее сделать – выдержишь? Первые 12 лет дочь преуспевающего одесского адвоката, дворянина, жила в неге и холе. Сохранилась фотография той поры: девочка-цветочек в платье с воланами. Но в 1919 году все рухнуло: отца арестовала ЧК. За пять месяцев Фрося прошла первый круг ада: голодала, довольствовалась случайным пристанищем.
Но затем судьба вроде бы вновь улыбнулась: чудом избежав расстрела, отец вышел на свободу. Керсновские сумели добраться до своего родового поместья в Бессарабии и довольно быстро восстановили хозяйство. За каждодневными заботами родители не забывали об образовании детей. Фросе привили любовь к литературе, музыке, живописи, она в совершенстве освоила французский язык, хорошо – румынский и немецкий, вполне сносно могла изъясняться на английском, испанском, итальянском.
От природы сильная, решительная, Ефросиния Керсновская уверенно управлялась с хозяйством и после того, как не стало отца.
«Когда умер отец, которого я боготворила, мне было не до слез: надо было спасать маму, чуть было не умершую с горя. Спасать не только ее жизнь, но и рассудок, которого она чуть не лишилась – так велико было ее горе…
Кроме того, что греха таить, Румыния была страна средневековая, феодальная, и когда главою семьи оказалась девушка, то многие акулы ринулись в надежде поживиться…
Для того, чтобы доказать, что я твердо стою на ногах, мне пришлось не на шутку проявить «глазомер, быстроту, натиск».
В 1940 году, когда Бессарабия вернулась в состав Советского Союза, 33-летнюю помещицу Керсновскую вместе с матерью выгнали из дома, экспроприировали все нажитое. Евфросиния сумела переправить мать к знакомым в Румынию, а сама пришла в НКВД: арестуйте, я ни в чем не виновата, и вы это выясните. Увы, она не знала, на что обрекает себя. Вместо объективного разбирательства Керсновскую вместе с другими бессарабскими аристократами сослали на сибирский лесоповал.
Каторжный труд, голод; но больше всего донимали издевательства местных начальников-садистов. В конце концов Ефросиния решилась на побег.
В одиночку, на подножном корме, бывшая помещица преодолела полторы тысячи километров дикой тайги!
Увы, все эти чудовищные лишения оказались напрасны: в селе, куда через несколько месяцев забрела обессилевшая беглянка, Керсновскую арестовали.
«Десантник – парашютист»
В Сибири чекисты очень дорожили своим местом: далеко от фронта, сытно. А потому из кожи вон лезли, чтобы доказать – они здесь не зря хлеб едят. На беду Ефросинии, где-то в степи нашли бесхозный парашют. И Керсновской предъявили обвинение, будто бы ее везли из Румынии через Турцию самолетом, а затем она спрыгнула с парашютом в Кулундинской степи.
При всей абсурдности предъявленных обвинений власти пытались соблюсти видимость законности. А потому старались получить от Керсновской «чистосердечное признание».
«От подъема до отбоя, то есть от 6 часов утра до 10 вечера, ты не имеешь права не только уснуть, но просто к чему-то прислониться и опустить голову… Когда же дается команда «отбой» и во дворе зажигаются ослепительные юпитеры, то подопытного кролика уводят на допрос. Как ведется допрос – безразлично. Возвращается он в камеру к подъему. И все начинается сначала».
Но Ефросиния Керсновская оказалась крепким орешком: на редкость физически и психологически выносливая.
Подследственную переводили из одной сибирской тюрьмы в другую. Каждый раз это был очередной тест на выживание.
«…Низкая бревенчатая клетушка с одним широким, но низким зарешеченным окном без стекол. Зимой, когда морозы достигали 45-50 градусов, окно было заткнуто чем попало. Отопления не было никакого… На площади в 8-9 квадратных метров сгрудилось до 20 женщин, лишенных возможности раздеться, помыться или, по крайней мере, побить вшей».
И вот наконец состоялся суд. Без долгих разглагольствований судья объявил: за антисоветскую пропаганду Керсновская приговаривается к «высшей степени социальной защиты – расстрелу».
«На другой день меня вывели из камеры и в дежурной комнате дали прочесть приговор – так сказать, «подержать в руках свою смерть», а затем дали лист бумаги и предложили здесь же написать кассацию, или просьбу о помиловании. Но надоела мне вся эта петрушка! Кроме того, человек на самом деле стоит столько, сколько стоит его слово, а мое слово было уже сказано.
И на листе написала: «Требовать справедливости – не могу, просить милости – не хочу». И подписалась».
Тем не менее смертную казнь Керсновской заменили на 10 лет заключения и пять лет ссылки.
«Отныне я числюсь за БУРом»
БУР – это барак усиленного режима для неисправимых преступников. Сколько таких БУРов в скольких лагерях довелось пройти Ефросинии Керсновской, сколько вынести издевательств и каторжного труда – на страницах газеты не передать. Чтобы проникнуться, надо почитать «тетради Ефросинии». По силе эмоционального воздействия они мало чем уступают «лагерной» прозе А. Солженицына, В. Шаламова или Л. Разгона. Вот только один крохотный отрывок.
«Чтобы получить 400 граммов хлеба, надо было в день выстирать 300 пар кровавого, ссохшегося в комок до твердости железа белья, или две тысячи – да, две тысячи! – пилоток, или сто маскировочных халатов. На все это выдавали пилотку жидкого мыла. Особенно кошмарны были эти халаты. Намоченные, они становились твердыми, как листовое железо, а засохшую кровь хоть топором вырубай.
…Приходилось весь день стоять в воде на каменном полу босиком, почти голышом, в одних трусах, ведь сушить одежду негде, да и скинуть ее, чтобы подсушить, невозможно: в бараке такой шалман, что последнюю портянку способны украсть…
Такая нечеловечески тяжелая работа и штрафной паек, который мне за нее давали, скоро бы меня доконали».
Как и Варлаама Шаламова, Керсновскую спасли лагерные медики. Они добились, что незаурядную высокообразованную женщину перевели в медсанчасть. Два года она была санитаркой в больнице, год – в морге.
В конце концов, со свойственным ей максимализмом Керсновская потребовала перевести ее из больницы в шахту. Даже голодовку объявила. И добилась-таки своего: стала первой женщиной – шахтером в Норильске.
Когда закончился срок заключения и началась ссылка, Керсновская осталась работать на шахте. Только в 1957 году она стала полностью свободным человеком. От других северян слышала о таком райском уголке, как Кавминводы. Вот и рванула в Ессентуки.
Уникальность Ефросинии Керсновской не в том, что она выжила там, где, казалось бы, невозможно выжить. Главное, она на собственном опыте доказала: человек может устоять против преступной машины тоталитарного государства, не идя на компромиссы с совестью. Ефросиния Антоновна и в неволе смогла остаться свободной.
«Вся жизнь – это цепь «соблазнов». Уступи один раз — прощай навсегда душевное равновесие! И будешь жалок, как раздавленный червяк. Нет! Такой судьбы мне не надо: я человек».
Умерла Ефросиния Керсновская 8 марта 1994 года в возрасте восьмидесяти шести лет. Покой обрела на Ессентукском кладбище.
Николай БЛИЗНЮК
Наскальная живопись ХХ века
Эта рисованная летопись ГУЛАГа в ученических тетрадках попала в «перестроечный» «Огонек», где я тогда работал, двадцать лет назад. Ее автор, Евфросиния Антоновна Керсновская, еще была жива, жила в Молдавии. Мы сразу же поняли, что перед…
Эта рисованная летопись ГУЛАГа в ученических тетрадках попала в «перестроечный» «Огонек», где я тогда работал, двадцать лет назад. Ее автор, Евфросиния Антоновна Керсновская, еще была жива, жила в Молдавии. Мы сразу же поняли, что перед нами уникальное сокровище, опубликовали часть ее рисунков с расширенными подписями из ее книги воспоминаний, и мой коллега Владимир Вигилянский отправился в командировку в гости к Евфросинии Антоновне.
Вот что он узнал и понял.
«Свои воспоминания Е. А. Керсновская писала в 1963 — 1964 годах, то есть задолго до появления известных ныне художественных и документальных свидетельств о сталинских лагерях («Архипелега ГУЛАГ» А. Солженицына, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Колымские рассказы» В. Шаламова, «Непридуманное» Л. Разгона, «Погружение во тьму» О. Волкова и др.). Все эти годы Евфросиния Антоновна хранила свою рукопись в тайниках, в разных городах у знакомых, боясь обыска и уничтожения книги… В 70-е годы автору предлагали переправить книгу на Запад, но она отказалась, привыкла думать, что рукопись предназначена для потомков, для тех времен, когда в Отечестве не будет цензуры…
Опыт гонений, а может быть, лагерная смекалка заставили Евфросинию Антоновну сделать несколько копий. Переписывала от руки и иллюстрировала все двенадцать общих тетрадей и в 60-е, и в 70-е годы. Когда в начале 80-х друзья перепечатали рукопись — сделала заново и к ней иллюстрации, на этот раз на обороте машинописных страниц. Труд — титанический, если учесть, что в книге 1500 страниц и около 700 «картинок»…
В картинках, на мой взгляд, вся соль. Ну где, в каком еще уголке мира найдешь такого скрупулезного художника, который в ученических тетрадках ведет свою «гулаговскую» изолетопись, не заботясь ни о качестве бумаги, ни о сохранности рисунков…».
Кстати, впервые Керсновская взяла в руки кисть только на поселении в 50 лет. Откуда же такое мастерство? Тут, конечно, и врожденный дар сказался, и хорошее гуманитарное образование сыграло роль, но, думаю, еще в большей степени — интеллигентское происхождение, сама общекультурная атмосфера, в которой она росла. Ведь ее рисунки очень напоминают дворянскую альбомную живопись — только изображены на них не лирические виды и прекрасные лица, а ужасы ГУЛАГа.
А в ГУЛАГ Керсновская попала практически сразу же после того, как оказалась в СССР. До 1940 года жила в Бессарабии. Сначала ссылка, потом побег из ссылки и в 1942-м приговор к расстрелу, замененный десятью годами тюрьмы и лагерей.
И очень важно, что до тридцати с лишним лет у Керсновской не было советского опыта унижения личности. Опять процитирую Вигилянского:
«Чем тяжелее работа, за которую она бралась, тем легче она преодолевала в себе психологию жертвы… Она обладала высшей степенью свободы, когда и в тюрьме человек себя не чувствует рабом. Страх перед смертью для нее был неизмеримо ниже, чем боязнь потерять внутреннюю свободу.
Именно за это ее ненавидели тюремщики, доносчики, урки, парторги, работники «органов». Они нутром чуяли в ней эту силу, которая начисто отсутствовала в них, и всячески пытались противоборствовать ей. Но Евфросиния Антоновна оказалась победителем».
Добавлю только, что альбом своей «наскальной живописи», как она сама определила жанр гулаговских «картинок», Керсновская увидела изданным (М., СП «Квадрат», 1991 год). А в нынешнем году — 100-летие со дня рождения этой великой женщины.
О проекте «Е. Керсновская. Сколько стоит человек»
1908-1994
автор воспоминаний «Сколько стоит человек».
Фото приблизительно 1916 г.
Название проекта совпадает с названием основного произведения Е.А. Керсновской, но она и писатель, и художник, и совершенно особенный человек, поэтому цель проекта — сделать всеобщим достоянием все ее творческое наследие. Прежде всего — воспоминания, созданные ею в трех вариантах: тетрадном, альбомном и в виде иллюстраций к машинописи. А также публицистику и художественное наследие (иллюстрированные дневники, письма, рецензии, обращения в газеты и журналы; открытки, детские книжки и рисунки лагерного периода, живопись, графика). Хотелось бы представить свидетельства о ее личности, показать ее жизнь, биографию.
Об истории издания произведения Евфросинии Керсновской рассказано на сайте.
Проект был начат по воле автора, Е. А. Керсновской, и при ее жизни. Без поддержки и содействия многих людей и организаций его осуществление было бы невозможно. Творческое наследие Керсновской освещается с помощью публикаций, выставок, экспозиций, вечеров памяти, фильмов (документальный фильм «Евфросиния Керсновская. Житие» и другие). Важная часть проекта — сайт, на котором представлена полная электронная версия произведения Е.Керсновской.
8 марта 2009 года исполнилось 15 лет со дня кончины Евфросинии Керсновской. К этой дате «Новая газета» опубликовала статью И. М. Чапковского.
На сайте представлена наиболее полная электронная версия произведения Евфросинии Керсновской.
В тетрадном варианте текст дан полностью (по тетрадям, которые опубликованы в шеститомном издании 2000-2001 гг.). Его сопровождают рисунки, которые размещены в том же месте текста, что и у автора. В разделе «Иллюстрации в тетрадях» размещены рисунки с набранными подрисуночными подписями автора, которые являются ссылкой на текстовой вариант.
В полном альбомном варианте произведения представлены постранично все 12 альбомов (680 рис.). Подрисуночные подписи даны в электронном виде. Сделаны соответствия рисунков в Альбомном варианте и в разделе «Иллюстрации в тетрадях» в виде перекрестных ссылок. Имеются и уникальные рисунки, существующие в одном варианте. Альбомный вариант полностью опубликован только на сайте (к концу 2007 года).
В 2010 году для сайта составлен сокращенный альбомный вариант (600 рисунков). Для удобстава восприятия альбомы разделены на части. Небольшие связки между альбомами или частями альбомов (блоками рисунков с подписями) соединяют звенья истории Евфросинии в одно целое. Дополнения к недостаточно развернутым подписям взяты из тетрадного варианта. Эти дополнения заключены в угловые скобки. Рисунки, отсутствующие в альбомном варианте, но сюжеты которых важны по содержанию, взяты из тетрадного и самиздатовского вариантов произведения.
Самиздатовский вариант произведения Е. Керсновской: это рисунки с авторскими подписями на чистых оборотах машинописного текста ее тетрадей (машинопись сделана в конце 1970-х — начале 1980-х гг. и в переплетенном виде составляет 6 томов). Иллюстрации размещены по тексту, всего их 642, с учетом того, что в пятом томе на десяти листах находится по два рисунка. Сделаны соответствия рисунков с альбомами и тетрадями в виде перекрестных ссылок. Имеются и уникальные рисунки, существующие только в самиздатовском варианте.
«Фотоархив» — это семейный альбом Евфросинии, который сохранила ее мать и привезла в Россию из Румынии. Все рисунки и фотографии Е. Керсновской сканированы с оригиналов.
Сайт www.gulag.su — некоммерческий проект, осуществляется силами нескольких человек, знавших Е. А. Керсновскую. Работа над сайтом может быть быть ускорена и улучшена, если появится помощь. Кто желает помочь — милости просим. Обратиться можно по форме Обратной связи.
Работы на сайте начаты в октябре 2003 г. Игорем Чапковским, который руководит развитием проекта.
Идея размещения произведения Евфросинии Керсновской в интернете — Ф. Чапковский. Дизайн — А. Бизяев. Веб-дизайн, верстка тетрадного варианта — Е. Боброва. программирование (с января 2009 г.) — Е. Риле. Перевод — Н. Хмелик. Администрирование, контент-менеджмент: подбор и редактирование материалов, структурирование сайта — Г. Атмашкина.
http://www.gulag.su/project/index.php?eng=&page=0
Евфросиния Антоновна Керсновская
(1907 – 1994)
Е. А. Керсновская родилась в 1907 году в Одессе в дворянской семье, о которой надо сказать особо. Мать – Александра Алексеевна Керсновская, родом из греческой семьи, преподавала иностранные языки. Ее отец – дед Евфросинии, Алексей Дмитриевич Каравасили – был градоначальником бессарабского города Кагула и депутатом Государственной думы, а один из предков – Иоанн Кара-Васили – участвовал в восстании 1821 г. «Еттерия» в Константинополе и был казнен турками в числе других греческих сановников (после был канонизирован греческой церковью). Отец Евфросинии – Антон Антонович Керсновский, сын военного инженера, служившего в русской армии, занимался юриспруденцией. Он был потомственным польским графом.
О судьбе этой удивительной женщины снят фильм — «Ефросиния Керсновская. Житие». Фильм создан в 2007-м году. Производство «Арт Нуво студия» (Россия) при содействии Фонда Е. Керсновской, «Международного Мемориала» (Москва) и др.. Режиссёр и продюсер — Владимир Милетин http://video.yandex.ru/users/alekx20/view/487/
О корнях Евфросинии Антоновны в нем рассказывают так —
Мама Керсновской греческого происхождения, а по линии отца – Антона IV, у неё белорусско-польские корни: прапрадед — (Антон I), врач из Вильнюсского университета, за борьбу с холерой удостоен титула графа. Прадед (Антон II) врач в Минске, а дед (Антон III) – военный инженер. Отец – был юристом.
Во многих городах России, Дальнего и Ближнего Зарубежья прошли выставки работ Ефросиньи Антоновны Керсновской «Изолетопись ГУЛАГа: «Сколько стоит человек», «Наскальная живопись». В одной гостевой книге есть такая запись —
«…Она не похоронила свои воспоминания под плитой молчания из страха вновь оказаться в лагере, её иллюстрированная автобиография, возвращающая нам голоса и лица узников ГУЛАГа, написана рукой победительницы, а не жертвы…»
Проект «Е. Керсновская. Сколько стоит человек» был начат по воле автора, Е. А. Керсновской, и при ее жизни. Важная часть проекта — сайт, на котором представлена полная электронная версия произведения Е.Керсновской http://www.gulag.su/project/in…amp;list=1
Документы о реабилитации http://www.gulag.su/documents/…amp;list=1
http://forum.vgd.ru/601/43735/10.htm
http://www.playcast.ru/view/1600813/9dfba4b15fd7eefb3df4550f…
Понравился наш сайт? Присоединяйтесь или подпишитесь (на почту будут приходить уведомления о новых темах) на наш канал в МирТесен!
Житие Евфросинии Керсновской — Церковь Успения Богородицы » АНАЛИТИКА » Церковь Успения Богородицы
К 25-летию памяти Евфросинии Керсновской, отошедшей ко Господу 8 марта 1994 года.
Эта история о том, что человек может всё преодолеть, даже если его унижают и бьют; о том, что человеком можно остаться, независимо от того, целятся ли в тебя, или целишься ты; о том, как жизнь становится житием…
“В какие дали кара их гнала!
И в проволочном скрежете, рычаньи
Мне виделись Инта, Караганда
Над чопорными чашечками чаю.
К старухам не пристал налет блатной,
и в стеганках, служивших им без срока,
одергивали чей-то мат блажной
надменным взором незнакомок Блока”.
Е. Евтушенко
8 января 1908 года в Одессе в семье юриста-криминолога Антона Керсновского родилась девочка, которую назвали милым и даже забавным для нашего слуха именем Фрося — Евфросиния. Ее предок по линии отца, поляк, был посвящен в рыцари с девизом «Верный и храбрый». Судя по всему, храбрость девочке передалась по наследству.
У безмятежного детства обычно короткий срок, а у детей революции его практически и не было. Нежная задумчивая девочка исчезла, когда в 1919 году, в разгар Гражданской войны, отца в числе других царских юристов арестовали и только чудом не расстреляли. Посреди ночи семью разбудил стук сапог и лязг прикладов. Отец успел только благословить иконой плачущих от страха жену и детей, и его увели. Фрося с братом в ночных сорочках бежали за конвоем. Мама бежать уже не могла. Она стояла посреди темной пустой улицы и только кричала совершенно бессмысленные и потому еще более страшно звучавшие слова: «Тоня, вернись! Вернись!»
Слева: семья Керcновских-1911 год. Справа: Евфросиния Антоновна Керсновская в 1958 году
Со слов отца Евфросиния вспоминала: «Всех юристов, весь “улов” этой ночи — говорят, их было 712 человек — согнали в здание на Екатерининской площади, где разместилось это мрачное учреждение — Одесская ЧК. Заграждение из колючей проволоки. Статуя Екатерины Великой, закутанная в рогожу, с красным чепцом на голове. Шум. Толчея. Грохот автомобильных моторов, работающих без глушителя. И всюду китайцы. И латыши. Прибывших выкрикивали по каким-то спискам и выводили небольшими группами по два, три или четыре человека».
Когда отца все-таки отпустили, семье удалось уехать в Бессарабию (в то время — часть Румынии) и поселиться в родовом имении в деревне Цепилово, поближе к остальным родственникам. Другое их поместье уже разрушили солдаты, бежавшие с фронта в 17-м году…
За каждодневными заботами родители не забывали об образовании детей. Евфросиния и ее брат получили хорошее воспитание (старший брат Антон в середине 1920-х годов уехал учиться в Европу и поселился в Париже, став впоследствии известным в Русском зарубежье военным историком). Фросе привили любовь к литературе, музыке, живописи, она в совершенстве освоила французский язык, хорошо — румынский и немецкий, неплохо говорила на английском, испанском, итальянском языках. Правда, в них не встречались такие слова как НКВД, ЧК, БУР, ГУЛАГ… Но кто бы мог предположить, что в будущем барышне из интеллигентной семьи пригодятся именно они.
После гимназии Евфросиния окончила еще и ветеринарные курсы. Жизненные условия изменились, нужно было приобретать как можно больше действительно полезных навыков. Поскольку отец совсем не интересовался хозяйством, то им начала заниматься Евфросиния. Тогда это была постоянная работа в поле, своя земля, свой скот, свой дом, которые нужно было содержать без помощи наемных рабочих и тем более прислуги. Да к тому же приходилось постоянно доказывать соседям, что в свои 20 с небольшим лет она может справляться со всем сама, несмотря на завистливые взгляды и злые языки.
Рисунок Е. Керсновской (здесь и ниже)
На 40 гектарах Евфросиния выращивала виноград и зерно, а после смерти отца — чтобы расплатиться с его кредиторами — ей пришлось начать выращивать зерно на поставку на экспорт. «Когда умер отец, которого я боготворила, — вспоминала она, — мне было не до слез: надо было спасать маму, чуть было не умершую с горя. Спасать не только ее жизнь, но и рассудок, которого она чуть не лишилась — так велико было ее горе…» А в редкие свободные часы она любила кататься на лошадях или ходить с двоюродными братьями и сестрами к морю.
Летом 1940 года Бессарабия вошла в состав СССР и была преобразована в Молдавскую ССР. Сразу же начались массовые репрессии, и уже в июле Евфросинию с матерью выселили из дома с полной конфискацией имущества. Солнечный свет в листве сада, решето малины для вареников и мама в стоптанных шлепанцах на крыльце дома — последнее, что запомнила девушка из мирной жизни. Ни сад, ни дом, ни это горячее от солнца крыльцо больше ей не принадлежали. Какое же это счастье, когда мама просто выходит тебе навстречу и солнечные блики слепят ей глаза… В обычной жизни этого ведь совсем не ценишь.
Когда дядя Евфросинии, тоже лишённый имущества, вместе с многодетной семьей уехал в Румынию, она, желая уберечь мать, отправила её в Бухарест, а сама осталась и начала искать работу, чтобы хоть как-то ее содержать. Патриотизм — загадочное явление, тем более сейчас совсем не модное. Решение не уезжать Евфросиния объясняла так: «У меня были все возможности в первые месяцы оккупации уехать. Но я русская, хотя во мне течет польская от отца и греческая от матери кровь. И я должна была разделить со своим народом его участь…». Видимо, в то время подобное отношение в Родине прививалось с детства — ее знаменитая ровесница спустя годы написала: «Я была тогда с моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был». И к тому же Евфросиния надеялась, что все неурядицы ненадолго и со временем можно будет хорошо зарекомендовать себя перед новой властью и вернуться в родной дом.
Но как «бывшая помещица» она была ущемлена во всех правах, в том числе и в праве на труд, и только в качестве сезонной работницы смогла устроиться на ферму технико-агрономического училища. А потом и вовсе нанималась к разным людям: корчевать пни, заготавливать дрова. Ночевала на улице, потому что, не имея советского гражданства, «подлежала изоляции от общества», и только на зиму её приютила знакомая матери. Накануне выборов 1 января 1941 года ей все-таки выдали советский паспорт. А на выборах она единственная перечеркнула весь бюллетень, потому что среди кандидатов увидела имя женщины, которая до установления советской власти «работала» проституткой.
.
Незадолго да ареста
Ничего удивительного, что очень скоро за Евфросинией пришли сотрудники НКВД, но ее не было дома. Узнав об этом, она сказала: «Бегут те, кто виноват, а прячутся трусы!» — и пошла в ЧК добровольно, чтобы не унижали и не тащили под конвоем. Скорее всего, она даже не представляла, что будет с ней после этого. А после была ссылка в Сибирь вместе с другими бессарабцами. И знаете, что тяжелее голода и жажды в битком набитом вагоне? Унижение и стыд пользоваться самодельным «нужником» на глазах у всех…
Даже в Сибири на лесоповале, не желая мириться с несправедливостью, Евфросиния пытается искать правду, вступается за слабых. Однажды она поделилась с незнакомым стариком последним куском сахара, на что услышала совет: «Никогда ничем не делись. Скрывай боль и страх — они делают тебя слабой. А слабых добивают — таков закон волчьей стаи». К счастью, Евфросиния не последовала этому совету, не превратилась в зверя — и выжила.
Однажды на ее глазах упавшая от бессилия женщина просила начальника лагеря дать отдохнуть. На что тот спокойно ответил: «Не можешь работать — умри», — отвернулся и ушел. Не соображая, что делает, Евфросиния схватила топор и побежала за ним в сторожку — убить, потому что терпеть издевательства дальше казалось невыносимым. На пороге она остановилась — начальник сидел к ней спиной. Понимаете, даже на грани помутившегося сознания она твердо знала: нельзя бить в спину! Потому что иначе чем она будет отличаться от него?
В наказание Евфросинию лишили пайки, чем обрекли на долгую и мучительную голодную смерть. Тогда она решается на побег. Потому что жить в нечеловеческих условиях унизительно, но умереть как скотина недопустимо, и этого удовольствия она надсмотрщикам не доставит. По зимней тайге ослабевшая женщина прошла полторы тысячи километров. Бессмысленно нам сегодняшним представлять себе, что это такое —умирать от голода и есть сырую падаль — да-да, ту, на которую случайно можно наткнуться в лесу.
Но все было напрасно: в селе, куда через несколько месяцев забрела Евфросиния, ее арестовали и после долгих допросов приговорили за побег к высшей мере наказания. Во время очередного допроса из репродуктора вдруг раздалось Итальянское каприччо Чайковского, и перед глазами Евфросинии встали дом, сад, отец в кресле-качалке. Эта пытка воспоминаниями была хуже физических. Огласив приговор, ей предложили подать прошение о помиловании. Вместо него Евфросиния написала: «Требовать справедливости — не могу, просить милости — не хочу».
Тем не менее смертную казнь Керсновской все-таки заменили на 10 лет лагерей и пять лет ссылки. А в 1944 году прибавили еще 10 лет за «контрреволюционную агитацию». Тогда же она узнала еще одно новое слово — БУР, барак усиленного режима для неисправимых преступников.
«Чтобы получить 400 граммов хлеба, надо было в день выстирать 300 пар кровавого, ссохшегося в комок до твердости железа белья, или две тысячи — да, две тысячи! —пилоток, или сто маскировочных халатов. На все это выдавали пилотку жидкого мыла. Особенно кошмарны были эти халаты. Намоченные, они становились твердыми, как листовое железо, а засохшую кровь хоть топором вырубай (…) Приходилось весь день стоять в воде на каменном полу босиком, почти голышом, в одних трусах, ведь сушить одежду негде, да и скинуть ее, чтобы подсушить, невозможно: в бараке такой шалман, что последнюю портянку способны украсть».
Спасли женщину лагерные медики — добились, чтобы ее перевели в медсанчасть. Два года она проработала санитаркой в больнице, год — в морге. А после этого потребовала перевести ее на работы в шахту. Там она чувствовала себя внутренне свободнее — «подлецы под землю не спускаются». И стала первой женщиной — шахтером в Норильске. Даже после окончательного освобождения в 1957 году Евфросиния осталась там работать. Самая большая загадка тех лет — это ее фотография (см. фото в начале статьи). На ней она… задорно улыбается, — пережив то, о чем и читать-то тяжело!
Получив отпуск, уже как полноправная гражданка, Евфросиния исполнила заветную мечту, которая давно казалась несбыточной — приехала в родное Цепилово и навестила могилу отца. Там ее ждало еще одно чудо — подруга матери рассказала, что та до сих живет в Румынии и можно даже написать ей письмо.
Вскоре Евфросиния Антоновна вышла на пенсию, купила ветхий домик с садом в Ессентуках и после 20 лет разлуки привезла туда маму. Несколько лет она ухаживала за ней, рассказывала о пережитом, но, несмотря на ее просьбы, не о лагерях, а о том, что было до и после. Она щадила мать и груз воспоминаний о страшном тюремном времени несла одна.
Евфросиния Антоновна с матерью
Наконец-то они могли вместе наслаждаться собственным жильем, садом и любимой музыкой: «…Ведь ты так любила музыку! Ты жила ею! Она была тебе нужна, как воздух… Ведь недаром накануне смерти, когда тебе явно не хватало воздуха, ты просила поставить пластинку с «Иваном Сусаниным». Тебе не хватало сил подпевать любимым ариям, но ты продолжала дирижировать уже слабеющей рукой: «…Ты взойди, моя заря, последняя…»
И только после смерти матери Евфросиния Антоновна начала записывать свои воспоминания о лагерях, но в необычной форме – подписей к собственным рисункам, которых в итоге набралось почти 700 штук: «И еще об одном ты меня просила: записать, хотя бы в общих чертах, историю тех лет — ужасных, грустных лет моих «университетов»… Хотя кое в чем Данте меня опередил, описывая девять кругов ада». В 1982 году мемуары были распространены через самиздат, a в 1990 году — опубликованы в журналах «Огонёк», «Знамя» и британском The Observer.
Евфросиния Антоновна Керсновская в 1990 году
Евфросиния Антоновна дожила до глубокой старости и дождалась не только издания своих книг, но и полной реабилитации. Бывшим заключенным лагерей или прошедшим войну часто отводится очень долгая жизнь — может быть, чтобы они смогли хотя бы немного отдохнуть от пережитого? Или в испытаниях организм становится выносливее? Или для того, чтобы рассказать, что с ними было, научить потомков мужеству: «Вся жизнь — это цепь “соблазнов”. Уступи один раз — прощай навсегда, душевное равновесие! И будешь жалок, как раздавленный червяк. Нет! Такой судьбы мне не надо: я человек».
Картина Е. Керсновской
Смотрите также:
«Сахарный ребёнок»: ГУЛАГ глазами пятилетней Стеллы
Мемуары Евфросинии Керсновской стоят в одном ряду с произведениями Александра Солженицына, Варлама Шаламова, Евгении Гинзбург, Анастасии Цветаевой, Алексея Арцыбушева.
Но, мне кажется, для чтения именно ее воспоминаний требуется больше усилий, — рисунки в своей простоте и откровенности иногда гораздо страшнее слов…
Анна Савельева
Источник
Смотрите также:
Монахиня Магдалина (Некрасова): мой побег из ссылки
Дважды француз Советского Союза
«Я живу, чтобы свидетельствовать». Олег Волков: восхождение к свету
Иван Солоневич. Последний рыцарь империи
Вершины и пропасти. О романе Елены Семёновой «Претерпевшие до конца»
«Я знаю — Россия с Богом, хотя и спиной к Нему». Памяти Леонида Бородина…
Бывшие люди
Поделитесь с друзьями:
Find more like this: АНАЛИТИКА
Керсновская, Евфросиния Антоновна — это… Что такое Керсновская, Евфросиния Антоновна?
В Википедии есть статьи о других людях с такой фамилией, см. Керсновский.Евфроси́ния Анто́новна Керсно́вская (26 декабря 1907 [8 января 1908], Одесса — 8 марта 1994, Ессентуки) — бессарабская помещица, русская писательница (мемуаристка) и художница, заключенная ГУЛАГа, высланная из Бессарабии на поселение и принудительные работы в Сибирь в 1941 году, а затем осуждённая на длительный срок исправительно-трудовых лагерей.
Автор мемуаров (2200 рукописных страниц), сопровождённых 700-ми рисунками, о своих детских годах в Одессе и Бессарабии, высылке и пребывании в ГУЛАГе. Полный текст мемуаров Евфросинии Керсновской в 6 томах был опубликован только в 2001—2002 годах.
Биография
Ранняя жизнь
Евфросиния Керсновская родилась 26 декабря 1907 (8 января 1908)(19080108) в Одессе в семье юриста-криминолога Антона Керсновского (умер в 1936 или 1939) и лицеистской преподавательницы иностранных языков Александры Каравасили (1878—1964). Отец работал в Одесской судебной палате. У Евфросинии был старший брат Антон (1905 — 24 июня 1944). В 1919 году в период Гражданской войны, после того, как Антона Керсновского-старшего в числе царских юристов арестовала Чрезвычайная комиссия и только чудом не расстреляла, семья бежала в соседнюю Бессарабию (в то время часть Румынии) и поселилась в родовом имении Керсновских в деревне Цепилово в 7 км от Сорок, где жило несколько их родственников.
В середине 1920-х Антон-младший уехал в Европу получать образование, в конце концов он поселился в Париже и стал военным историком. Когда началась Вторая мировая война его в 1940 призвали в ряды французской армии. В мае того же года Евфросиния с Александрой получили извещение о его смерти, хотя на самом деле Антон-младший был ранен и умер только в 1944 году от туберкулеза (его статьи и труды об истории русской армии получили мировое признание, но в России были опубликованы только после распада СССР). Евфросиния закончила гимназию, а после — ветеринарные курсы. Поскольку Антон-старший совсем не занимался хозяйством, то им начала заниматься Ефросиния. На их 40 гектарах она занималась земледелием, выращивая виноград и зерно. После смерти отца ей пришлось заняться выращиванием зерна высокой кондиции на поставку на экспорт, чтобы расплатится за кредиты её отца. В свободно время она увлекалась конными и пешими путешествиями и любила велосипедные поездки к Чёрному морю с двоюродными братьями и сестрами.
Ссылка
28 июня 1940 года СССР аннексировал Бессарабию, которая была преобразована в Молдавскую ССР). Сразу же там начались массовые репрессии и в июле Евфросинию с Александрой выселили из их дома с полной конфискацией имущества. Когда дядя Евфросинии по отцу Борис Керсновский, тоже лишённый его имущества, вместе с многодетной семьей уехал в Королевство Румыния, то в августе Евфросиния, желая уберечь мать от лишений, отправила её вслед за ним в Бухарест.
Евфросиния начала искать работу, чтобы заработать достаточно денег для того, чтобы потом содержать мать, но, как «бывшая помещица», она была ущемлена во всех правах, в том числе и в праве на труд, и только в качестве сезонной работницы смогла устроиться на ферму Сорокского технико-агрономического училища и далее работала по частному найму: на выкорчевке деревьев, заготовке дров в лесу и распилке дров. Она работала одна, так как НКВД запретил людям с ней работать, угрожая им исключением из профсоюза. Начиная с сентября 1940 Ефросиния ночевала на улице, потому что, не имея советского гражданства, подлежала изоляции от общества. На зиму её приютила знакомая её матери. Накануне выборов 1 января 1941 года ей выдали советский паспорт, но с параграфом № 39. На выборах Ефросиния стала единственной, кто поставил на бюллетене один сплошной крест, так как среди кандидатов она увидела имя женщины, которая до установления советской власти работала проституткой. В ночь на 13 июня 1941 года сотрудники НКВД пришли за Евфросинией в её отсутствие. Она, узнав об этом, отказалась скрываться и 14 июня добровольно последовала в ссылку вместе с другими бессарабцами.
В июне 1941 г. Евфросиния Керсновская была депортирована на спецпоселение в Томскую область. После попытки к бегству в 1942 г. приговорена к высшей мере наказания. Отказалась просить о помиловании, написав: «Требовать справедливости — не могу, просить милости — не хочу». Тем не менее, расстрел был заменён на 10 летний срок. В 1944 году получила ещё один 10-летний срок за «контрреволюционную агитацию». Отбывала этот срок в Норильлаге.
После освобождения в 1952 году жила сначала в Норильске, а затем в Ессентуках, где в 1964—1968 годах написала мемуары. Её мемуары состоят из 2,2 млн букв, написанных на полях 680 рисунков. В 1982 году они были распространены через самиздат, a в 1990 году — опубликованы в журналах Огонёк, Знамя и британском The Observer.
Керсновская скончалась 8 марта 1994 года в Ессентуках.
Об истории Керсновской снят документальный фильм «Альбом Евфросинии» (режиссёр Г. Илугдин).
Брат Керсновской, Антон Керсновский, учился в Париже, участвовал во Второй мировой войне в рядах французской армии, был ранен и умер в 1944 году от туберкулеза.
Сочинения
- Керсновская Е. А. «Наскальная живопись». — М.: Квадрат, 1991.
- Kersnovskaja Е. «Ach Herr wenn unsre Sünden uns verklagen». — Kiel: Neuer Malik Verlag, 1991.
- Kersnovskaja Е. «Coupable de rien». — Paris: PLON, 1994.
- Керсновская Е. А. «Сколько стоит человек». — в 6 томах, Москва, ООО «Можайск-ТЕРРА», 2000—2001.
