Юрий нагибин и его жены фото: Плейбой нашего времени — МК – Белла Ахмадулина и Юрий Нагибин: история любви

Плейбой нашего времени — МК

Десять лет душа Юрия Марковича пребывает в иных мирах, а легенды о его любовных историях, женитьбах не дают покоя завистникам, вот и смакуют пикантные вольности, которые он якобы себе позволял. Один автор на правах друга прицепил Ю.М. ярлычок “господин Синяя Борода”. Почему бы не предположить, что Нагибин просто следовал обезоруживающему доводу: если любишь — женись? С последней женой Аллой Григорьевной в браке он прожил 26 лет. Вдова не доверяет журналистам, но обозревателя “МК” она приняла у себя дома. Семь лет она провела в Нью-Йорке, находясь между жизнью и смертью. Недавно вернулась в свой полузаброшенный дом в Красной Пахре.

Борьба за жизнь

— Алла Григорьевна, что вас держало в Нью-Йорке так долго?

— Я не эмигрировала. Никогда не хотела там остаться. Так сложилась судьба — мне надо было спасать свою жизнь. Я очень тяжело заболела.

— Это случилось после смерти Юрия Марковича?

— Началось при его жизни, но я не обращала на это внимания: поболит и перестанет. После смерти Юры я сразу пошла работать. На Пушкинской сделала антикварную галерею. Предельная занятость отодвигала беспокойство о здоровье. Болела правая щека. Наша медицина не смогла распознать характер заболевания, а когда диагноз все-таки установили, врачи не знали, как лечить. Оказывается, эта болезнь лечится элементарно — антибиотиками. А наши врачи мне их запретили, сделали операцию, разнесли инфекцию. Поехала за спасением в Нью-Йорк.

— Там пришли в ужас от того, что с вами сотворили наши эскулапы?

— Ужаснулись. Стали лечить — и вновь я испытала потрясение, увидев, что сделали со мной и американцы. Последний мой врач, который взялся за меня со всей профессиональной ответственностью, сказал: “Вас неправильно лечили — и здесь, и там”. Слава Богу, я справилась. Я поняла: человек имеет огромные запасы прочности, и об этом он даже не подозревает. За эти годы мне пришлось провести под наркозом 39 часов. 30 килограммов сильнейшего антибиотика я ввела себе в кровь. 62 барокамеры, 9 операций по введению катетера в сердце.

Я была совершенно измучена. Одна на чужбине. Не знаю, что делать. Мучила тревога — что там в Москве с моими домами? Я же душу свою вложила в интерьеры этих домов, хотя во мне совсем нет никакого вещизма. Я не привязывала себя к вещам. Могла бы их подарить. И дарила. Уезжая в Америку, я вышла в джинсах, в свитере, в шубе и с маленьким чемоданом. Оставила все. Каждый год я собиралась уехать из Нью-Йорка. Решала: вот только сделаю пластику и уеду. Но беда не отступила, все возвращалось на круг.

— В этом состоянии вы, вероятно, находили параллели с состоянием Юрия?

— У Юры после двух контузий на войне была клаустрофобия — боязнь замкнутого пространства. У меня тоже возникло похожее ощущение. Мне казалось, что я не могу вырваться с этой земли, из этой Америки! Я не обзаводилась там бытом. Чемодан, два матраса, стол, который привезла мне приятельница с дачи, пара тарелок.

Женщины Нагибина

Всех своих жен Юрий Маркович любил. Первая — Маша Асмус, дочка профессора Литературного института. За ней всегда тянулась стайка поклонников. Отодвинуть всех и победить удалось Нагибину. Потом была юная гимнастка Ада Паратова, с которой и после разрыва он не переставал по-дружески общаться. Полна приключений семейная жизнь Юрия с дочерью директора ЗИЛа Валей Лихачевой. Четвертой женой стала Лена Черноусова. Была женой Нагибина и великолепная, фантастическая Белла Ахмадулина. Бог любви долго кружил нашего героя, пока не свел его с Аллой.

— Где вы познакомились с Нагибиным?

— У моего друга, сценариста Саши Шлепянова, на Масленицу. Юра был с Беллой. Я вошла с мужем и увидела очень красивого человека, холеного, прекрасно одетого, какого-то надмирного. Случайной была наша встреча или судьба нас свела? Юра много раз влюблялся и женился. Он же плейбой нашего времени!

— На фото он похож на Алена Делона.

— Мне об этом говорили.

— Он действительно был барин, аристократ?

— Да. Это в нем от матери. Сказалась дворянская кровь.

— Вас мучила ревность?

— Я не вправе судить отношения Юры с другими женщинами, особенно с Беллой. Я вышла замуж за человека с прошлым. И приняла его вместе с миром его страстей. Каждая женщина — это часть его жизни. Он любил — его любили. Что было, то было. У нас дома бывали дети его бывших жен. Жили в этом доме. Я принимала их как близких, как родственников. Белла — совершенно гениальный человек, прекрасная поэтесса. Отношения Юры и Беллы касались только их двоих. В дневнике Юра написал об их любви замечательные строки. В Америке в “Русском слове” я напечатала этот кусок из его дневника. Это, может быть, одна из лучших страниц прозы о любви в русской литературе. Бесконечно и с восторгом перечитываю эти строки о великом счастье любить. Двое красивых, талантливых, гордых встретились и полюбили — это же чудо. Я всегда уважала искренние чувства двоих.

— Юрий знакомил вас со своими бывшими женами?

— Знакомил. Мы становились практически подругами.

— И с Адой Паратовой?

— И она, и ее муж Дима Маратов часто жили в нашем доме. Я принимала всех с чистой душой. Добрые отношения у нас были с Леной Черноусовой и ее сыном Сашей. Когда она умирала, я взяла Сашу с его женой и дочкой к нам на дачу… Но вот уехала я в Америку и, конечно, многих растеряла. Сейчас восстанавливаю дом, и пока нет времени собирать камни.

— Вы сильная. Все будет хорошо.

— Надеюсь. Появляется во мне энергия такая, какая у меня была, когда я за Юру замуж вышла.

— Юрий Маркович был пленником красоты. Увидев вас, он, вероятно, был потрясен.

— Вы знаете, я никогда особенно красивой не была. Каким-то своим звериным чувством Юра меня вычислил. В принципе он на мне не должен был жениться — не звезда, не знаменитость, не дочь влиятельного отца. Обычная замужняя женщина. Когда он пришел к нам в дом, познакомился с мамой, сестрой, он, может быть, почувствовал в нас какую-то ленинградскую подлинность. И решил, что на этом отрезке жизни ему нужна была именно я. Не сразу я согласилась переехать в Москву. Два года тянула и не выезжала. Была жива моя мама, и к тому же я очень любила город. Там мои друзья, близкие. Они подначивали: “Да он сейчас уедет на охоту и про все забудет. У него романы — один за другим!” Серьезных намерений себе я не позволяла. Ну влюблен и влюблен.

— Но тем не менее с мужем расстались?

— Нет, рассталась не сразу. И тогда Юра смутил меня своим решением — он переедет в Ленинград, раз я такая упорная. Все решила моя мама. В то время на “Ленфильме” снималась картина по его сценарию. Мама и говорит мне: “Приведи своего жениха в дом — надо познакомиться”. К нам пришла вся съемочная группа с корзинами, полными еды, шампанского и цветов… Мама с Юрой проговорили всю ночь на кухне. Он расспрашивал, какой я была в детстве. И вдруг спросил маму: “Почему вы ее не крестили?”

— Нагибин был крещеным?

— Он и меня крестил!.. Утром мама мне сказала слова, которые изменили мою жизнь: “Он очень хороший человек”.

— Мамы все хорошо чувствуют.

— И это подтвердила жизнь.

“Алиса, включи голову”

С Аллой Нагибин, подобно Ною, построил прочный семейный ковчег, который выдержал всякие бури и лирические качки. Лучшие свои вещи он написал именно в эти годы.

— Когда в Нью-Йорке мне было очень плохо, всерьез не хотелось жить. Любая болезнь тяжела. Но когда женщине уродуют лицо, то это еще страшнее…

Но я внушала себе: да какое же я имею право на отчаяние? Я родилась на свет, встретила такого славного человека. Как-то он мне сказал: “Ни настоящее богатство, ни всемирное признание я бы не променял на годы, прожитые с тобой”. В Нью-Йорке я очень много перечитывала. Я не успела в Москве прочесть один его сценарий, который он переделал перед смертью. И вдруг в Нью-Йорке открываю эту повесть о композиторе, жену которого убили, и читаю страницы о героине Кате. В ее привычках и взглядах я сразу узнала себя. Мы могли говорить с ним обо всем: о выставках, о романах, о стихах, о любых событиях в мире. Его интересовали даже сплетни. Иногда в час ночи у него возникала потребность душевного общения. А я, отработав часов 14, уже падала от усталости. Дом наш был открыт, словно гостиница. У нас всегда кто-то жил, кто-то приезжал, и я должна была всех поить-кормить.

— Денег-то хватало на все и всех?

— Вот туда они и уходили. Все считали, что у нас миллионы. Мы на самом деле все проживали. Оба не были накопителями. Любили и ценили хорошее качество жизни… К вечеру в таком круговороте я была полудохлая. А ему хотелось говорить о Прусте, Джойсе, о Микеланджело, Джотто. Иногда у меня не хватало физических сил, и Юра мог мне сказать: “Алиса, включи голову”. Букву “л” он, картавый, не выговаривал. Но “Алису” произносил безупречно. Моя голова “включалась” ненадолго. И тогда он мне выговаривал: “Ты равнодушна ко всем”. А в другое время он, наоборот, высказывал удивление: “Почему ты все знаешь?” Мне было очень приятно, что он ценил и уважал все, что я делала. Когда я построила новый дом — без архитектора, объяснив свой замысел на коробках, какие линии и объемы я хочу, Юра удивился. Всмотрелся во все детали и обронил: “Заел я твой талант”.

Будущее в мрачном свете

— Как случилось, что у Нагибина ни от кого не было детей? Это угнетало его?

— Нет. Во всяком случае, я могла иметь от него детей. Но это случилось после вторжения советских войск в Чехословакию. И он мне сказал: “В этой стране я не хочу иметь детей”. Он очень серьезно относился к продолжению рода. В этой стране он не видел будущего для детей.

— Какие книги Нагибина вам больше по душе?

— Он был грандиозным писателем. Я это поняла, перечитывая его вещи 10 лет спустя. Читала не как мужа. Читала так, как читают хорошую литературу. Какие-то вещи мне менее нравятся. Не может быть все одинаково. Сейчас вышла книга Нагибина в серии “Классика ХХ века”, роскошно изданная ОЛМА-пресс. Там его последние вещи “Тьма в конце тоннеля”, “Моя золотая теща”, “Остров любви”… Замечательное предисловие написал Константин Кедров. Я увидела эту книгу в Америке перед отъездом. Хозяин магазина показал мне ее, и я пережила один из самых сильных моментов своей жизни. Таких своих книг Юра при жизни не видел. И таких слов о себе он тоже не читал. Очень лично и точно написал Кедров.

— Кедров не просто поэт, он еще и философ, в прошлом году был номинантом на Нобелевскую премию. Алла Григорьевна, современники, как бы друзья Нагибина, пишут о нем странные вещи, явно на потребу любителей “клубнички”.

— Уверена: это способ напомнить о себе. Никому не хочется, чтобы о них забыли. И всеми достойными и недостойными методами пытаются зацепиться в истории литературы. Мне их жалко. Во многое, про что пишут, я поверить не могу. Есть вещи, которые не могли произойти с Нагибиным по определению. Удивительно, при всей бурной молодости Юра сохранил чистоту. Мы встретились с ним зрелыми людьми. Меня потрясло, насколько он оставался целомудренным. Хотя за ним всегда следовал шлейф романов, но он оставался скромен и неразвращен. Зная о его романах, о его плейбойской жизни, я ожидала всего. Но таких искренних, нежных отношений с его стороны даже не предполагала. Он, правда, был человек очень эмоциональный и сексуальный.

— Из кастрата писатель не получится.

— Его поступки были непредсказуемы. Порывы переполняли его. Он не был блестящим кавалером. Он человек искреннего порыва. Настоящий мужчина: и любовник, и работяга, и охотник.

— Вы были хорошей женой?

— Была неплохой женой, но плохой вдовой. Я ничего не могла сделать для его памяти — болезнь не позволила.

— Еще сделаете. Вы мужественный и верный человек.

— Я ведь была блокадным ребенком. У нас с Юрой разница в 15 лет.

Алла Григорьевна изящна, даже худа. Сразу видно, что человек всегда держал себя в узде.

— Считаю, человек должен выглядеть достойно. Насколько это возможно, чтобы не казаться молодящейся старушкой.

— Муж позволял себе капризы?

— Он был невероятно дисциплинирован. Работал у себя в кабинете, на втором этаже. Вставал в 7, делал зарядку, в 8 спускался вниз, и на столе должен был стоять завтрак: геркулесовая каша на воде, три абрикосины, два расколотых грецких ореха и чашка кофе. Если это было готово в четверть девятого, он рвал и метал. Если обед запаздывал, и того хуже.

— В литературной среде Нагибин слыл удачливым, благополучным писателем…

— У этого удачливого в 43 года случился первый инфаркт! После фильма “Председатель”. Когда его запретили, Союз писателей устроил Нагибину судилище. Юра тяжело воспринял эти несправедливые нападки.

— “Председатель” имел потрясающий успех у публики.

— Это уже потом. Михаил Ульянов, замечательный актер, близкий наш друг, получил Ленинскую премию за главную роль. А Нагибин — инфаркт. Сосуды у него были плохие. В 81-м году случился еще один инфаркт. Юра очень любил вкусную еду. Если мы уезжали за рубеж, а денег у нас было мало, он все-таки шел в ресторан, будь то Япония, Франция или Италия.

— В советские времена меняли очень мало денег. Как же вы обходились?

— С деньгами просто смех. Юру издавали за рубежом. Когда уезжал за границу, ему позволяли брать не более 500 долларов. И для этого надо было идти в Министерство финансов. Под лестницей там сидел клерк. Он принимал от него заявление, в котором объяснялось, что Нагибину для приобретения книг по искусству и материалов для работы требуется 500 долларов. А на счету могли лежать 10, а то и 15 тысяч долларов. Но взять их он не мог. Ездили мы на гроши. Но Юра скоро стал зарабатывать за границей. В Америке читал лекции в 25 университетах. Последние годы мы жили в Италии.

— Его там издавали?

— У Нагибина была повесть об отце “Встань и иди”. Более 30 лет она пролежала зарытой в саду. В 87-м году он уехал в Италию, и я вытащила второй ее экземпляр из дальнего ящика стола и отнесла в “Юность”. Главный редактор Андрей Дементьев был в отъезде. Я понимала, что играю с огнем. Юра мне говорил однажды: “Моя жизнь будет прожита нормально, если я напечатаю эту повесть. Тогда я выполню свое предназначение”. Я знала, если будет напечатана повесть, он станет самым счастливым человеком на свете. Приехал он из Италии. Я во всем призналась. В начале ноября позвонил приехавший Дементьев: “Мы не против повести, но сейчас праздники, а вещь совсем не праздничная. Надо бы ее отодвинуть”. На что Нагибин ему ответил: “Я-то думал, что у нас революция без перерыва на праздники. Если ты ее переставишь, я ее забираю”. И она вышла!

— Молодец Дементьев!

— Это был эффект разорвавшейся бомбы. Гладилин из Парижа писал ему, Василий Аксенов отозвался. Нагибин слыл удачливым любимцем женщин, он первый купил дом, имел собственного садовника. Не положено жить так широко советскому человеку. И вдруг он написал такую трагичную повесть об отце. Никто не знал, что он ездил в тюрьму к первому отчиму, Марку Яковлевичу Левенталю, которого тогда считал своим родным отцом. Марк Яковлевич сидел с 27-го года и умер на поселении. Мама Юры Ксения Алексеевна так и не вышла замуж. В 30-м году сошлась с Яковом Семеновичем Рыкачевым, писателем. И даже жили они в отдельных квартирах. В 37-м и Якова Семеновича тоже посадили. Юра с мамой носили передачи в две тюрьмы. Ксения Алексеевна не могла ничего делать, она ведь из дворянской семьи, совсем не приспособлена к быту, однако научилась печатать двумя пальцами на машинке, и это помогало им выжить.

— А когда Юрий узнал, что его родной отец Кирилл Нагибин, еще будучи студентом, был расстрелян за участие в Антоновском мятеже?

— Кирилл, зная, что ему не выжить, предложил Ксении лучший вариант — выйти замуж за Левенталя. Ксения вышла за Марка, будучи беременной. Кирилла Нагибина расстреляли в 20-м, в год рождения Юры. Когда мальчик стал школьником, она призналась, что его отец не Мара, а Кирилл. В память о Марке Яковлевиче мать просила Юрия оставить отчество “Маркович”. Последний раз, когда Юрий приехал в лагерь, он увидел Марка Яковлевича, маленького, жалкого, замученного. И вдруг Юрий почувствовал себя отцом этого обессиленного, несчастного человека.

— Какое потрясающее преображение!

— Когда мы с Юрием приехали в Италию, там один молодой человек, женатый на русской, организовал издательство и признался, что очень хотел бы первым напечатать на итальянском языке повесть Нагибина об отце. Я отговаривала Юру от этой затеи, но оказалась неправа. Повесть вышла маленьким тиражом на итальянском, ее прочли. И вдруг звонок из крупнейшего издательства “Риццолли”. Главный редактор этого издательства пригласил нас в ресторан. Приходим. Встречает нас импозантный мужчина и вдруг, преклонив колено, целует ему руку… “Риццолли” выпустило эту повесть. По всей Италии была организована роскошная рекламная акция — с тележурналистами и газетчиками, с выступлением Юры. Был 89-й год.

В Венеции ему дали “Золотого Льва” за эту повесть. В Италии присудили еще и Серебряную пластину “Жизнь, отданная литературе”. Италия Нагибина обласкала. После этого Юру стали печатать очень много. Там он сделал книги по искусству. Например, большой альбом “Тинторетто” с текстом Нагибина. И к Шагалу итальянцы давали текст Юры на итальянском. Напечатали его рассказ “Гете” — на ручном станке XIV века. Итальянцы его полюбили несказанно. В Италии семья священна. Они испытали потрясение от того, что сын не предал своего отца.

Там ему предложили написать сценарий документального фильма о России в пяти частях. Он написал. Одну часть, “Воды России”, делал известный немецкий режиссер Херцег. Он не хотел ехать в Россию, боялся ее. Но мы уговорили режиссера, пообещали, что у нас дома — вовсе не медвежий угол. Он согласился. И в результате получился фильм, удостоенный приза в Канне.

Но итальянские продюсеры позволили американским сопродюсерам вмешаться в фильм. И те выкинули Нагибина из сценаристов. Фильм уже поехал в Канн без имени сценариста. У нас был замечательный юрист-итальянец. Он знал Юру. После его смерти, будучи в Нью-Йорке, я отдала адвокату все бумаги со своим протестом. Честно говоря, про эту обидную и некрасивую историю я успела забыть. И вдруг мне сообщают о том, что мы выиграли судебный процесс. Имя сценариста восстановлено, а мне, его вдове, положена денежная компенсация.

Рассказ синего лягушонка

— Скажите, у Юрия Марковича было предчувствие конца? Он умер во сне, без страданий?

— Предчувствия возникали. Говорят, они есть у всех сердечников. Его кончину ускорила смерть собаки, эрдельтерьера Проши. У Юры было много собак, и все эрдели. Я думаю, что хозяин выбирает собаку такую, какой он сам. Ему нравилось, что эрдели до старости активны, молодые, сумасшедшие. В феврале умер эрдель Проша. Я ночью вывезла его из дома, а утром сказала: “Проши нет”. Юра заплакал… Он связывал свое самочувствие с жизнью этой собаки. Я предложила: “Давай возьмем другую собаку”. — “У меня другой собаки не будет”, — отрезал Юра.

Я все-таки поехала куда-то к черту на рога, взяла щеночка, привезла домой. Юра лежал. Я бросила эрделя ему в кровать. Он мне в ответ резко закричал: “Это предательство Проши!” Я закрыла дверь, ушла. Потом прихожу — он держит щенка в руках, как хрустальную вазу, бережно и нежно. За 3 дня до смерти он сказал: “Когда я сдохну, ты все продай и уезжай отсюда”.

Он умер 17 июня. А легко или тяжело, никто не знает. Я зашла к нему в 9 утра взять щенка. Юра пожаловался: “Он мне всю ночь спать не давал”. — “Ну ты поспи”, — сказала я ему. Кто-то позвонил, я спустилась вниз, поговорила по телефону… потом услышала вскрик, поднялась к нему — Юра не дышал… Не думаю, что он не почувствовал этой предсмертной боли. Легких смертей не бывает. Болеть он не умел. Даже говорить о болезнях не любил. Никогда не жаловался. И я очень надеялась на его генетическую силу. Зря надеялась…

Потом началась другая жизнь.

— Кто поставил Нагибину памятник на Новодевичьем?

— Я сама придумала скромный памятник. Из красного мрамора подстолье в старинном стиле с мягкими переходами овалов. На эту плоскость решила положить кипу белой бумаги из белого мрамора. Верхний угол немного откинут ветром. И на листе — его экслибрис, Юрина роспись. Вокруг могилы сажаю ярко-красные бегонии. Они цветут до октября.

— Каким подарком мужа вы особенно дорожите?

— Самый дорогой для меня подарок — “Рассказ синего лягушонка”. Там все обо мне…

Этот рассказ Нагибин написал как бы из небытия. В нем звучат самые искренние признания: “Я любил свою жену, с которой прожил последние 30 лет жизни — самых важных и лучших… Для тех, кто живет по злу, жизнь — предприятие, но для большинства людей она — состояние. И в нем главное — любовь. Эту любовь уносят с собой во все последующие превращения, безысходно тоскуя об утраченных… Я все это знаю по себе: едва соприкоснувшись в новом своем облике с предназначенной мне средой обитания, я смертельно затосковал об Алисе”.

Белла Ахмадулина и Юрий Нагибин: история любви

После того, как откровенный «Дневник» Нагибина был опубликован, первый муж Беллы Евгений Евтушенко написал стихотворение в ее защиту: Он любил тебя, мрачно ревнуя, и, пером самолюбье скребя, написал свою книгу больную, где налгал на тебя и себя.

Белла и Евтушенко

Евтушенко и Белла поженились, наверное, потому, что были первыми поэтами своего поколения. Самыми признанными, самыми популярными, самыми-самыми. Вместе они прожили три года, бурно ссорились, мирились… Все закончилось как-то само собой. К тому же он был конформистом, а ее отчислили из института за отказ участвовать в травле Пастернака. Но они еще были женаты, когда на вечеринке в честь дня рождения Евтушенко пьяный Юрий Нагибин встал на колени и попросил Беллу выйти за него замуж. Евтушенко бросил в Нагибина тяжелым подносом, к счастью, промахнулся.

Нагибин понимал, что на его жизнь надвигается что-то неотвратимое, как тайфун на маленький остров. Но надеялся, что тайфун пройдет мимо. Уже была неловкая первая близость, Белла уже написала ему стихи, а Нагибин продолжал играть роль старшего друга, «седого, усталого красавца».

«Я понял, что негаданное свершилось, лишь когда она запрыгала передо мной моим черным придурком-псом с мохнатой мордой и шерстью, как пальмовый войлок; когда она заговорила со мной тихим, загробным голосом моего шофера; когда кофе и поджаренный хлеб оказались с привкусом ее; когда лицо ее впечаталось во всё, что меня окружало».

Они пошли в «Эрмитаж», и Нагибин впервые не испытывал трепета перед картинами, вазами и доспехами — девушка рядом с ним, которая смеялась тоненьким детским смехом, была совершенней. Юрий мог часами ждать от нее звонка, не сводя глаз с телефона. Но однажды телефон «потерял над ним власть» — Белла пришла насовсем.

Белла и Нагибин

Нагибин сходил с ума от счастья — рядом с ним была такая женщина! Он сдувал с нее пылинки, всюду возил ее в своем автомобиле. Ровесники Беллы, бедные поэты- шестидестяники, засматривались на ее шляпы с вуальками, модные туфли, сумочки… Красавица, богиня, ангел…

«…Я так гордился, так восхищался ею, когда в битком набитом номере она читала свои стихи нежно-напряжённым, ломким голосом и любимое лицо её горело, — я не отважился сесть, так и простоял у стены, чуть не падая от странной слабости в ногах, и мне счастливо было, что я ничто для всех собравшихся, что я — для неё одной…».

И — они были совсем разными. Белла — импульсивная, безалаберная. Нагибин — невероятно дисциплинированный и педантом во всем. Он просыпался ровно в семь, делал зарядку, в восемь спускался в столовую. К этому времени на столе должны были стоять тарелка овсянки на воде и вазочка с тремя абрикосинами. Если этого не было, он приходил в бешенство. Если задерживался обед, просто свирепел. Не выносил, когда опаздывали, когда нарушали слово… Белле было трудно жить на этом «особом режиме». К тому же друзья всегда были для нее важнее, чем возлюбленные.

По улице моей который год Звучат шаги — мои друзья уходят. Друзей моих медлительный уход той темноте за окнами угоден.

Очень скоро их отношения стали нервными и сложными. Нагибин и Ахмадулина то расставались, то снова сходились. Однажды перерыв длился целый год, но он без нее не мог. Оба они любили выпить, мать Нагибина сокрушалась:

«Уходят два красавца — приходят две свиньи».

Но у Беллы эта проблема с каждым годом усугублялась. С ней стало тяжело. Она могла пропасть на несколько дней и появиться с каким-то непонятным милиционером и маленьким ребенком: «Это мой друг, он будет у нас жить». Нагибин все терпел. Считается, что последней каплей стал эпизод, описанный Аксеновым в «Таинственной страсти»: неожиданно герой возвращается домой и застает свою жену, поэтессу, спящей в объятиях женщины.

Это или другое, но было что-то, что потрясло и смертельно оскорбило Нагибина. Дальше он пишет о жене без восхищения, в каждом слое яд, ненависть, желание ударить как можно больнее.

«А ведь в тебе столько недостатков. Ты распутна, в двадцать два года за тобой тянется шлейф, как за усталой шлюхой, ты слишком много пьешь и куришь до одури, ты лишена каких бы то ни было сдерживающих начал, и не знаешь, что значит добровольно наложить на себя запрет, ты мало читаешь и совсем не умеешь работать, ты вызывающе беспечна в своих делах, надменна, физически нестыдлива, распущена в словах и жестах».

Даже ради ребенка!

Любила Белла Нагибина, или не хотела терять привилегии жены обеспеченного человека, но она решилась на совершенно безумный поступок. Вместе с Галиной Сокол, новой женой Евтушенко, они пошли к знакомой директрисе детского дома и она отдала им детей. Белле — девочку, Галине мальчика. Белла дала Ане свою фамилию и отчество — Юрьевна. Нагибин взбесился:

Даже ради ребенка жить я с тобой не буду!

И он ни когда не воспитывал эту девочку.

«Рухнула Гелла (так Нагибин называл Беллу в своем дневнике), завершив наш восьмилетний союз криками: «Паршивая советская сволочь!» Это — обо мне, — горько писал он. — Но тонкая, детская шея, деликатная линия подбородка и бедное маленькое ухо с родинкой — как быть со всем этим? И голос незабываемый, и счастье совершенной речи, быть может, последней в нашем повальном безголосья — как быть со всем этим?»

Вскоре после развода Белла снова вышла замуж, ненадолго, но в предпоследний раз. А Нагибин снова женился: его шестой брак наконец-то был счастливым и продлился 30 лет. Для чего же все это было? Может быть, для стихов?

Прощай! Мы, стало быть, из них, кто губит души книг и леса. Претерпим гибель нас двоих без жалости и интереса.

Фото: ТАСС/Савинцев Федор

Юрий Нагибин – биография, фото, личная жизнь, рассказы, книги, смерть

Биография

Личность Юрия Нагибина в некотором роде феноменальная в истории советской литературы. В течение полувека менялись правители, цензура то ослабевала, то снова перекрывала воздух прозаикам и поэтам. Нагибин никогда не писал в стол, умел подстраиваться под новые литературные веяния. При этом, как сказал Андрон Кончаловский, сочинял произведения, которые останутся в памяти читателей как образцы классической прозы.

Детство и юность

В биографии Нагибина немало удивительных фактов. Так, имя настоящего отца писатель узнал, будучи взрослым. Кирилла Нагибина расстреляли. Он так и не успел увидеть сына. Однако участник Антоновского мятежа, дворянин по происхождению, успел написать письмо другу Марку Левенталю с просьбой позаботиться о жене и ребенке, который скоро появится на свет.

Юрий Нагибин

Адвокат Левенталь сдержал обещание: дал мальчику свою фамилию. В Ксению Алексеевну, мать будущего писателя, он был давно влюблен. В 1927 году Левенталя отправили в ссылку. Мать вскоре вышла замуж в третий раз – за неизвестного сегодня прозаика Якова Рыкачева. Этот человек поощрял литературные начинания пасынка.

Но третьего мужа Ксении Алексеевны ожидала участь предшественников. Репрессии 1937 года не обошли стороной семью Рыкачева: писателя посадили за год до того, как Юрий получил аттестат зрелости и подал документы в медицинский институт.

Юрий Нагибин в молодости

Врачом Нагибин не стал. Однажды в числе прочих студентов побывал в морге. Картина, которую там увидел, отбила желание учиться в мединституте. Решил стать сценаристом. К тому времени молодой писатель уже опубликовал первый рассказ. Нагибин перевелся во ВГИК, но проучился недолго. Началась война.

На фронте Нагибин работал инструктором политотдела: выпускал пропагандистские листовки, разбирал вражеские документы. В 1942 году получил контузию. До конца войны проработал корреспондентом. Даже в те годы продолжал писать прозу. Первый сборник вышел за два года до Великой Победы.

Литература

Ни один успешный советский писатель не писал то, что думает. Нагибин – не исключение. В 60-е по Москве ходили слухи о несметных богатствах писателя. Книги Нагибина печатали, по его сценариям снимали фильмы. Но писательской удовлетворенности не было. Искренним и откровенным сочинением стал «Дневник», опубликованный после смерти автора.

Писатель Юрий Нагибин

В начале 50-х заработок составляли гонорары, получаемые за статьи. Нагибину приходилось сочинять невероятные истории, дабы выжить. Так, в сталинские времена появилась заметка о цыганах, прибывших на кибитках к избирательному участку, чтобы отдать голоса за «вождя». Нагибин получал за невероятные сюжеты неплохие гонорары и называл подобное творчество халтурой.

По словам Кончаловского, писатель дорого заплатил за место под солнцем. Да и сам Нагибин считал, что халтура разрушает душу художника. Причем стремительнее, чем алкоголь, к которому он, как и прочие мастера слова, был неравнодушен.

Книга Юрия Нагибина

Сейчас рассказы советского классика изучают школьники на уроках литературы. В «Зимнем дубе» рассказано о сложных взаимоотношениях молодой учительницы и Савушкина – ученика посредственного, но умеющего ценить красоту родного края. Взаимоотношению человека с природой посвящен рассказ «Эхо». В коротком произведении «Котят топят слепыми» рассказано о спившемся солдате, повидавшем на своем веку много горя, бывавшем на передовой, но неспособном лишить жизни животного.

В ранних произведениях Нагибин рассказывает о детстве, школьных друзьях. Немалое внимание писатель уделял и военной теме. В конце 60-х написал сценарий к киноленте «Бабье царство». Фильм посвящен сельским жительницам, оставшимся без мужской поддержки после войны.

Юрий Нагибин в кабинете

Повести и рассказы Нагибина разные по содержанию. В 80-90-е советские писатели высказали все, о чем молчали десятилетиями. Не остался в стороне и Нагибин, опубликовав несколько неожиданных произведений. В литературном журнале появилась повесть «Терпение», вошедшая в трилогию, посвященную инвалидам, не пожелавшим возвращаться после войны домой. Герои Нагибина – люди, которые понимали, что в мире здоровых, физически полноценных людей они лишние, а потому поселились на острове Богояр.

Личная жизнь

Детей у Нагибина не было. Как утверждала вдова писателя, Юрий Маркович относился к продолжению рода очень серьезно. После событий в Чехословакии, произошедших в конце 60-х, сказал жене:

«В этой стране детей заводить нельзя».

Первой женой стала Мария Асмус, дочь преподавателя Литературного института. С ней он прожил два года. Затем женился на дочери Ивана Лихачева – политического деятеля, основателя отечественного автомобилестроения. Но и этот брак оказался недолгим – всего пять лет.

Юрий Нагибин и его первая жена Мария Асмус

Третья жена прозаика – Елена Черноусова, о которой ничего не известно. Четвертая – Ада Паратова. С популярной в те годы артисткой эстрады Нагибин сохранил теплые отношения и после развода. В пятый раз писатель женился на Белле Ахмадулиной. Эпизод из личной жизни Нагибина отразил в книге воспоминаний Василий Аксенов.

В некогда нашумевшей «Таинственной страсти» рассказано о некоем литераторе, который, внезапно вернувшись домой, находит жену в компании двух женщин. Обстановка в спальне говорила о том, что вечер дамы провели отнюдь не за милыми дружескими беседами. Имена автор изменил. Однако биографы писателя полагают, что Аксенов отразил в книге сцену из семейной жизни Нагибина.

Юрий Нагибин и его пятая жена Белла Ахмадулина

С Ахмадулиной прозаик прожил восемь лет. Давая интервью газете «Собеседник» в 2012 году, Алла Нагибина, шестая и последняя жена писателя, подтвердила слухи. Прототипы сцены, описанной Аксеновым, – ее покойный муж и знаменитая советская поэтесса. Согласно словам вдовы Нагибина, Ахмадулина не хотела расставаться с писателем, который в отличие от большинства коллег много зарабатывал, пользовался уважением чиновников. Но Юрий Маркович настоял на разводе: поэтесса чрезмерно любила застолья и нестандартные сексуальные эксперименты.

Повезло Нагибину только в последнем браке. С Аллой Григорьевной писатель прожил четверть века, хотя они имели мало общего. Алла родилась в Ленинграде в тот год, когда ее будущий муж оканчивал школу. Она не любила вспоминать детство. Он же отразил события ранних лет в трогательно-ностальгической манере в сборнике «Чистые пруды».

Юрий Нагибин и его шестая жена Алла

С популярным писателем Алла познакомилась в 1966 году. Произведениями Нагибина тогда уже зачитывалась вся страна. Незадолго до первой встречи на экраны вышел фильм «Председатель», снятый по сценарию Нагибина. Сначала Нагибин ездил в Ленинград. Однако поездки из Москвы в Северную столицу быстро утомили. Писатель сделал Алле предложение, как только оформил развод с Ахмадулиной.

Знаменитый прозаик всегда выглядел элегантно. Нагибин покорял женщин аристократическими манерами, которые перенял от матери-дворянки. Виктория Токарева о нем сказала так:

«Он был красавцем и этим отличался от всего писательского поголовья».

Но Нагибин выгодно смотрелся на фоне коллег не только благодаря костюмам, которые приобретал во время заграничных поездок. Писатель прослыл рафинированным интеллектуалом: читал Гете в подлиннике и цитировал Пруста в оригинале.

Юрий Нагибин в последние годы

Слава к Нагибину как к сценаристу пришла в середине 60-х. На экраны вышла кинолента, которая на сегодняшних зрителей не производит впечатление, «Председатель». Однако для тех времен фильм о колхозном быте оказался чересчур смелым. Киноленту долго не пропускали, из-за чего у автора сценария случился инфаркт. Но все же премьера состоялась. Афиши с фото Михаила Ульянова были повсюду. Актер получил известность благодаря Нагибину, который выбрал его на главную роль.

Смерть

Спустя 17 лет после выхода «Председателя» писатель снова перенес инфаркт. Тогда он предсказывал причину смерти, которая настигнет его в 1994 году. Говорил, что однажды сердце его разорвется и случится это во сне. Так и произошло.

Могила Юрия Нагибина

Последние годы Нагибин провел за границей, но умер в родном городе. Вычитал рукопись «Дневника», заснул и больше не проснулся.

Библиография

• 1943 – «Человек с фронта»
• 1945 – «Рассказы о войне»
• 1955 – «Зимний дуб»
• 1959 – «Последний штурм»
• 1962 – «Чистые пруды»
• 1965 – «Трудный путь»
• 1975 – «Эхо»
• 1977 – «Остров любви»
• 1986 – «Лунный свет»
• 1994 – «Бунташный остров»
• 1995 – «Дневник»

Беллу Ахмадулину муж выгнал из дома за лесбийский секс

Не так давно у одного из самых популярных советских писателей, Юрия Нагибина, была знаменательная дата, отмечали 91 год со дня рождения. Его вдова, Алла Григорьевна Нагибина, много лет провела в Америке и лишь недавно вернулась на родину. Узнав об этом, репортер «Только звезд» встретилась с ней. Нагибина знает многих «шестидесятников», знает не понаслышке. Особенно много тайн она хранит о Белле Ахмадулиной, ведь та восемь лет была ее предшественницей.

Чтобы увидеться со вдовой писателя Юрия Нагибина, я отправилась в писательский поселок Красная Пахра. Именно здесь Нагибин построил добротный загородный дом. Здесь он прожил последние 30 лет жизни, женившись в шестой раз – на ленинградке Алле. Даже сейчас этот дом выглядит представительно, а по тем временам он был одним из самых шикарных. До сих пор сохранились резная мебель, антиквариат и дорогие картины, которые собирал писатель. Алла Григорьевна, его вдова, все это бережно хранит. Она приглашает меня за большой деревянный стол, на котором нас ждут красная икра, вино, изысканные закуски.

– Как жена известного писателя, я была обязана хорошо одеваться, выглядеть стильно, обеспечивать уют в доме, – говорит она. – У нас были лучшее Рождество в Москве и лучшая Пасха, на которые приезжали Евтушенко, Ахмадулина, Рождественский, Окуджава, Аксенов и многие другие, их сейчас считают легендами. А тогда они были обычными людьми, со своими пороками, между ними часто возникали разногласия.

Алла Нагибина начинает неторопливый рассказ о захватывающих событиях 60-х и 70-х годов…

В 1967 году в компании тех, кого мы сейчас называем «шестидесятниками», кипели страсти. Юрий Нагибин выставил на улицу свою жену, Беллу Ахмадулину, твердо заявив: «Жить с тобой я больше не буду!»

– Белла не хотела уходить от Юрия, – говорит Алла Нагибина. – За восемь лет совместной жизни они часто расставались, один раз перерыв в отношениях достиг года. Поэтому все считали: побесятся-побесятся и помирятся. Но Нагибин сказал: «Всё!»

Почему Нагибин был непреклонен, становится понятно, если прочесть сцену из романа Василия Аксенова «Таинственная страсть». В ней он описал расставание Юрия Нагибина и Беллы Ахмадулиной, в романе он ее называет Аххо или Нэллой: «Он открыл своим ключом дверь, шагнул внутрь и тут же вылетел обратно на лестничную клетку… Чрезмерные духи, чрезмерный кофе, чрезмерный никотин, чрезмерный коньяк… Он достиг гостиной и игриво позвал: «Аххо!» Ответом было молчание, слегка нарушаемое волнующим женским храпцом. Он шагнул в спальню и остолбенел. На супружеской кровати в живописных позах возлежали три женских тела. Члены их переплелись. Власы их простирались по подушкам, будто разбросанные ураганом любви.

Взревев, он понесся по спальне, с грохотом отбрасывая предметы мебели и с треском распахивая окна. «Убирайтесь из моего трудового дома, убирайтесь навсегда! Нэлка, засранка, зассыха, чесотка, развратом своим и лесбиянством ты осквернила свой великий талант. Вон из моего дома!» Он распахнул все двери и долго выбрасывал на лестничную площадку всякий одежный хлам».

Алла Нагибина подтверждает, что прототипами героев этого эпизода из книги Аксенова стали именно Белла Ахмадулина и Юрий Нагибин. А одной из подружек, с которой писатель застал поэтессу в постели, была Галина Сокол, она стала женой Евгения Евтушенко после Беллы. Об этом написал и сам Аксенов в предисловии к своей книге.

Ахмадулина, по словам Нагибиной, долго надеялась, что сможет вернуться к мужу, а потом стала советоваться с Галиной Сокол, что предпринять. В те годы Нагибин был не только известным советским писателем, но и богатым человеком. Он имел дачу, квартиру в Москве, машину, часто ездил за границу, хорошо одевался, много получал за киносценарии. Развестись с таким человеком Ахмадулиной казалось немыслимым.

– Тогда Белла и Галя Сокол пошли в детский дом, – продолжает вдова писателя. – У них там была знакомая директриса. И она без всяких документов Гальке отдала мальчика, а Белке – девочку. Ахмадулина дала дочке Анне свою фамилию, а отчество – Юрьевна. Она надеялась, что с ребенком Нагибин ее примет обратно. Но этого не произошло.

Юрий Маркович категорически не любил детей. Он не понимал, как можно работать в доме, где плачет маленький ребенок. За свою длинную жизнь писатель женился шесть раз, но ни одна из женщин, в том числе и Ахмадулина, не уговорила его завести малыша. Так что неудивительно, что история с приемной девочкой не подействовала на писателя, которому было уже почти 50 лет.

– Белле не удалось принести в его дом этого ребенка, – вспоминает Нагибина. – Он сказал: «Даже ради него я жить с тобой не буду!» И никогда эту девочку не воспитывал. Где-то Белла с ней перекантовывалась. А потом вышла замуж за Эльдара Кулиева.

Брак с сыном балкарского классика Кайсына Кулиева, Эльдаром, самый загадочный в биографии Ахмадулиной. Откуда взялся этот человек, никто в компании Беллы не понимал. Например, Нагибин пишет, что познакомился с ним в ресторане, когда того выгоняли оттуда пьяным. Писатель заступился за молодого человека. Эльдар был на 17 лет младше Беллы, но они подружились. Может, поэтому, оформив официальный развод с Ахмадулиной, Нагибин смягчился к ней и купил им с мужем квартиру.

– Они жили в том же доме, на улице Черняховского, что и мы с Юрием, – говорит Нагибина. – Я стала следующей женой Нагибина после Беллы, и мы с Юрой счастливо прожили тридцать лет. Он как-то признался: «Мне кажется, что до тебя ничего не было!» А Кулиев с Ахмадулиной очень много пили, она не сбавила темпов, даже когда родила дочку Елизавету. Однажды часа в три ночи Белла ко мне влетает и говорит: «Он меня убивает!» Я с ней иду туда, открываю двери: Эльдар, этот «убийца», лежит на овечьей шкурке, калачиком свернулся и спит. Кулиева в нашей компании называли «горный козел», он был простоват, и Белла с ним прожила недолго.

Следующим мужем Ахмадулиной стал художник Борис Мессерер. Считается, что к этой гавани поэтесса прибилась после долгого периода жизни с мужчинами, которые ее не понимали. Однако ради этого союза Белле Ахатовне пришлось в буквальном смысле бросить своих детей.

– Когда Белла вышла замуж за Мессерера, она переехала к нему без детей, Аня и Лиза остались жить вместе с домработницей и ее матерью в той квартире, которую купил Юра, – рассказывает Нагибина. – Кстати, отношения с матерью у Ахмадулиной были неважные, та работала сторожем в картинной галерее. С домработницей мы встречались иногда. Она мне рассказывала: «Мы так плохо живем, на полу спим, ничего у нас нет». В общем, Белла о детях забыла. И когда Аня, уже будучи большой девочкой, узнала, что она приемная, она от матери ушла. Именно поэтому она теперь отказывается давать интервью, видимо, не хочет вспоминать прошлое.

О том, что Белла Ахмадулина, так же как и многие ее друзья – Булат Окуджава, Юрий Галич, Евгений Евтушенко, Василий Аксенов, – любила застолье, знают все. Но до какой степени выпивка губила талант поэтессы, помнят только лишь те, кто был свидетелем этих «праздников». К счастью для Беллы, они не были запечатлены на пленку, а то бы сейчас имидж Ахмадулиной не был бы столь безупречным.

– Помню, мы вместе ездили выступать, ехали в машине, она напилась, конечно. Юра вел машину, а Белла выбивала ногами стекла, просила остановить, – вспоминает Нагибина. – Когда мы притормозили у киоска, где выпивали мужики, она пошла и купила «мерзавчик», нас это не удивило… Потом был такой эпизод еще при их жизни с Юрой. Три дня она где-то пропадала. После чего явилась с милиционером и маленьким ребенком. И говорит: «Теперь это наш ребенок, мы будем вместе жить, а этот мужчина – мой друг!» И Юра, конечно, всех выпер. Он тоже выпивал, но все-таки следил за собой, любил чистоту, порядок в доме. Беллу быт не волновал вообще, и в этом они сошлись с Мессерером.

После развода с Ахмадулиной Юрий Нагибин продолжал с нею общаться, это было неизбежно, ведь компания-то одна и та же, все друг друга знали. Правда, все мужчины выступали на стороне Беллы и Юрия Марковича осуждали, а его новую жену – не принимали.

– Преподносилось все так, что Юра бедную талантливую поэтессу выгнал на улицу, – с грустью говорит Алла Григорьевна. – А что она вытворяла? Это в начале вечера, когда Белла читала стихи, все ею восхищались, смотрели ей в рот. А к пяти часам утра она начинала «разваливаться», теряла форму. И что самое противное, Мессерер в таких случаях вставал и уходил домой, он не хотел с ней возиться. Мне это всегда было горько. Я просила мужчин: «Ну помогите же ей, она же унижается!..» Вспоминаются слова матери Юры, которая говорила про них с Беллой: «Уезжают два красавца, приезжают две свиньи». А с Борисом ей было удобно, потому что он разрешал ей пить и относился равнодушно к этой ее зависимости. Почему – не знаю…

Из дневника Юрия Нагибина

«Рухнула Гелла, завершив наш восьмилетний союз криками: «Паршивая советская сволочь!» – это обо мне. А ведь в тебе столько недостатков. Ты распутна, в двадцать два года за тобой тянется шлейф, как за усталой шлюхой, ты куришь до одури, ты мало читаешь и совсем не умеешь работать. Как ты утомительно назойлива! Вот ты уехала, и свободно, как из плена, рванулся я в забытое торжество моего порядка! Ведь мне надо писать рассказы, сценарии, зарабатывать деньги и тратить их на дачу, квартиру, двух шоферов, двух домработниц, счета, еду и мало ли еще на что. А Б. Ахмадулина недобра, коварна, мстительна и совсем не сентиментальна, хотя великолепно умеет играть беззащитную растроганность».

Справка

Белла Ахмадулина родилась в 1937 году. Окончила Литературный институт в 1960-м. Ее стихи начали издавать с 1962 года. В 1964-м она снялась в роли журналистки в фильме Василия Шукшина «Живет такой парень», после чего стала известна широкой публике. Первым мужем Ахмадулиной был Евгений Евтушенко, вторым – Юрий Нагибин, потом она была замужем за Эльдаром Кулиевым, а последним ее мужем стал Борис Мессерер.

В 1968 году, разводясь с Юрием Нагибиным, Белла взяла на воспитание дочь Анну. А в 1973 году родила от Кулиева дочь Елизавету.

Юрий Нагибин родился в 1920 году. Вернувшись с фронта, он закончил ВГИК, стал писателем. Среди наиболее известных произведений Нагибина – «Моя золотая теща», «Срочно требуются седые человеческие волосы», сценарии к фильмам «Председатель», «Бабье царство», «Гардемарины, вперед!».

У Нагибина было шесть браков, Ахмадулина – его пятая жена. Аллу Нагибину писатель привез из Ленинграда, они жили вместе с 1968-го по 1994 год.

 

ЮРИЙ НАГИБИН VS. БЕЛЛА АХМАДУЛИНА: ygashae_zvezdu — LiveJournal

17 июня ушел из жизни Юрий Маркович Нагибин (1920-1994).

Личная жизнь этого любвеобильного писателя поражала бурной насыщенностью и вывертами.

Будучи жуиром и бонвианом Нагибин женился шесть раз, что по советским меркам явный перебор. И жен выбирал придирчиво, — дочка преподавателя Литинститута Асмуса, дочка директора автозавода Лихачева, эстрадная прима Ада Паратова… Пятой стала поэтесса Белла Ахмадулина.

Когда уже после смерти Нагибина страна прочитала его «Дневник», где перипетии пятого брака описаны смачно,  Евгений Евтушенко попытался защитить Ахмадулину строчками:

Он любил тебя, мрачно ревнуя,

и, пером самолюбье скребя,

написал свою книгу больную,

где налгал на тебя и себя.

Однако, Нагибин не только не налгал, а даже и кое-что сгладил.

Первым мужем Ахмадулиной стал в 1957 году как раз самый популярный поэт эпохи Евгений Евтушенко. 

Этот брак не задался, главным образом потому, что молодой и переживающий за карьеру поэт настоял на аборте, когда Белла забеременела. 

В момент рушащегося брака в поле зрения поэтессы появился Юрий Нагибин. Пусть она годилась ему в дочери (17 лет разницы), плевать. О том, насколько внутренне свободного Юрия Марковича мало заботила реакция окружающих, свидетельствует следующий факт: придя к Евтушенко на день рождения, писатель набрался алкоголя и сделал Белле предложение руки и сердца, аттестуя именинника как человека ее недостойного. Евтушенко метнул в Нагибина его же подарком, — огромным тяжелым блюдом. Слава Богу, не попал.

Безусловно, Юрий любил Беллу. Невозможно душой нелюбящей записать в дневник такие вот слова:

«Ты пролаза, ты и капкан. Ты всосала меня, как моллюск. Ты заставила меня любить в тебе то, что никогда не любят. Как — то после попойки, когда мы жадно вливали в спалённое нутро боржом, пиво, рассол, мечтали о кислых щах, ты сказала с тем серьезно — лукавым выражением маленького татарчонка, которое возникает у тебя нежданно — негаданно:

— А мой желудочек чего — то хочет!.. — и со вздохом: — Сама не знаю чего, но так хочет, так хочет!..

И мне представился твой желудок, будто драгоценный, одушевленный ларец, ничего общего с нашими грубыми бурдюками для водки, пива, мяса. И я так полюбил эту скрытую жизнь в тебе! Что губы, глаза, ноги, волосы, шея, плечи! Я полюбил в тебе куда более интимное, нежное, скрытое от других: желудок, почки, печень, гортань, кровеносные сосуды, нервы. О легкие, как шелк, легкие моей любимой, рождающие в ней ее радостное дыхание, чистое после всех папирос, свежее после всех попоек!..»

Но будучи человеком умудренным Нагибин все видел, так сказать, в комплексе, стереоскопически.

Та же дневниковая запись:

«А ведь в тебе столько недостатков. Ты распутна, в двадцать два года за тобой тянется шлейф, как за усталой шлюхой, ты слишком много пьешь и куришь до одури, ты лишена каких бы то ни было сдерживающих начал, и не знаешь, что значит добровольно наложить на себя запрет, ты мало читаешь и совсем не умеешь работать, ты вызывающе беспечна в своих делах, надменна, физически нестыдлива, распущена в словах и жестах»

Ахмадулина и Нагибин расписались в 1959. 

Тут же ярко выявились отрицательные привычки обоих. Творческая богема вообще любит насчет выпивки, но масштабы потребления писателя и поэтессы зашкаливали. Мама Нагибина горько сетовала насчет привычки супругов разгуливать по гостям: «Уезжают два красавца, приезжают две свиньи». 

Кроме того, Белла была легкомысленна. В 1964 завела роман с Василием Шукшиным, который подарил ей эпизодическую роль в фильме «Живет такой парень». На премьере разразился скандал, описанный Нагибиным в повести «Тьма в конце туннеля».

«В Доме кино состоялась премьера фильма Виталия Шурпина «Такая вот жизнь», в котором Гелла играла небольшую, но важную роль журналистки. С этого блистательного дебюта началось головокружительное восхождение этого необыкновенного человека, равно талантливого во всех своих ипостасях: режиссера, писателя, актера. И был то, наверное, последний день бедности Шурпина, он не мог даже устроить положенного после премьеры банкета. Но чествование Шурпина все же состоялось, об этом позаботились мы с Геллой.

В конце хорошего вечера появился мой старый друг режиссер Шредель, он приехал из Ленинграда и остановился у нас. Он был в восторге от шурпинской картины и взволнованно говорил ему об этом. Вышли мы вместе, я был без машины, и мы пошли на стоянку такси. Геллу пошатывало, Шурпин печатал шаг по-солдатски, но был еще пьянее ее.

На стоянке грудилась толпа, пытающаяся стать очередью, но, поскольку она состояла в основном из киношников, порядок был невозможен. И все-таки джентльменство не вовсе угасло в косматых душах — при виде шатающейся Геллы толпа расступилась. Такси как раз подъехало, я распахнул дверцу, и Гелла рухнула на заднее сиденье. Я убрал ее ноги, чтобы сесть рядом, оставив переднее место Шределю. Но мы и оглянуться не успели, как рядом с шофером плюхнулся Шурпин.

— Вас отвезти? — спросил я, прикидывая, как бы сдвинуть Геллу, чтобы сзади поместился тучный Шредель.

— Куда еще везти? — слишком саркастично для пьяного спросил Шурпин. — Едем к вам.

— К нам нельзя. Гелле плохо. Праздник кончился.

— Жиду можно, а мне нельзя? — едко сказал дебютант о своем старшем собрате.

— Ну вот, — устало произнес Шредель, — я так и знал, что этим кончится.

И меня охватила тоска: вечно одно и то же. Какая во всем этом безнадега, невыносимая, рвотная духота! Еще не будучи знаком с Шурпиным, я прочел его рассказы — с подачи Геллы, — написал ему восторженное письмо и помог их напечатать. Мы устроили сегодня ему праздник, наговорили столько добрых слов (я еще не знал в тот момент, что он куда комплекснее обслужен нашей семьей), но вот подвернулась возможность — и полезла смрадная черная пена.

Я взял его за ворот, под коленки и вынул из машины». 

НА СЪЕМКАХ «ЖИВЕТ ТАКОЙ ПАРЕНЬ»

Брак с такими страстями обречен, ибо в семье хотя бы один должен придерживаться реальности. Пара часто разбегалась, и однажды перерыв в отношениях затянулся на год.  

Терпения Нагибина хватило на восемь лет. Почему оно лопнуло стало известно недавно, когда шестая жена Юрия Марковича дала интервью ряду изданий. По ее словам Нагибин застал Ахмадулину в компании двух голых женщин, одна из которых жена Евтушенко Галина Сокол. 

Как все-таки пряно и душисто переплелось все в том творческом аквариуме!

Развода Ахмадулина не хотела настолько, что решилась на поступок дикий, поэтический и глупый. 

Вдова Нагибина рассказывала:

«Тогда Белла и Галя Сокол пошли в детский дом. У них там была знакомая директриса. И она без всяких документов Гальке отдала мальчика, а Белке – девочку. Ахмадулина дала дочке Анне свою фамилию, а отчество – Юрьевна. Она надеялась, что с ребенком Нагибин ее примет обратно. Но этого не произошло.

…Он сказал: «Даже ради него я жить с тобой не буду!» И никогда эту девочку не воспитывал»

На что рассчитывала женщина? За восемь лет она могла хотя бы понять, — с кем живет. Нагибин детей не переваривал, ни одна из шести жен не заставила его завести ребенка, а тут, нате пожалуйста. 

Разрыв Нагибин переживал болезненно, что зафиксировано в дневнике.

«29 августа 1967 г.

Опять непозволительно долго не делал никаких записей, а ведь сколько всего было! Рухнула Гелла, завершив наш восьмилетний союз криками: «Паршивая советская сволочь!» это обо мне.

14.10 

…Геллы нет, и не будет никогда, и не должно быть, ибо та Гелла давно исчезла, а эта, нынешняя, мне не нужна, враждебна, губительна. Но тонкая, детская шея, деликатная линия подбородка и бедное маленькое ухо с родинкой — как быть со всем этим? И голос незабываемый, и счастье совершенной речи, быть может, последней в нашем повальном безголосья — как быть со всем этим?

30 октября 1968 г.

Завтра иду разводиться с Геллой. Получил стихи, написанные ею о нашем расставании. Стихи хорошие, грустные, очень естественные. Вот так и уместилась жизнь между двумя стихотворениями: «В рубашке белой и стерильной» и «Прощай, прощай, со лба сотру воспоминанье». 

Напоследок приведу стихотворение Ахмадулиной. То самое, которое упоминает Нагибин. 

Прощай! Прощай! Со лба сотру

воспоминанье: нежный, влажный

сад, углубленный в красоту,

словно в занятье службой важной.

Прощай! Все минет: сад и дом,

двух душ таинственные распри,

и медленный любовный вздох

той жимолости у террасы.

Смотрели, как в огонь костра,-

до сна в глазах, до муки дымной,

и созерцание куста

равнялось чтенью книги дивной.

Прощай! Но сколько книг, дерев

нам вверили свою сохранность,

чтоб нашего прощанья гнев

поверг их в смерть и бездыханность.

Прощай! Мы, стало быть, из них,

кто губит души книг и леса.

Претерпим гибель нас двоих

без жалости и интереса.

Юрий Нагибин и его Алиса

Елена Ерофеева-Литвинская

ШЕСТАЯ ЖЕНА «СИНЕЙ БОРОДЫ»

Она была шестой женой Юрия Нагибина, знаменитого писателя, классика советской литературы, плейбоя своего времени, «господина Синяя Борода», как его нередко называли, а он — ее третьим мужем. Но это был именно тот брак, что заключается на небесах. Как это все вышло?

http://stat17.privet.ru/lr/0a113a430e1ee3fa290c66f587914ea7

К пятидесяти годам, встретив Алису, Нагибин обрел, наконец, настоящую любовь и счастье. Их семейная жизнь длилась двадцать пять лет, они успели отпраздновать серебряную свадьбу. Он называл жену Алисой, хотя настоящее ее имя — Алла. Просто картавость Нагибина делала произнесение им двойного «л» почти невозможным, а вот «Алису» он выговаривал безупречно.
Вообще-то Юрий Маркович часто попадал в плен женской красоты. Впервые он женился на Марии Асмус, дочери известного литературоведа, профессора литературного института. Во второй раз Юрий Маркович связал себя узами брака с дочерью директора ЗИЛа Валентиной Лихачевой. Потом была артистка эстрады Ада Паратова, с которой и после развода и он, и Алла продолжали по-дружески общаться. Четвертой женой стала Елена Черноусова, которой впоследствии Алла много помогала, как и ее сыну от первого брака Саше, — она не испытывала ревности к бывшим женам Юрия, считая их его неотъемлемой частью. Была женой Нагибина и изумительная поэтесса Белла Ахмадулина. И наконец, она, Алиса, Алла. С первого взгляда и до его последнего вздоха.

Питер и Москва

Алла — ленинградка, по-ленинградски сдержанная, немногословная, рассудительная, блокадница с подорванным с детства здоровьем. Худое большеглазое лицо, твердая неясность довольно большого рта, тонкие длинные пальцы. Долгая улыбка, щегольский вскид головы. Она часто болела, легко мерзла, легко простужалась, легко уставала. Ее мягкость, податливость, женственность имела четкий предел, обрываясь там, где, по ее мнению, начиналась глупость, вздор или «мистика» — последним словом определялось все, выходящее из границ чистой логики. Они с Юрием происходили не только из разных городов, классически противоположных друг другу, но, по сути, и из разных эпох — Алла родилась в год, когда Юрий заканчивал школу. Друг друга они нашли после семейных крушений и старались не ворошить прошлое. Если у Нагибина было детство на Чистых прудах, непреходящая ценность, детство, многократно описанное им в рассказах и представлявшее для него целый мир, в который он погружал читателя — без этого детства он был бы неполон, не равен себе настоящему, — то Алла избегала воспоминаний о своем детстве. Потому что ее детством, ее Чистыми прудами было Пискаревское кладбище.
Алла не помнила ничего довоенного. Ей отшибло память первой же бомбежкой… А Юрий около трех месяцев воевал на Ленинградском фронте, один день провел в блокадном городе, не зная, что там живет девочка, питающаяся клеем, его будущая жена, последняя в его жизни женщина — та, что закроет ему глаза… До их знакомства пройдет еще двадцать с лишним лет.
… Первый раз Алла вышла замуж за Владимира Хомякова. Это был очень красивый мальчик, архитектор. А Алла училась в институте иностранных языков на английском отделении. Сначала она хотела поступить в медицинский, но завалила физику. Их брак трудно было назвать браком в полном смысле. Алла жила у мамы, а Володя уехал в Прибалтику, и новоиспеченные супруги все время ездили друг к другу. Это были восторженные встречи с цветами, рестораны, отель в бывшем старинном костеле. Это был очень красивый роман, он продолжался года четыре, а потом Алла вдруг поняла, что этот человек ей совершенно чужой. Она сказала ему об этом и запомнила огромную пепельницу, заполненную окурками. Они расстались. Случались какие-то короткие романы, но жизнь как-то отводила ее в сторону. Алла верила в судьбу и верит до сих пор, и если человеку что-то суждено, это обязательно проявится. Как любила говорить ее мама: «Судьба придет, на печке найдет». В одной компании Алла познакомилась с человеком — его звали Ник Колясин, но тогда она не думала, что выйдет за него замуж. Очень умный и интеллигентный, Ник сделал карьеру как инженер, оставаясь при этом гуманитарием, книжником и меломаном. Они поселились в небольшой квартире в хрущевском доме на окраине Ленинграда. Жили очень весело, радостно, у них было много друзей. Квартира всегда была наполнена людьми. Аллу неожиданно заинтересовал дизайн пространства. Она привозила из Прибалтики какие-то торшеры, занавески, создавала интерьер, и это у нее получалось. Потом они переехали в центр Ленинграда к Александро-Невской лавре. Первое, что сделала Алла, — сама отциклевала паркет и вмонтировала ванну в кухню — в квартире почему-то не предусмотрели ванную комнату. В огромной сорокаметровой комнате по-прежнему собирались друзья, и сами Алла с Ником часто ходили в гости.
Позднее, уже живя с Нагибиным, Алла с таким вкусом и мастерством оформила интерьер их дачного дома в писательском поселке, что его снимал американский «Вог» и итальянский журнал «Пространство дома», а потом она построила новый дом без помощи архитекторов и дизайнеров, объяснив строителям на коробке из-под вермишели, что она хочет. Когда Юрий увидел этот дом, он сказал ей: «Заел я, Алиса, твой талант». Она составляла удивительно красивые букеты и продолжает делать это сейчас. Ей не раз предлагали участвовать в конкурсах цветоводов, в телевизионных цветочных шоу, но она неизменно отказывалась. Ее дом — удивительный оазис красоты, эстетики, безукоризненного порядка и тонкого аромата, хотя она живет одна. Казалось бы, для кого создавать красоту? Но жить по-другому Алла не может. Она обладает редкой способностью превращать жизненное пространство вокруг себя в нечто красивое и совершенное.

С первого взгляда

В 1966 году на Масленицу друг семьи сценарист Саша Шлепянов пригласил к себе гостей. Алла узнала, что там будет Юрий Нагибин со своей тогдашней женой Беллой Ахмадулиной (он называл ее Геллой).
Тогда на экраны только что вышел фильм «Председатель», и Нагибин был очень популярен. Алла читала его книги, от своих подруг знала немного о его жизни, но знаменитостями она не интересовалась. В гости Алла опоздала. Когда она вошла, она увидела огромный стол и человека за столом, который выделялся из всех — очень красивого, элегантно одетого, аристократичного. Это был Нагибин. Их взгляды встретились.
«Подали чай, — рассказывает Алла, — и вдруг Нагибин предложил мне пойти выпить чаю на кухню. Я согласилась. Мы пили чай с вареньем из апельсиновых корочек. Он сказал мне: «Приезжайте в Москву! Я вам такую Москву покажу!». А я собиралась в столицу в командировку и ответила ему, что, скорее всего, приеду. Нет, я сразу не влюбилась, просто обратила на него внимание. Меня поразила его аристократичность. Это в Юре от матери, потомственной дворянки Ксении Алексеевны Каневской, из очень известного рода. Он же мне потом сказал, что влюбился в меня с первого взгляда, в тот самый миг, когда я в шубе, еще не раздевшись, заглянула в комнату. Но вечер закончился, и мы вернулись — каждый в свою жизнь».
Вскоре Нагибин вновь приехал в Ленинград — он часто туда ездил и стал узнавать у общих друзей Аллин телефон. Друзья почему-то переставили в номере две последние цифры — то ли случайно, то ли намеренно, и Юрий никак не мог дозвониться до Аллы. Но в конце концов дозвонился — навел справки, где работал муж Аллы, и через секретаря узнал телефон.
«Я собиралась выходить из дома, вдруг зазвонил телефон, и в трубке голос Нагибина, — рассказывает Алла. — Он назначил мне встречу в ресторане. Я что-то провозилась и пришла очень поздно. А он с кем-то поспорил, что я не приду. Но я все же пришла. Юра на машине начал ездить в Ленинград — сначала раз
в неделю, потом чаще. Мы ходили по ресторанам, и в конце концов между нами случилась близость -в гостинице, где Юра остановился… Он признался мне в любви, а я не позволяла себе влюбляться… Потом он стал вызывать меня в Москву, говорил, что, если я не приеду, он умрет. Чаще всего это случалось, когда он перебирал, и мне надоело без конца отпрашиваться с работы и мчаться к нему. Однажды я пригласила его к себе — Ника не было дома, — и Юра пришел с цветами, скупленными, наверное, со всего Кузнечного рынка. Пока я металась по квартире в поисках ваз, кастрюль и ведер для цветов, он предложил мне выйти за него замуж и переехать к нему в Москву».
Алла не думала об этом, не думала по многим причинам, но прежде всего это была пугающая ее необходимость оставить Ленинград. На этот шаг она долго не могла решиться, года два тянула с отъездом. Ленинград очень много значил для нее. Это был не просто город, где она родилась, — он впитался во все ее поры. А Москва была для нее другой, неизведанной планетой, чужим, купеческим городом. Кроме того, она знала о бесконечных любовных похождениях Юрия, его многочисленных браках, о его непростом доме, о его маме, на которую он молился (впоследствии ее неровное отношение к Алле приняло характер ревности-ненависти, так что Юрий однажды ей сказал: «Каждый камень, брошенный в Аллу, попадает мне в лицо. И если вы этого не поймете, нам придется разъехаться»). Главным мужчиной для его матери всегда был он, Юра, несмотря на то, что у нее было три мужа, — отец Юрия Кирилл, расстрелянный за участие в антоновском мятеже еще до рождения сына; Марк Левенталь, которого Юрий считал своим отцом и взял его отчество, — тот был сослан в сталинские лагеря; и писатель Яков Рыкачев, с которым Ксения Алексеевна прожила пятьдесят лет. Всегда так получалось, что жизнью Юрия руководила мама, внешне похожая на актрису Елену Гоголеву. Здесь, в родном городе, у Аллы было много друзей, и они предсказывали, что все это несерьезно, что Юрий приедет и уедет, и на этом все закончится.

Но они ошибались…

Запись из дневника Нагибина от 22 августа 1968 года: «Вернулся из Ленинграда, куда ездил на машине. Ездил сложно, тяжело, пьяно, а кончил поездку трезво, нежно и печально, как в прежние времена, когда душа еще была жива во мне. И этим я обязан молодой женщине, чуть смешной и остропритягательной, рослой, с тонкой талией и тяжелыми бедрами, полными ногами и узкими руками, странно, как-то вкось разрезанными глазами и большим нежным ртом. Я прожил с ней после мелкого, пустого распутства пять таких дней любви, каких не знал во всю жизнь.
Встретившись с Аллой, писатель начал удивительно обостренно ощущать жизнь, ее запахи и краски, звуки и голоса, цвета и оттенки. Перестали опадать целыми гроздьями бездельные дни. Как в молодости. А ведь он уже далеко не молод. За плечами груз прожитых лет, событий, впечатлений, ошибок, встреч и расставаний. Какая-то новая струнка в нем робко зазвучала, и вибрацию этой струнки он ощущал удивленно и восторженно-недоверчиво
Как боялись окружавшие писателя люди, даже почему-то самые близкие, что ему опять будет хорошо! Как они все ополчились на бедную Аллу! Что это вдруг Юра привез из Ленинграда жену, когда у нас в Москве своих полно — красавиц и умниц! Ладно, бы какая-нибудь голливудская знаменитость, ей бы простили -американка. А тут обыкновенная замужняя женщина, не звезда, не дочь влиятельных родителей. Что он в ней нашел? Непонятно кто, а взяла и увела такого мужика, каких единицы — очень красивого, талантливого, знаменитого и к тому же богатого. Существовал миф о невероятном богатстве Нагибина, который не всегда совпадал с реальностью. Да, он был состоятельным человеком и при этом очень щедрым. Он жил на широкую ногу, за ним всегда ходила толпа прихлебателей. А Юрий повторял, как заклинание: «Алла, приди и закрой меня своим большим телом от всех наваждений!» И Алла приезжала по первому зову и спасала от пьянства и тоски, от бытовых невзгод и неудач, и пробуждала новую тягу к творчеству.
«К тому времени я уже внутренне освободилась от своего брака и полюбила Юру, — рассказывает Алла. -Я уже понимала, что я у него в руках. Образно говоря, «бодался теленок с дубом». Было смешно с Юрой бороться, но я боролась до последнего. На меня повлияла моя мама, которая попросила показать ей Юру. А на «Ленфильме» тогда снимали фильм по его сценарию. Открываем дверь и видим, что по лестнице поднимается Юра, а за ним не кончается поток людей. Он привел к нам в гости всю съемочную группу! Процессия шла с корзинами, полными бутылок шампанского и коньяка, фруктов и всякой снеди. Когда вечер закончился и все разошлись, я пошла спать, а Юра с мамой проговорили на кухне до утра. Юра все просил мою маму рассказать, какая я была маленькая. Он спросил: «А вы Аллу крестили?». Но в то время это было невозможно. Потом он меня крестил и хотел со мной венчаться. Хотел, чтобы был настоящий брак, но я венчаться не стала. Утром мама мне сказала: «Он очень хороший человек». И я решилась переехать к нему насовсем».
Это случилось после новогодних праздников, 10 января 1969 года. Нагибин подробно описывал нехитрый скарб любимой женщины. Алла переехала «с двумя телефонными аппаратами, кастрюльками, чашками, хлебницей. Одновременно прибыла еще ранее отправленная малой скоростью газовая плита, приобретенная Аллой в Ленинграде. Приезд этого агрегата вызвал куда большее волнение в доме, нежели прибытие моей новой и, вероятно, последней жены. Это невероятно характерно для нашей семьи. Два дня у меня такое чувство, будто мое сердце закутали в мех». С этим закутанным в мех сердцем Нагибин проживет отпущенные ему двадцать пять лет…
Регистрация их брака состоялась 30 апреля. Накануне Нагибин записывал: «Не отболел, не отвалился струп, а я снова лезу на рожон. Поистине, каждый спасается, как может. Впервые я делаю это по собственному желанию, без всякого давления извне, с охотой, даже радостью и без всякой надежды на успех. Я устал, очень устал. Быть может, меня еще хватит на тот, главный рассказ, а потом нужен отдых. Серьезный и ответственный, с лечением, режимом, процедурами. Иначе я вконец перегорю».
Подводя итоги 1969 года, прожитого вместе с Аллой, Нагибин почувствовал, что это был для него год творческой концентрации и открытия в себе нового. Он написал свою лучшую повесть «Пик удачи» и лучший рассказ «И вся последующая жизнь». Вышла лучшая его книжка «Чужое сердце». А главное, писатель считал, что он стал лучше писать.

Вдвоем

«Только когда мы стали жить вместе, я начала понимать, что это за человек — Юрий Нагибин, — рассказывает Алла. — Удивительно, но при всей бурной молодости Юра сохранил внутреннюю чистоту души. Мы встретились с ним зрелыми людьми. Меня потрясло, насколько он оставался целомудренным. Хотя за ним всегда следовал шлейф романов, но он оставался скромен и неразвращен… Он не был блестящим кавалером. Юра человек искреннего порыва. Он жил мощно, как сам и написал про себя в дневнике: «Жил размашисто, сволочь такая». Он охотился, рыбачил, любил женщин, был красив, независим. За ним тянулся шлейф сплетен, легенд.
При этом он был невероятно дисциплинирован. Его день был расписан по часам. Работал у себя в кабинете, на втором этаже. Вставал в семь, делал зарядку, в восемь спускался вниз, и на столе должен был стоять легкий завтрак: геркулесовая каша на воде, три штучки кураги, два расколотых грецких ореха и чашка кофе. Если это было готово в четверть девятого, он очень сердился. Если обед запаздывал -а обедал он в два часа, -рвал и метал… После обеда отдыхал и снова работал до семи—восьми. Потом закрывал дверь кабинета и включал музыку. Слушал романсы, оперы, которые знал наизусть — еще в школьном возрасте постоянно ходил в Большой «на протырку». И включал на такую громкость, что голоса Паваротти или Миреллы Френи разносились по всему поселку. Он обожал Лемешева и воспринял его смерть, как глубокую личную утрату. А когда работа срочная, мог просидеть за письменным столом до пяти утра. Он работал всегда –и в будни, и в праздники. Все годы с ним я прожила под стук пишущей машинки, он был трудоголик. Недаром среди писателей ходила поговорка: «Работает, как Нагибин».
Если музыка и литература были неотъемлемой частью жизни Юрия, то Алла была равнодушна к этим видам творчества, почти не читала книг, но однажды Юрий навязал ей Пруста, и с тех пор каждый год она пропускала через себя всю эпопею. О своих впечатлениях помалкивала, но однажды обмолвилась, что это не продукт памяти, а творчество. Что Пруст использует материал собственной жизни не для воспроизведения реального прошлого, а для создания параллельного мира, лишь относительно похожего на истинно бывший. И Юрий Маркович был несказанно удивлен, когда в двухтомном исследовании английского литературоведа, посвятившего всю жизнь Прусту, нашел подтверждение Аллиной догадки. Ему хотелось узнать, как же Алла догадалась об этом, но она не умела или не хотела объяснять. Она, честно говоря, не любила напрягать ум, и Юрий часто говорил ей: «Алиса, включи голову!». Но при этом Алла буквально ошеломляла мужа своей проницательностью и глубиной оценок людей и обстоятельств, но оценки эти рождались как бы сами собой, без ее участия. Интересовали ее люди близкие и далекие, продавцы магазинов, шоферы, почтальоны. Вообще-то молчаливая, она могла говорить о них долго и подробно, с живым блеском в спокойных серых глазах.

После него

Врачебная ошибка, допущенная в Москве, стоила Алле нечеловеческих испытаний, бессчетного количества операций и восьми лет вынужденной жизни в Америке. Еще при жизни Юрия у нее побаливала правая щека, но она не обращала на это внимания -поболит и перестанет. Когда Нагибин умер от сердечного приступа — это случилось 17 июня 1994 года, ему было семьдесят четыре, — Алла целиком посвятила себя работе в художественной галерее и не следила за своим здоровьем. Как выяснилось, много лет назад во время лечения зубов ей занесли инфекцию. Ее можно было быстро вылечить антибиотиками, но врачи этого не распознали, медлили, запретили антибиотики, потом сделали операцию и только разнесли инфекцию по организму. Исправлять ошибку и спасать свою жизнь Алла уехала в Америку — в джинсах и свитере, с маленьким чемоданчиком, думая, что скоро вернется, но и за океаном все прошло отнюдь не гладко. Болезнь прогрессировала, Алла много раз была на грани жизни и смерти, на какое-то время в буквальном смысле слова лишилась лица — врачи прятали от нее зеркала. Когда медсестра, нарушив запрет, прикатила ей в палату трюмо, из ее груди при виде собственного лица вырвался дикий вопль ужаса. Щека прорвалась насквозь, был поврежден глаз, но Алла упорно, стиснув зубы, боролась за свою жизнь и красоту на пределе человеческих возможностей. Она поняла главное: человек имеет огромные запасы прочности, и об этом он даже не подозревает. За эти годы ей пришлось провести под наркозом тридцать девять часов. Тридцать килограммов сильнейшего антибиотика ей ввели в кровь. Она перенесла шестьдесят две барокамеры и девять операций по введению катетера в сердце. Непонятно, как она выдержала все это. Каждый год она стремилась уехать из Нью-Йорка после очередной пластики. Но болезнь неумолимо возвращалась, и все начиналось сначала. Порой Алле казалось, что ей больше не увидеть родного дома. Что же держало ее на краю, не давая сдаться?
«Эмигрировать я не собиралась. Я хотела как можно скорее вернуться домой, в Россию, — рассказывает Алла. — И эта настоящая, жгучая тоска по своему дому придавала мне силы в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Я упорно не обзаводилась в Америке бытом, все время сидела на чемоданах. Я сказала себе: я сильная, я должна выздороветь и возвратиться домой. Во что бы то ни стало. И я победила».
Пройдя через невозможные испытания, Алла осталась жить. Свою задачу она теперь видела в том, чтобы сохранить память о Юрии, не дать забыть о нем. 3 апреля исполняется девяносто лет со дня рождения Нагибина. К этой дате Алла издала дневник своего мужа.
«Жила легенда о Нагибине, — говорит она, — благополучном, имевшем все мыслимые и немыслимые награды, преуспевающем… Так ли это? Все ответы в «Дневнике». Не забудем, что у этого «удачливого» и «благополучного» в сорок три года случился первый инфаркт! Это не мемуары, не воспоминания, не художественная проза — это документ. Была ли судьба Нагибина-писателя счастливой? Опять же все — в «Дневнике». Я думаю, писатель и счастье — понятия несовместимые. Из счастья ничего не рождается, рождается из муки… Его лучшая проза была написана в конце жизни. И это был другой Нагибин. Многие его не приняли. Даже я вначале. А потом поняла: просто он расплевывался с прошлым теми словами, которые оно заслуживало. Рухнула не только внешняя цензура, но и тот внутренний цензор, который был посильнее первого. Может, этот долг — сказать все, о чем думал всю жизнь, — и держал его. А сказал — и умер…
И вновь — нагибинский «Рассказ синего лягушонка», потому что лучше, чем сказал о любви даже после смерти Нагибин, не скажет никто: «Для тех, кто живет по злу, жизнь — предприятие, но для большинства людей она — состояние. И в нем главное — любовь. Эту любовь уносят с собой во все последующие превращения, безысходно тоскуя об утраченных. О них скрипят и стонут деревья, о них вздыхают, шепчут травы, называя далекие имена. Я все это знаю по себе: едва соприкоснувшись в новом своем облике с предназначенной мне средой обитания, я смертельно затосковал об Алисе».
И как тут не вспомнить слова Шарля Бодлера: «Женщина — это приглашение к счастью».

Источник: журнал STORY, апрель 2010г.

Юрий НАГИБИН: «Счастье — в любимой женщине…»: gazetazwezda — LiveJournal

Как на излёте жизни классик советской литературы обрёл мудрость лейтенанта Генри

Нагибин проводил меня до калитки дачи. «Вот умру, — сказал мне, прощаясь, — годика через два и публикуй наш разговор в большой прессе. Когда улягутся обиды, успокоится душа». И — ткнулся в мою щёку сухими губами… После смерти писателя прошло 12 лет. А некоторые ответы классика отечественной литературы «жгут» до сих пор. Итак…

— Юрий Маркович, что такое счастье?
— Вы помните «Прощай, оружие!» Хемингуэя? Там лейтенант Генри отвечает на ваш вопрос: счастье — в любимой женщине. Когда я прочёл этот ответ лейтенанта, то, помню, подумал: «Боже мой, как бедно… Гораздо большее счастье в творчестве, в путешествиях, приключениях… Такое запоздалое мушкетёрство во мне говорило. Уж любимая женщина, она всегда найдётся», — думал я. Мне скоро 75 лет, и я пришёл к этой необычайной мудрости лейтенанта Генри и Хемингуэя: счастье — в любимой женщине.

Я был шесть раз женат, и каждая женщина что-то вносила в мою жизнь. Я думаю, что и я каждой из них что-то дал, а был не только мужем. Та, с кем я был счастлив, становилась моей женой. Моя первая любовь — моя первая жена…

Я очень много ездил. Кроме Южной Америки, в которую меня почему-то упорно не пускали, был почти везде. Был в Африке и написал книгу «Моя Африка». Был в Австралии, на некоторых экзотических островах… Был в большей части Азии, объехал всю Европу, читал лекции в университетах США и Канады… Замечательно, всё прекрасно. Ну и что? Дало мне это чувство счастья? Не знаю…

Я замечательно работаю в своей профессии, но и это трудно назвать счастьем. Только муки в этом, постоянное чувство неудовлетворенности собой. Это моё главное дело, но не главное счастье. Возможно, в конечном итоге это может оказаться высшим счастьем в моей жизни, то, что я делаю, но сам я как счастье это не ощущаю. Меня до сих пор, как ни странно, не разочаровал лишь один-единственный мой рассказ. Это «Рассказ синего лягушонка». Это рассказ об Алле, моей последней жене. Я превратился в лягушонка, а потом встретил косулю, в которую превратилась Алла. Мы недавно отметили серебряную свадьбу, мы больше 25 лет вместе. Это очень много. Мы живём вдвоём, у нас нет детей. Умерли моя мать и отчим, которые жили здесь, умерла мама Аллы. Казалось бы, мы могли надоесть друг другу, утомить друг друга. Долгие годы не скрепляют, а скорее разъединяют людей. А мы счастливы. Алла не только следует, она часто опережает мою душу. Гёте сказал: «Трудно любить за что-нибудь, легко любить ни за что». А у меня другое: я знаю, за что люблю, и знаю, что ни за что — тоже. Это самое большое счастье в жизни для мужчины — такая подруга.

— Ваш отчим, писатель Рыкачев, был очень дружен с Андреем Платоновым, с Борисом Пастернаком. Рыкачеву и Платонову вы обязаны вашим литературным научением. Вы даже писали, что Платонов делал всё, чтобы вытравить себя из вашей ранней прозы, вы начали ему подражать… Но вы ведь и наблюдали личную жизнь этих великих людей, их драмы, разрывы. И их счастье… Вот этот опыт вам, тогда ещё юноше, что-то дал?
— Сейчас модно раздувать авторитет жён великих людей. Читатели с упоением читают воспоминания той или иной жены того или иного писателя, поэта… Читают их опубликованные письма. Я сейчас понимаю, что в сфере небесных талантов все абсолютно связаны. Как и в сфере бездарностей.

Невероятно подняли авторитет Натальи Николаевны Пушкиной, а она совершенно не заслуживает того фимиама, который вокруг неё раздувают. Самое лучшее свидетельство о поэте — сам поэт. Возьмите письма Пушкина к самым близким ему людям, к друзьям, к тому же Нащокину… Сколько в них игры, культуры, знаний… Сколько там глубины, сколько там Пушкина! И вот его письма к жене. Он, как всегда, пишет стилистически блестяще, он не может иначе, но о чём он пишет? Он передаёт ей сплетни, какую-то чепуху пишет. Конечно, ему было, что ей сказать, но ей было это не нужно, и Пушкин это понимал. Это шло бы в пустую, поверхностную, неценную душу. Она всегда была пустая, холодная, глупая баба, хотя и родила ему кучу детей.

Я хорошо знал жену Пастернака Зинаиду Николаевну, бывшую Нейгауз. Поймите, я не отношусь и не мог относиться к ней предвзято: как можно относиться к жене поэта, которого боготворишь? Но эта связь была гибелью для поэта. Зинаида Николаевна была крайне резка, даже груба с ним. Я их наблюдал, и у меня не шелохнулось ни одного теплого чувства. Он умирал от рака легкого на первом этаже дома, а компания во главе с Зинаидой Николаевной на втором этаже дулась в карты… Я не хочу об этом говорить. Мне трудно об этом говорить…

— Хорошо. Оставим это. «Рассказ синего лягушонка», который вы сами считаете самым сильным вашим рассказом, написан уже в очень зрелом возрасте. Он — о вашей жене Алле, Алле Григорьевне. А что стало самым сильным толчком к его написанию?
— А чёрт его знает… Я думаю, что в основе его было часто вспоминающееся впечатление о синих лягушках в санатории «Русское поле», в котором я очень люблю отдыхать. Там рассказ был задуман. Я гулял и видел на воде какие-то синие цветы. Они мерцали и двигались. Они дышали. Я ничего понять не мог, пока не узнал, что это обыкновенные древесные лягушки, самцы. В период брачных игр они становятся синего цвета, чтобы привлечь самочек. Женихи такой ярко-синей окраски. Я не люблю лягушек, не знаю, почему. Толстой не любил крыс, он мучился, что не может их полюбить, все спрашивал себя: почему они такие некрасивые, что их невозможно полюбить… Боже мой, он всех хотел любить. Так вот. Я печалился, когда цвет лягушек угасал. Печаль наложилась на тоску — я всегда трудно переживаю расставание с Аллой, а это случалось всегда, когда я был в санатории. Тоска о любимом человеке совпала со зрелищем брачующихся синих цветов на воде. Это стало толчком. Сильные умы допускают, что у человека возможна другая жизнь после ухода, и я представил себе, что я уже буду не я, Алла — не Аллой, а кем-то другим. Можем же мы встретиться в другой жизни, ещё раз… Я это представил… Получился рассказ…

— Как лягушонок встретил косулю в «Рассказе синего лягушонка» читатель прочтёт. А как писатель Нагибин познакомился с переводчицей с английского Аллой?
— Это было как-то многоступенчато. Познакомились мы в одном доме, у сценариста Шлепянова. Читатели могут его помнить по фильму «Мёртвый сезон» с Донатасом Банионисом и Роланом Быковым в главных ролях. Была Масленица, были друзья. Я был со своей тогдашней женой Беллой Ахмадулиной, а Алла была со своим тогдашним мужем, с которым у неё уже тогда были нелады. Она мне сразу очень понравилась. Ну понравилась и понравилась… Разговаривали, выпивали, ели блины… Все было замечательно… Потом проходит какое-то время, и я узнаю, что она рассталась со своим мужем. Проходит ещё какое-то время, и я расстаюсь с Беллой. И как только это случилось, первая мысль, которая мне пришла: я должен увидеть Аллу. Я поехал в Ленинград. Мы встретились. Вскоре у нас начался роман, который длился какое-то время, а потом прекратился. Я до сих пор не знаю, почему. Но я всё время разлуки чувствовал, что мне нужна эта женщина. И уже навсегда. Я снова поехал в Ленинград, и через короткое время был представлен её маме, совершенно замечательному человеку.

Потом Алла переехала ко мне. И тому уже 25 лет.

— А вашей жене не было страшно, что она связывает судьбу с известным писателем?
— Ей это было абсолютно безразлично. Она вообще не испытывает ни малейшего пиетета ни к именам, ни к фамилиям. Для Аллы самый незначительный человек может стать симпатичным, и она будет ему самым лучшим другом. И плевать она хотела на имена. Хотя она человек скромный…

А вы знаете, Серёжа, это признак настоящей души. Это, видимо, свойство каждого настоящего человека: не считать ни себя, ни окружающих в чём-то выше или ниже себя. И тем более из-за их положения смотреть на них снизу вверх. Или наоборот. Она может чтить человека за хорошую душу, за талант. При этом она тоже отделяет талант от чисто человеческих качеств носителя этого таланта. Алла к Кольке, который ходит убирать наш двор, относится теплее, чем к президенту Картеру, которому нас представляли.

Не бывает дня, чтобы я не помолился за неё.

«Пусть не пел мне сладкий голос — косуля лишена песенного дара, она может фыркать, ворчать, урчать, может закричать призывно и смертно, но Алиса безмолвствовала. Она просто была при мне, иногда обнюхивала мёрзлый камушек и угадывала — живой. Она лежала рядом, но не слишком близко, ибо её тепло могло меня разморозить, а наружный холод — убить. Откуда она всё это знала? Но я слышал, слышал её дыхание, стук её сердца, я чувствовал её любовь и видел, видел зазеленевшие побеги весны моего пробуждения».

(Из «Рассказа синего лягушонка»).

— Юрий Маркович, вы очень много написали о любви человека к человеку, о любви мужчины и женщины… Для такого чистого, светлого письма необходимо иметь светлую душу. Вы родились в трудное, расстрельное время. Да и в дальнейшем человеку такой ранимой души было непросто… Как удалось сохранить себя?
— Я сам много думаю об этом. Как пластичен человек! Я родился в 1920 году, в голодный год. Родного отца не помню, его расстреляли и утопили в реке Красная Меча, такое красивое тургеневское место. Потом это назвали антоновщиной. Отец был студентом, что-то «не то» сказал крестьянам. Восстание подавил Тухачевский, а мы, уже подростками, иногда собирались на квартире его заместителя — комкора Фёдорова… Вот такой поворот судьбы. Но я отвлёкся. Я видел единственного человека, свидетеля тех событий. Это был племянник Бунина — от незаконной связи его младшего брата с какой-то тамошней женщиной.

Отец у меня вообще не значился, я его скрывал. Я шёл под своего приёмного отца, которого посадили в 1928 году и который всю остальную жизнь (за исключением одного года) был или в тюрьме, или в лагере, или в ссылке. Эту историю можно прочесть в повести «Встань и иди». Был ещё отчим, которого вы уже упоминали, писатель Рыкачёв. Его посадили в 1938 году…

Понимаете, фон жизни был мерзкий, отцы почти всех моих друзей, одноклассников сидели, а детство всё равно было хорошим. Мы не были так политизированы, как политизированы нынешние дети. Мы жили своей внутренней жизнью. Кругом шли расстрельные процессы, а мы по весне делали скворечники и встречали грачей.

— Что же хранило душу?
— Дружба, например. Мы необычайно были дружны. Мы до сих пор встречаемся, до сих пор дружим. Эта дружба началась в 1928 году на Чистых прудах, прошла через войну, через все ужасы времени… Мы садимся за стол и через десять минут перестаем видеть, какие следы наложило время на наши лица, какие мы стали старые, седые, некрасивые. По-прежнему чувствуем себя мальчишками и девчонками с Чистых прудов. Мне ни с кем не бывает так интересно, как с ними.

Родители, как могли, пытались предохранить от двойной бухгалтерии. Мой отчим, человек очень умный, искренне верил во все эти кровавые процессы. Он просто представить себе не мог весь ужас этого бесконечного цинизма. Это было общим пороком многих интеллигентных людей. А мать это видела. Я помню, когда отчим сказал матери, что за Сталина он отдал бы руку, а он уже тогда отсидел год в тюрьме, уже был сломлен и не писал интеллектуальную прозу, когда отчим сказал матери, что отдал бы за Сталина руку, мать запустила в него утюгом.

Двойственность была жуткая. Вот вам пример. Помню, художник Осьмёркин, художник талантливый, но забитый, затёртый, и Кожебаткин — это был издатель, о нём много пишет Андрей Белый, он с ним дружил, такой старик с красным носом… Была чудесная осень, мы поехали в Сокольники, набрали охапки листьев — красных, жёлтых, мраморных… Я зашёл в комнату, а мама, Осьмёркин и Кожебаткин сидят, пьют водочку. Осьмёркин украсил комнату листьями, я даже остолбенел от такой красоты… Кожебаткин, уже пьяненький, говорит матери: «Ксения, Ксения, скажи, зачем им (то есть большевикам) эта осень, это золото? Они сделали своё грязное дело слякотной порой. Ксения…» Они рыдали и пили.

Я в это время уже начал кое-что смекать. Мне было лет 14. Я свернул ватман трубкой, зашёл в церковь, истово помолился за маму, за бедного Кожебаткина, за Осьмёркина, помолился и пошёл на совет отряда утверждать номер «Воинствующего безбожника», редактором, художником, издателем и единственным читателем которого был я. И в моей душе был полный покой. Я не мучился. Сейчас я никак не могу этого понять, как я не чувствовал этой чудовищной вещи. В этом было что-то больное… Что ещё лечило, хранило душу? У нас были очень романтические отношения с девочками, и мой первый поцелуй случился в школе, правда, девушка была много старше меня и училась не в нашем классе.

Сейчас не может быть такого детства, и нет в этом большого греха. Другое время — другие песни. Но мораль, нечто от Нагорной проповеди, должна остаться в человеке, чтобы он не стал свиньёй, не стал преступником.

— Вы человек верующий. Вы видите дедушку, сидящего на облаке и скрестившего на груди руки?
— Иногда я вижу дедушку, сложившего на груди руки, но я об этом не думаю. Я просто знаю, что есть кто-то несоизмеримый со мной в понимании всего, я в это верю. Когда я похоронил мать, я Его проклял. Я захлёбывался слезами, соплями: почему Он мне не помог? Но когда я отказался от Него, я стал совсем одинок. Вера не нуждается в доказательствах. Вера и наука — в разных плоскостях. Наука — очередной виток заблуждений, а вера абсолютна. Я пытался отказаться от Бога, но увидел бессмысленность, конечность, гнусность жизни. И тогда вернулся к Богу.

— Вы сказали, что любили всех своих жён. И все-таки кого — больше?
— Разумеется, Аллу. Нынешнюю мою жену. Любил Машу Асмус, она стала моей первой женой. Чтобы не потерять её, второпях расписался с ней и ушёл на фронт. Не помогло. Когда вернулся с фронта, Маша была уже с другим. Маша была дочерью известного философа, писателя. Через неё я познакомился с Нейгаузом, Рихтером…
Очень пресным был брак с дочерью директора автомобильного завода Ивана Лихачева Валей. Когда я попал в эту семью, среди друзей считался лихим выпивохой. По меркам же семьи Лихачёвых оказался просто трезвенником. Валя любила рассказывать, что она — дитя взрыва. Когда Лихачёвы были молодыми, в перерыве одного из заседаний Иван с будущей женой полюбили друг друга прямо в парке неподалеку от здания, где проходило заседание большевиков (так мало было времени). В момент «извержения» раздался сильный взрыв — эсеры подложили большевикам бомбу. Таким образом взрыв чудесно совпал с мигом зачатия дочери Вали…
Из-за Лихачёва я бросил болеть за свой любимый «Спартак» и переключился на «Торпедо». Но «семейному счастью» это не помогло. У нас с Валей начались параллельные романы: у неё — со студентом консерватории, в которой она училась, а у меня — с её мамой, то бишь с собственной тещей…

Потом были Лена и Ада. И та, и другая были прелестны, но с Адой было веселее. Она была известной эстрадной артисткой. Мы шумно, с выдумкой отдыхали, получив гонорары: я, Саша Галич и Ада…

Мучительным, но интересным был брак с Беллой Ахмадулиной — моей пятой женой. Белла была первой женой Женьки Евтушенко, он научил её пить портвейн. А моя мама накормила Беллу вкусным борщом. Борщ ей так понравился, что Белла посвятила ему стихотворение. Я думаю, что известная уже поэтесса вообще впервые попробовала настоящий борщ…

Для Беллы я выстроил второй этаж дачи, чтобы ей было уютнее писать стихи, сидя в «скворечнике», созерцая мир сверху. Она так хотела. Но Белла не всегда использовала этот уют по назначению. Выпивала свой портвейн и через окно убегала к поклонникам.

В конце концов моей маме это надоело. Мне, признаться, тоже… Но, мне кажется, мы долго оставались друзьями. Дружески целовались при встречах. Время постепенно нас загасило…

(После смерти Юрия Нагибина его жена Алла Григорьевна сказала мне: «Если бы в судьбе Юры не было Беллы, то его не было бы и в моей судьбе. Траектории полета этих звёзд не могли не пересечься»).

— Смысл жизни — в любви?
— И в любви тоже. Смысл жизни — в её процессе. Понимаете, жизнь — состояние, а не предприятие. Природа провела огромный эксперимент, создала мыслящую материю. Из этого человек узнал, что он смертен. Знать это и не сойти с ума, больше того — по возможности радоваться каждому дню, который приближает тебя к концу… На такой подвиг только человек способен. Человек казнится от того, что он потерял девственное отношение к жизни. Но всё, что узнал человек, он должен передать потомкам, и тогда им будет жить легче. Человек стал несчастным тогда, когда задумался над собственной судьбой. Но это не повод для грусти. Есть масса целей, ради которых стоит жить. Человек должен проверить себя. Человек ещё не стал равен самому себе. Не стал равен тому, что задумала природа.

Я вдруг понял, что ничего не понимал в том, что переживал: в любви, в отношениях с друзьями, в людях… В себе самом… Я был захвачен, был слеп, поэтому мне было интересно жить в себе самом. Сейчас я не чувствую, что я переполнен. Я знаю, что должен дописать одну вещь, ну, может быть, написать ещё одну. Я не хочу ручаться за будущее. Я хочу ещё несколько лет относительного здоровья, чтобы работать и вынести ещё небольшую выпивку с приятным собеседником, как вы. Мне не дано того, чего мне не дано. А то, что было, я реализовал в своё время, понимаете? Но вы не подумайте, что я прямо спешу умереть. Я слишком люблю Аллу, чтобы хотеть умереть.

«Пока ты человек, кажется, что мир стоит на ненависти, что им движут властолюбие, честолюбие и корысть, — это правда, но не вся правда. Зло заметнее, ярче в силу своей активности. Для тех, кто живёт по злу, жизнь — предприятие, но для большинства людей она — состояние. И в нём главное — любовь. Эту любовь уносят с собой во все последующие превращения, безысходно тоскуя об утраченных. О них скрипят и стонут деревья, о них вздыхают, шепчут травы, называя далекие имена. Я всё это знаю по себе: едва соприкоснувшись в новом своём облике с предназначенной мне средой обитания, я смертельно затосковал об Алисе».

(Из «Рассказа синего лягушонка»).

Жену Аллу Нагибин звал Алисой…

Подписывайтесь на нашу страничку