Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна — стихи
Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна
Стихотворения
* * *
Завороженные годами…
Завороженные годами
Ненужных слов, ненужных дел,
Мы шли незримыми следами;
Никто из бывших между нами
Взглянуть на знаки не хотел.
Быть может, и теперь — все то же,
И мы опять идем в бреду;
Но только знаки стали строже,
И тайный трепет сердце гложет,
Пророчит явь, несет беду.
Пусть будут новые утраты
Иль призрак на пути моем;
Всё, чем идущие богаты,
Оставим в жертву многократы
И вновь в незримое уйдем.
Зачем жалеть? Чего страшиться?
И разве смерть враждебна нам?
В бою земном мы будем биться,
Пред непостижным склоним лица,
Как предназначено рабам.
* * *
Разве можно забыть? Разве можно не знать?
Разве можно забыть? Разве можно не знать?
И в заре разметалася вестников рать,
И заря нам пророчила путь безвозвратный.
Если сила в руках, — путник вечный, иди;
Не пытай и не мерь, и не знай и не числи.
Все мы встретим смеясь, что нас ждет впереди,
Все паденья и взлеты, восторги и мысли.
Кто узнает — зачем, кто узнает — куда
За собой нас уводит дорога земная?
Не считаем минут, не жалеем года
И не ищем упорно заветного рая.
* * *
Вела звериная тропа…
Вела звериная тропа
Меня к воде седой залива;
Раскинулась за мною нива;
Колосья зрелы, ждут серпа.
Но вдруг тропу мне пересек
Бушующий поток обвала,
За ним вода, дробясь, бежала,
Чтоб слиться с бегом тихих рек.
И я, чужая всем средь гор,
С моею верой, с тайным словом,
Прислушалась к незримым зовам
Из гнезд, берлог земных и нор.
Я слышала: шуршит тростник,
Деревья клонят низко ветки,
Скользит паук по серой сетке;
Как будто много крепких жил
Меня навек с землей связало;
Как будто в бешенстве обвала
Мне рок свой образ обнажил.
И то, что знает каждый зверь,
Так близко мне, так ясно стало,
С событий пелена упала:
Судьба, закон; словам не верь.
* * *
Как сладко мне стоять на страже…
Как сладко мне стоять на страже;
Сокровище неисчислимо,
И я всю ночь над ним не сплю.
А мой маяк пути укажет
Всем рыбакам, плывущим мимо,
И между ними кораблю.
И тот, кто ночью у кормила
Ведет корабль средь волн и пены,
Поймет слепящий, белый луч,
Как много лет я клад хранила;
Без горечи, без перемены
С крестом носила ржавый ключ.
Тремя большими якорями
Корабль в заливе будет сдержан,
Чтобы принять тяжелый груз.
Какими он проплыл морями?
В какие бури был он ввержен?
Где встретил мертвый взгляд Медуз?
Но кормщик тихий не расскажет,
Куда теперь дорогу правит;
Не разомкнет спокойных уст;
И ничего мне не оставит, —
Я только страж; вот дом мой пуст.
* * *
Взлетая в небо, к звездным, млечным рекам…
Взлетая в небо, к звездным, млечным рекам,
Одним размахом сильных белых крыл,
Так хорошо остаться человеком,
Каким веками каждый брат мой был.
И, вдаль идя крутой тропою горной,
Чтобы найти заросший древний рай,
На нивах хорошо рукой упорной
Жать зреющих колосьев урожай.
Читая в небе знак созвездий каждый
И внемля медленным свершеньям треб,
Мне хорошо земной томиться жаждой
И трудовой делить с земными хлеб.
* * *
Встает зубчатою стеной…
Встает зубчатою стеной
Над морем туч свинцовых стража.
Теперь я знаю, что я та же
И что нельзя мне стать иной.
Пусть много долгих лет пройдет,
Пусть будет волос серебриться, —
Я, как испуганная птица,
Лечу; и к дали мой полет.
Закатом пьяны облака,
И солнце борется с звездою;
Над каждой взрытой бороздою
Все то же небо; так века.
И так века взрывает плуг
Усталые от зерен нивы,
И так века шумят приливы,
Ведет земля свой мерный круг.
И так же все; закрыть глаза,
Внимать без счастья и без муки,
Как ширятся земные звуки,
Как ночь идет, растет лоза.
Идти смеясь, идти вперед
Тропой крутой, звериным следом.
И знать — конец пути неведом,
И знать — в конце пути — полет.
* * *
Тружусь, как велено, как надо…
Тружусь, как велено, как надо;
Ращу зерно, сбираю плод.
Не средь равнин земного сада
Мне обетованный оплот.
И в час, когда темнеют зори,
Окончен путь мой трудовой;
Земной покой, земное горе
Не властны больше надо мной;
Я вспоминаю час закатный,
Когда мой дух был наг и сир,
И нить дороги безвозвратной,
Которой я вступила в мир.
Теперь свершилось: сочетаю
В один и тот же божий час
Дорогу, что приводит к раю,
И жизнь, что длится только раз.
ИЗ ЦИКЛА «КУРГАННАЯ ЦАРЕВНА» /Я не ищу забытых мифов…/
* * *
Я не ищу забытых мифов, —
Потомок огненосцев-скифов,
Я с детства в тягостном плену.
Когда искали вы заложников,
Меня вам отдал мой отец, —
Но помню жертвы у треножников,
Но помню царственный венец…
И рабства дни бегут случайные,
Курганного царя я дочь,
Я жрица, и хранитель тайны я,
Мелькнет заря, — уйду я прочь.
Пока ж я буду вам послушною
И тихо веки опущу,
А втайне — месть бездонно душную
Средь ваших городов ращу.
Мать Мария
* * *
Ввели босого и в рубахе…
Ввели босого и в рубахе, —
Пускай он ищет, наг, один,
Простертый на полу, во прахе,
Свой ангелоподобный чин.
Там, в прошлом, страстной воли скрежет:
Был нерадивый Иоанн.
Потом власы главы обрежут,
Обет священный будет дан.
И облекут в иное платье,
И отрешат от прежних мук.
Вставай же инок, брат Игнатий,
Твою главу венчал клобук.
Новоначального помилуй
И отгони полночный страх,
Ты, чьей недремлющею силой
А я стою перед иконой
И знаю, — скоро буду там
Босой идти, с свечой зажженной —
Пересекать затихший храм.
В рубаху белую одета…
О, внутренний мой человек.
Сейчас еще Елизавета,
А завтра буду — имя рек.
* * *
Вольно вьется на рассвете ветер…
Вольно вьется на рассвете ветер.
За стеклом плуги с сноповязалкой.
Сумрак. Римский дом. С ногою-палкой
Сторож бродит в бархатном берете.
На базар ослы везут капусту.
Солнце загорелось, в тучах рдея.
В сумрачных пролетах Колизея
Одиноко, мертвенно и пусто.
Вольно вьется на рассвете ветер…
Хорошо быть странником бездомным,
Странником на этом Божьем свете,
Многозвучном, мудром и огромном.
* * *
Закрутит вдруг средь незнакомых улиц…
Закрутит вдруг средь незнакомых улиц,
Нездешним ветром душу полоснет…
Неужто ли к земле опять свернули
Воители небесные полет?
Вот океан не поглощает сушу
И в черной тьме фонарь горит, горит.
И в срок душа немая закричит.
Архангелы и ангелы, господства,
И серафимов пламеносный лик…
Что я могу?.. прими мое юродство,
Земли моей во мне звучащий крик.
Весна 1931
Ницца
* * *
Устало дышит паровоз…
Устало дышит паровоз,
Под крышей белый пар клубится,
И в легкий утренний мороз
Торопятся людские лица.
От города, где тихо спят
Соборы, площади и люди,
Где темный, каменный наряд
Веками был, веками будет.
Где зелена струя реки,
Где все в зеленоватом свете,
Где забрались на чердаки
Моей России милой дети,
Опять я отрываюсь в даль,
Опять душа моя нищает,
И только одного мне жаль, —
Что сердце мира не вмещает.
Осень 1931
Безансон
* * *
Охраняющий сев, не дремли…
Охраняющий сев, не дремли,
Данный мне навсегда провожатый.
Посмотри — я сегодня оратай
Средь Господней зеленой земли.
Не дремли, охраняющий сев,
Плевел черных на пажити Отчей,
Чтоб не сеял унынье и гнев.
Охраняющий душу мою,
Ангел Божий великой печали,
Здесь, на поле, я все лишь в начале,
Пот и кровь бороздам отдаю.
Серп Твой светлый тяжел и остер.
Ты спокоен, мой друг огаелицый.
В закрома собираешь пшеницу,
Вражьи плевелы только в костер.
7 августа 1934
* * *
И в этот вольный, безразличный город…
И в этот вольный, безразличный город
Сошла пристрастья и неволи тень,
И северных сияний пышный ворох,
И Соловецкий безрассветный день.
При всякой власти, при любых законах,
Палач ли в куртке кожаной придет
Или ревнитель колокольных звонов
Создаст такой же Соловецкий гнет.
Один тюрьму на острове поставил
Во имя равенства, придет другой
Во имя мертвых, отвлеченных правил
На грудь наступит тяжкою стопой.
Нет, ничего я здесь не выбирала,
Меня позвал Ты, как же мне молчать?
Любви Твоей вонзилось в сердце жало,
22 июня 1937
* * *
Я знаю, зажгутся костры…
Я знаю, зажгутся костры
Спокойной рукою сестры,
А братья пойдут за дровами,
И даже добрейший из всех
Про путь мой, который лишь грех,
Недобрыми скажет словами.
И будет гореть мой костер
Под песнопенье сестер,
Под сладостный звон колокольный,
На месте на Лобном, в Кремле,
Иль здесь, на чужой мне земле,
Везде, где есть люд богомольный.
От хвороста тянет дымок,
Огонь показался у ног,
И громче напев погребальный.
И мгла не мертва, не пуста,
И в ней начертанье креста —
Конец мой, конец огнепальный.
* * *
Парижские приму я Соловки…
Парижские приму я Соловки,
Прообраз будущей полярной ночи.
Надменных укротителей кивки,
Гнушенье, сухость, мертвость и плевки —
Здесь, на свободе, о тюрьме пророчат.
При всякой власти отошлет канон
(Какой ни будь!) на этот мертвый остров,
Где в северном сияньи небосклон,
Где в кельях-тюрьмах хлеб дается черствый.
Повелевающий мне крест поднять,
Сама, в борьбу свободу претворяя,
О, взявши плуг, не поверну я вспять,
В любой стране, в любой тюрьме опять
На дар Твой кинусь, плача и взывая.
В любые кандалы пусть закуют,
Лишь был бы лик Твой ясен и раскован.
И Соловки приму я, как приют,
В котором Ангелы всегда поют, —
Мне каждый край Тобою обетован.
Чтоб только в человеческих руках
Твоя любовь живая не черствела,
Чтоб Твой огонь не вызвал рабий страх,
Чтоб в наших нищих и слепых сердцах
Всегда пылающая кровь горела.
22 июня 1937
* * *
Присмотришься — и сердце узнает…
Присмотришься — и сердце узнает,
Кто Ветхого, кто Нового Завета,
Кто в бытии, и кто вступил в исход,
И кто уже созрел в Господне лето.
Последних строк грядущие дела
Стоят под знаком женщины родящей,
Жены с крылами горного орла,
В пустыню мира Сына уносящей.
О, чую шелест этих дивных крыл
Над родиной, над снеговой равниной.
В снегах нетающих Рожденный был
Спасен крылами Женщины орлиной.
* * *
Обряд земли — питать родные зерна…
Обряд земли — питать родные зерна,
А осенью, под ветром, умирать, —
Я приняла любовно и покорно,
Я научилась ничего не знать.
Есть в мире два Божественных искусства —
Начальное, — все, что познал, хранить,
Питать себя наукою стоустой,
От каждой веры мудрости испить.
И есть искусство. Как назвать — не знаю,
Символ его, — все зачеркнувший крест,
Обрыв путей, ведущих сердце к раю,
Блуждание среди пустынных мест.
Искусство от любимого отречься
И в осень жизни в ветре холодеть,
Чтоб захотело сердце человечье
Безропотно под ветром умереть.
Лишь этот путь душе моей потребен,
Вот рассыпаю храмину мою
И Господу суровому молебен
С землей и ветром осенью пою.
* * *
Не голодная рысит волчиха…
Не голодная рысит волчиха,
Не бродягу поглотил туман, —
Господи, не ясно и не тихо
Средь Твоих оголодавших стран.
Над морозными и льдистыми реками
Реки ветра шумные гудят.
Иль мерещится мне только между нами
Вестников иных тревожный ряд?
Долгий путь ведет нас всех к покою
(Где уж там, на родине, покой?),
Лучше по-звериному завою —
И раздастся отовсюду вой.
Посмотрите — разметала вьюга
Космы дикие свои в простор.
В сердце нет ни боли, ни испуга, —
И приюта нет средь изб и нор.
Нашей правды будем мы достойны,
Правду в смерть мы пронесем, как щит…
Господи, неясно, неспокойно
Солнце над землей твоей горит.
* * *
О, всё предчувствие, преддверье срока…
О, всё предчувствие, преддверье срока,
О, всё подготовительный восторг.
На торжищах земли закончим торг,
Проснемся, крикнем и вздохнем глубоко.
Ты, солнце вечности, восход багров
И предрассветный холод сердце душит.
Минула ночь. Уже проснулись души
От утренних, туманно-теплых слов.
И сны бегут, и правда обнажилась.
Простая. Перекладина креста.
Последний знак последнего листа, —
И книга жизни в вечности закрылась.
Биографическая справка
МАТЬ МАРИЯ (в миру Елизавета Юрьевна Скобцова, урожд. Пиленко, по первому мужу Кузьмина-Караваева; 21 декабря 1891, Рига — 31 марта 1945, концлагерь Равенсбрюк). Дочь городского головы г. Анапы. Некоторое время жила в Петербурге, чилась на Бестужевских курсах. Была знакома с М. Волошиным, Вяч. Ивановым, на «башне» у которого неоднократно встречалась и со многими другими писателями и поэтами. До революции издала два сборника стихов. Одно время входила в партию социалистов-революционеров. В 1919 г. выехала из России, с 1923 г. жила в Париже. Здесь поэтесса сотрудничала в издательстве «Имка-Пресс» вместе с деятелями «русского религиозного возрождения», в том числе с Н. Бердяевым. В этом издательстве вышли написанные ею два сборника житий святых, а также книги об А. Хомякове, Вл.
Соловьеве и Ф. Ф. Достоевском. Публиковала стихи в различных эмигрантских изданиях. В 1932 г. приняла постриг, при котором ей было наречено имя Мария. В тридцатых годах мать Мария основала в Париже религиозную благотворительную
организацию «Православное дело». В 1937 г. издала сборник стихов уже под именем монахини Марии. Во время второй мировой войны оказывала помощь евреям и деятелям Сопротивления, которых преследовали гитлеровцы. В 1943 г. была
арестована и брошена в концлагерь, где и погибла. После смерти матери Марии вышли еще два сборника ее стихов. Ей принадлежат также мемуарные очерки. Участница антологий «Якорь», «На Западе», «Муза Диаспоры».
Источники:
Царицы муз: Русские поэтессы XIX — начала XX вв. / Сост., автор вступ. статьи и коммент. В. В. Ученова. — М.: Современник, 1989.
«Мы жили тогда на планете другой…»: Антология поэзии русского зарубежья. 1920-1990: В 4 кн. Кн. 1 М., «Московский рабочий», 1995.
Журнал «Человек без границ» — Путь любви: Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева
Лиза Пиленко, Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева, Елизавета Скобцова, мать Мария – кто-то знает её прежде всего как поэтессу «Серебряного века», другие – как активного деятеля французского Сопротивления, как «мирскую монахиню», посвятившую себя помощи всем нуждающимся и отверженным. Дитя «страшных лет России», периода крушения старого мира и поиска нового смысла, новых целей и новых форм, она никогда не довольствовалась рассуждениями и спорами, всегда стремилась действовать, делать хоть что-то, чтобы облегчить страдания ближних. Она проходила все жизненные испытания честно и смело, сочетая глубокие философские и богословские исследования и искания с деятельным состраданием и любовью. Уже став монахиней, она сформулировала своё жизненное кредо: «Путь к Богу лежит через любовь к человеку, и другого пути нет»*.
И так она жила — как могла, как умела — и многих спасла от смерти, от нищеты, от отчаяния и безнадёжности, многим свет в душу вернула, умея верить, когда никто не верил, продолжая сражаться, когда весь мир рушился, а будущее предвещало ещё большие потрясения и беды. Те, кто знал её лично, восхищались её стойкостью и силой духа, безрассудностью, с которой она бросалось в неизвестное ради достижения истины. А мать Мария отвечала: «Вы думаете, я бесстрашная. Нет. Просто знаю, что нужно». И верила, что сможет довести начатое до конца.
Елизавета Юрьевна родилась в 1891 году в Риге. Через четыре года её отец вышел в отставку, и семья переехала в Анапу. Лиза росла в атмосфере доверия и открытости, очень любила отца, и его ранняя смерть стала для неё потрясением: «Мысль простая в голове: «Эта смерть никому не нужна. Она несправедливость. Значит, нет справедливости. А если нет справедливости, то нет и справедливого Бога. Если же нет справедливого Бога, то, значит, вообще Бога нет».
Мать с детьми переезжает в Петербург, и Лиза поступает в частную гимназию Л.С. Таганцевой. Она входит в кружок по изучению марксизма, а по вечерам проводит уроки для рабочих Путиловского завода. По воспоминаниям одной из подруг, Лиза «всегда была в приподнятом творческом состоянии и потому по сути своей глубоко оптимистична. У близких своих людей Лиза не допускала никакого упадка настроения, даже грусти».
И в то же время – «Смысла не было не только в моей жизни, во всём мире безнадёжно утрачивался смысл». Юная девушка часами бродит по городу, не находя себе места, пишет стихи. В 15 лет она попадает на вечер поэзии, где читает Александр Блок. Через много лет она так опишет эту встречу: «Передо мной что-то небывалое, головой выше всего, что я знаю, что-то отмеченное. В стихах много тоски, безнадежности, много голосов страшного Петербурга, рыжий туман, городское удушье. Они не вне меня, они воют во мне, они как бы мои стихи». От этих стихов никуда не уйти: «непонятные, но пронзительные» они звучат той же болью и тоской, с которой ходит Лиза. Прочитав их все, она решается идти к Блоку домой, не застаёт, приходит снова и ждёт. В первом разговоре выплёскивает всю боль души – о том, что не любит Петербурга, что ненавидит этот рыжий туман, что в мире тоска и Бога нет. Ей кажется, что у Блока есть ключ к тайне, что он может помочь. Они говорят долго, Блок «внимателен, почтителен и серьёзен, он всё понимает, совсем не поучает», и Лиза всё яснее чувствует, что этому «большому человеку» ещё тоскливее, чем ей, что он ещё больше мучится, и ей его ужасно жалко; она начинает его осторожно утешать, утешая себя. «Я оставила часть души там. Это не полудетская влюблённость. На сердце скорее материнская встревоженность и забота. А наряду с этим сердцу легко и радостно. Хорошо, когда в мире есть такая большая тоска, большая жизнь, большое внимание, большая, обнажённая, зрячая душа».
Этот разговор стал поворотным событием в её жизни, в творчестве, в судьбе. Через неделю Лиза получила от Блока письмо со стихотворением «Когда вы стоите передо мной…» Её задело, что он всё-таки обратился к ней как к пятнадцатилетней, что советовал «влюбиться в простого человека/, который любит землю и небо/ больше, чем рифмованные и нерифмованные/ речи о земле и небе», советовал бежать от них, умирающих. Заканчивается стихотворение известными строками: «только влюблённый/ имеет право на звание человека». Лиза решает: «Вы умираете, а я буду бороться со смертью, со злом, и за вас буду бороться, потому что у меня к вам жалость, потому что вы вошли в моё сердце и не выйдете из него никогда». И она действительно борется – и за Александра Блока лично, чувствуя его боль и тоску, видя в нём выражение того, чем живёт предреволюционная Россия, и за каждого страдающего человека, с которым сводит судьба, и за то, чтобы в эти страшные времена жила в сердце любовь и вера.
Оказавшись в среде культурной элиты России, Елизавета Юрьевна остро чувствовала все противоречия эпохи. Русская интеллигенция была средоточием мировой культуры, восхищалась искусством, знала историю, литературу и философию всего мира, а большая часть населения не умела даже читать. В разных слоях общества царили апатия и уныние, жило ожидание надвигающихся катастроф и сдвигов. Описывая те годы, Е.Ю. Кузьмина-Караваева (она вышла замуж в 1910 г. и под этой фамилией известна более всего как поэтесса) сравнивает атмосферу с Римом времён упадка: при всей глубине и широте знаний, при всей тонкости и умении видеть суть и чувствовать красоту, лучшие представители русской интеллигенции «не жили, а созерцали», были вялы и бездейственны. Они с воодушевлением «перекапывали почву старой традиции, смелые мосты бросали в будущее. И вместе с тем эта глубина и смелость сочетались с неизбежным тлением, с духом умирания, эфемерности». Гибла старая Россия, никто не мог представить, что придёт ей на смену – и очень мало кто шёл дальше рассуждений и споров о вечных и насущных вопросах, о будущем и о том, что необходимо сделать и предпринять. Елизавете Юрьевне хотелось бежать от безответственных слов, бежать из Петербурга, который «умирал от отсутствия подлинности», тоски и безысходности – это была «тоска не в ожидании рассвета, а тоска от убеждённости, что никакого рассвета никогда больше не будет».
Одновременно, как любая эпоха перемен, начало XX века отмечено поиском новых форм в искусстве, новых героев, стремлением найти то, на что можно было бы опереться, когда все старые формы больше нежизнеспособны. Известность в литературном мире Елизавете Юрьевне приносит книга стихов «Скифские черепки» (1912 г.) В них отражение того «страшного мира» и тоска по настоящему, сражение и звон мечей, жажда света и чувство пути — огромная боль души и предчувствие уготованного. Елизавета Юрьевна вступает в объединение молодых художников «Союз молодёжи» и участвует в их выставках. Молодые художники ставили своей целью отойти от знакомого и понятного, разбудить людей, заставить их по-новому взглянуть на искусство и на свою жизнь.
Значимым событием в жизни Кузьминой-Караваевой стала её вторая встреча с Александром Блоком. Они были представлены друг другу в театре, а потом несколько раз виделись у общих друзей – «как знакомые, как приличные люди в приличном обществе». И вот однажды – записка от него: «Думайте сейчас обо мне, как и я о вас думаю… Я благодарен вам». Елизавету Юрьевну эти слова потрясли. Она чувствовала, как тяжело ему, — и не могла помочь. «Если вы позовёте, за вами пойдут многие… и я пойду, куда угодно, до самого конца. Потому что сейчас в вас как-то мы все, и вы символ всей нашей жизни, даже всей России символ… и вы за неё, во имя её, как бы образом её сгораете. Что мы можем? Что я могу, любя вас? Потушить – не можем, а если и могли бы, права не имеем: таково ваше высокое избрание – гореть».
В 1920 году Елизавета Юрьевна вместе со вторым мужем Д.Е. Скобцовым и семьёй уезжает из родной страны, и начинается совершенно новый этап в её жизни. Казалось, «Россия умирает – как же смеем мы не гибнуть вместе с ней?»
Первые годы в Париже были в прямом смысле борьбой за выживание. Елизавете Юрьевне приходилось брать любую работу, чтобы прокормить детей (к тому времени их уже трое). Новым потрясением стала смерть младшей дочери, но Скобцова не падает духом. В её дневнике есть такая запись: «О чём и как не думай, — больше не создашь, чем эти три слова: «Любите друг друга», — только до конца и без исключения, и тогда всё оправдано и вся жизнь освящена». Личное горе, как и любовь к Блоку, заставило её сердце открыться всем страдающим, в каждом увидеть живого человека, с его красотой и очень конкретной болью. «Душевность, которая отгораживает человека от внешнего мира и ограничивает его областью собственных переживаний, сосредоточивает его на внимательном слежении за малейшими движениями собственной души, — недолжная душевность. Душевность, которая позволяет человеку ближе и внимательнее подойти к другому, которая раскрывает ему внутренние причины и мотивы поведения другой души – это должная душевность». Кузьмина-Караваева выстрадала ту, вторую, душевность, и она вела её всегда.
В 1920-е годы во Францию приехали тысячи эмигрантов из России. Многие из них в чужой стране просто бедствовали – одинокие, разрозненные, оторванные от своих корней, без работы, без будущего. По сути – беженцы! Елизавета Юрьевна в этих условиях не могла жить интересами только своей семьи – она начала помогать всем нуждающимся, отдавая все силы благотворительной деятельности. Некоторые из знакомых по петербуржской жизни, также уехавшие в Париж, считали, что Лиза сжигает себя, свой талант ради людей, которые недостойны этого. Она же верила, что каждый человек достоин сострадания, особенно тот, кто оказался в беде, верила, что каждому дана своя судьба и нужно принять её такой, какая она есть; каждому дана дружба и любовь и за то, чтобы они были в жизни, стоит сражаться, стоит всё отдать. И жила так, как верила.
В 1932 году она приняла постриг в православном храме в Париже, и на следующий день ушла в мир, избрав, как она сама его определяла, путь «материнства по отношению к миру», путь деятельной любви и самоотдачи. В честь преподобной Марии Египетской Елизавету Юрьевну нарекли Марией. Однако монашества в традиционном смысле она не понимала, считала его ненужным. Её общественное служение вызвало протест со стороны многих представителей церкви, но мать Мария продолжала неустанно призывать к активному, деятельному христианству, первая подавая тому пример. Она видела, что одинаково нужны и милосердие, и материальная помощь. Став монахиней, Елизавета Юрьевна поставила перед собой цель – создание приюта, где люди могли бы не только провести ночь и поесть, но и получить помощь в поиске работы, оформлении документов и т.п. Средств для создания приюта не было, но была вера в то, что это очень нужно многим, и мать Мария принялась за дело с неиссякаемой энергией. Здание было найдено, нашлись и благотворители. Скоро туда пришло столько людей, что самой монахине пришлось поселиться в закутке под лестницей. При приюте был создан храм, и мать Мария сама его расписала. Через два года дом совершенно не вмещал нуждающихся, и хотя денег не было никаких, стали искать новое помещение, и оно нашлось. Все эти действия привели к созданию движения «Православное дело», которое объединяло русских эмигрантов во Франции, помогало им встать на ноги, обрести опору в жизни.
Помимо всех этих дел, мать Мария продолжала писать статьи, выступать на конференциях, рисовать и вышивать. Она общалась со студентами, ездила по всей стране, помогая одиноким и покинутым, возвращая сердцам надежду и веру в Бога.
Мать Мария всю жизнь ощущала связь с Родиной, с русской историей, мечтала вернуться в Россию и там продолжить своё дело, но этому не суждено было сбыться.
Когда началась Вторая мировая война и Франция была оккупирована фашистами, многие русские попали под волну арестов. Мать Мария вместе с несколькими единомышленниками создала комитет, который помогал им деньгами, доставал документы, отправлял заключенным посылки. В результате организация оказалась в самом центре антифашистской борьбы.
В 1943 году немцы устроили в приюте обыск. Мать Марию арестовали за укрывание беглецов, за помощь врагам и отправили в концлагерь. Она погибла в газовой камере, но несмотря на все ужасы и лишения до последнего мига продолжала проявлять любовь в ближним, помогать всем, кто был рядом.
Для меня Елизавета Кузьмина-Караваева – человек, который научился по-настоящему любить и верить, и сражаться за жизнь и за свет. Это человек, полностью посвятивший себя помощи ближним. Она не выносила теорий и в ответ на все кризисы современности, посреди всеобщего смятения, революций и войн, просто строила жизнь, проявляла лучшие человеческие качества – заботу о других, внимательность, чуткость, отзывчивость, доброту, любовь. Она объединяла людей, помогала каждому заново открывать смысл своей жизни, находить своё место в мире, свой путь, какими бы ужасающими ни были обстоятельства. Она сумела преодолеть внутренний кризис и направила все свои силы на помощь тем, кому было ещё тяжелее, чем ей. Мать Мария также пример человека, который действует по любви, пусть даже часто не видит пути, падает, но снова поднимается и продолжает искать свет и, словно факел, нести его окружающим.
И напоследок ещё одна цитата: «Мир думает, — если я отдал свою любовь, то на такое количество любви стал беднее, а уж если я отдал свою душу, то я окончательно разорился, и нечего мне больше спасать. Но законы духовной жизни в этой области прямо противоположны законам материальным. По ним всё отданное духовное богатство не только возвращается дающему, но нарастает и крепнет».
* Все цитаты приводятся из воспоминаний и статей матери Марии (Е.Ю. Кузьминой-Караваевой) (см. список использованной литературы).
Использованная литература:
1. Евгений Богат «…Что движет солнце и светила» (глава «Такая живая»). «Захаров», М. 2001г.
2. Е.Ю. Кузьмина-Караваева «Избранное». «Советская Россия», М. 1991г.
3. К.И. Кривошеина «Красота спасающая. Мать Мария (Скобцова). Живопись. Графика. Вышивка». «Искусство – СПБ», С-П. 2004г.
Из книги «Елизавета Кузьмина-Караваева и Александр Блок»
Издательство РНБ. СПб., 2000 г.
Анна Ахматова
Е. Кругликова. 1916 г. Силуэт Анны АхматовойЕлизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева познакомилась с Анной Ахматовой на тверской земле. Имение матери Гумилёва Слепнёво, было неподалёку от Борискова, которое принадлежало семье Кузьминых-Караваевых (в Бежецком уезде. Эти две фамилии находились между собой в дальнем родстве: Н. С. Гумилёв приходился свояком мужу поэтессы Д. В. Кузьмину-Караваеву. В Борискове жили и племянницы Гумилёва.
Н. Войтинская. 1910-1920 г.г. Портрет Николая Гумилева.Летом 1911 года Елизавета Юрьевна с мужем отдыхали в Борискове. Тогда же из Парижа в Слепнёво приехал и Гумилёв со своей женой Анной Ахматовой, а 15-го июля, в день именин В. Д. Кузьмина-Караваева (свёкра Лизы), Гумилёв представил Ахматову родным и друзьям. В тоже лето в Слепнёве и Борискове отдыхали и начинающий художник ДДБ (Д. Бушен) и родной брат Лизы — Д. Пиленко. Сохранилась групповая фотография, сделанная летом 1911 года, на которой сняты многие из упомянутых лиц. На этой фотографии Елизавета Юрьевна стоит рядом с А. Ахматовой.
В октябре 1911 г. После создания «Цеха поэтов» обе поэтессы часто встречались. Постоянного помещения у «цехистов» не было, и они собирались на квартирах наиболее активных членов, в том числе у Гумилёва и у Кузьминых-Караваевых.
По свидетельству С. К. Маковского, Гумилёв был «повеса из повес». Его увлечение Лизой Пиленко можно отнести к зиме 1908-1909 г. г. когда она ещё училась в гимназии. Но и позже он сохранил по отношению к ней самые добрые чувства. Елизавета Юрьевна вскоре разочаровалась в «Цехе». Она считала, что ни с Гумилёвым, ни с Ахматовой ей «не по пути». Они были очень разными и душевной близости между ними не получилось, а скорее даже некоторое отчуждение, холодок. Об этом говорят и известные оценки, которые дала А. Ахматова Кузьминой-Караваевой. Д. Е. Максимов задал Анне Андреевне вопрос: почему Блок не ответил на признания Лизы? — и получил ответ исполненный режущей беспощадности от Ахматовой — «Она была некрасива — Блок не мог ею увлечься». Несмотря на то, что жизненные и творческие пути двух поэтесс ещё накануне революции далеко разошлись, а революция, гражданская война (эмиграция Е. Ю.) поставила между ними непреодолимую преграду, А. Ахматова до конца дней сохранила уважительное отношение к Кузьминой-Караваевой и по дружески продолжала её звать Лизой.
Из очерка А. А. Ахматовой «Слепнево»
В имении Гумилевых Слепневе. 1912 г. В центре — Анна Ахматова, слева от нее — Мария Кузьмина-Караваева, справа — Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева и художник Дмитрий Дмитриевич БушенВ 1911 году я приехала в Слепнёво прямо из Парижа, и горбатая прислужница в дамской комнате на вокзале в Бежецке, которая веками знала всех в Слепнёве, отказалась признать меня барыней и сказала кому-то: «К слепнёвским господам хранцужанка приехала», а земский начальник Иван Яковлевич Дерин — очкастый и бородатый увалень, когда оказался моим соседом за обедом и умирал от смущения, не нашёл ничего лучшего, чем спросить меня: «Вам, наверно, здесь очень холодно после Египта?» Дело в том, что он слышал, как тамошняя молодежь за сказочную мою худобу и (как им казалось) таинственность называла меня знаменитой лондонской мумией, которая всем приносит несчастие.
Николай Степанович (Гумилёв) не выносил Слепнёво. Зевал, скучал, уезжал в невыясненом направлении. Писал: «Такая скучная, не золотая старина…» и наполнял альбомы Кузьминых-Караваевых посредственными стихами. Но, однако, там что-то понял и чему-то научился.
Я не каталась верхом и не играла в теннис, а только собирала грибы в обоих слепнёвских садах, а за плечом ещё пылал Париж в каком-то последнем закате. Берёзки и Подобино, Дубровка. Тётя Пофи (была очаровательная тётя Пофинька. Ей было тогда 86 лет) и Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (рожд. Пиленко). Неведомские. Хилковы.
Из бесед с Д. Д. Бушеном
Дмитрий Дмитриевич Бушен (1893-1993) — театральный художник, приходится двоюродным братом первого мужа Елизаветы Юрьевны К.-К. (будущей матери Марии). Рано потеряв мать, он воспитывался в семье Кузьминых-Караваевых. В 1912 г. Бушен окончил ту же петербургскую гимназию, что и муж поэтессы, после чего уехал в Париж «на практику». Был членом «Мира искусства». С 1918 работал в Эрмитаже, эмигрировал и с 1925 обосновался в Париже, где скончался в весьма преклонном возрасте. В 1991 году в Эрмитаже состоялась выставка его работ. Воспоминания ДДБ не были написаны им специально. Е. М. Богат встречался и беседовал с ним в Париже, поэтому и сохраняется его «живой» рассказ.
— Я был мальчиком, а она (Елизавета Юрьевна) обращалась ко мне, как к взрослому, хотя разница была всего 2 года. Я был страшно горд. Не помню, если в «Скифских черепках» её второе послание ко мне: «В безумных днях моих скитаний я встретила тебя, мой милый. И я, несущая отравы древних знаний и скорбь давно исчезнувших годин…» Он заплакал.
— Лиза была первым браком за моим двоюродным братом Митей. Он был на 10 лет, кажется старше меня, я воспитывался в их семье, моя мать умерла, когда мне было 2 года. Отец отвёз меня в Петербург к его родной сестре — матери будущего мужа Лизы. А Лизу я увидел первый раз, когда она ещё была невестой.
— В сущности она была одинока, и до замужества одинока, и даже, увы, после него. Поэтому они и расстались быстро с Митей. Он ввёл её в известные литературные круги, на «Башню» Вячеслава Иванова, но Вы, наверное, помните по её воспоминаниям о Блоке, насколько чужой она ощущала себя там. То, что казалось наверное «блеском эпохи» — её не интересовало! Помню, когда мы с Митей шли к ней на улицу Лурмель перед последней мировой войной.
Д. В. Кузьмин-Караваев. 1904 г.Митя — Д. В. Кузьмин-Караваев — перед войной и во время неё жил во Франции, перешёл в католичество ещё в России до эмиграции в 1920 году, стал католическим священником и переехал в Рим после 1946 г. Отец Димитрий скончался и похоронен в Риме на кладбище Кампо Верано в склепе греческого колледжа св. Афанасия.,/p>
— Они виделись в Париже?
— Он жил постоянно в Риме, когда перешёл в католичество и стал монахом. Но в Париже бывал и хотел видеть Лизу, он испытывал к ней до конца жизни… — (Дмитрий Дмитриевич задумался) — …интеллектуальный интерес. Она на Лурмель в то время была уже монахиней. Была она монахиней нетрадиционной. Он стал традиционным монахом! Он умер в Риме и похоронен на хорошем кладбище. На их свадьбе, — вдруг он улыбнулся — я был чуть ли не шафером.
— Я помню очень хорошо эту свадьбу, в гимназии Александра Первого, 19-го февраля 1910 года. В этой гимназии была хорошая церковь. И часто те, кто кончал гимназию, а Митя вышел именно из неё, в этой церкви венчались. А потом молодых поздравляли, пили вино в актовом зале. Я был с Лизой и Митей в церкви и в актовом зале, потом у матери Лизы в Басковом переулке, затем вечером на вокзале. Они в тот же день уехали в Москву. Всё это было накануне выхода первой книги Лизы «Скифские черепки»… Почему она посвятила стихи именно мне? Может быть, потому что не нашла тогда во взрослых того, что искала всю жизнь в человеке, — готовность к подвигу. И обратилась к мальчику.
— В наших отношениях была существенная связь — она рисовала, и ваш покорный слуга, который художник, тоже рисовал. И это нас страшно сблизило.
Дом Кузьминых-Караваевых в Борискове. 1915 г.— Летом мы жили (до её разрыва с Митей) в имении Борискове. У нас была общая мастерская. Она живописала, и я тоже живописал… А рядом было имение Слепнёво, имение Гумилёвых. Тогда я впервые увидел и поэта, и его юною красавицу жену Анну Ахматову. Помню как Лиза читала стихи и Гумилёву что-то в них не понравилось…
— А когда Анна Андреевна была в Париже (лет двадцать назад, в мае 1965 года), и мы с Эрнстом встречали её на вокзале (она возвращалась тогда из Оксфорда в СССР), Эрнст поцеловал её на перроне и сказал ей: «знаете, что это не мой поцелуй, это поцелуй Олечки Судейкиной, которая, умирая, завещала мне Вас поцеловать, от её имени…
О. А. Глебова, по первому мужу Судейкина, 1885-1945, актриса, певица, балерина. Небольшой портрет её висел всегда у А. Ахматовой на стене в её даче-«будке» в Комарово под Ленинградом.
— Каковы были бедствия русской эмиграции во Франции до второй мировой войны Вы, наверное, вообразить себе не можете. Это были ужасные бедствия. Порой мы с Эрнстом обедали одним апельсином.
С. Р. Эрнст, 1894-1980, искусствовед, друг Бушена. Автор многочисленных монографий, в частности о К. Сомове и А. Бенуа. Они вместе с Бушеном уехали в командировку из СССР в Париж и не вернулись.
— Однажды Эрнст выудил холст Делакруа на дешёвой распродаже, но деньги уходили, и мы опять были на мели. Я выполнял любую работу, даже росписи ванных комнат для богатых людей…
— Вы часто виделись с матерью Марией?
— Нет. Но я бывал у неё на Лурмель, пока мы не отдалились друг от друга. Она у нас бывала с сыном Юрой, один раз, и… с дочерью Гаяной. Это было ещё до отъезда Гаяны в Советский Союз.
По настоятельному совету семейного друга Алексея Толстого покинуть Францию, Гаяна уехала в СССР и вскоре оказалась совсем одна. Через год, в 1936 г., Гаяна погибла в Москве.
— Мы постоянно виделись с Олечкой Судейкиной. Она бедствовала, постарела. Потом в конце войны в её дом попала бомба. Она жила в комнате на последнем этаже и, по счастью, тогда была в гостях. У неё были увлечения. Одно из них хорошо помню — в её комнате летали птицы… вот сюда и попала бомба. А когда мы с Эрнстом показывали Ахматовой Париж, мы заказали для этого автомобиль… Вспоминали её первый день появления в Борискове с Гумилёвым, когда все читали стихи.
— А почему вы немного разошлись с Елизаветой Юрьевной в Париже?
— Это было уже во время войны, после падения Парижа. Она вела себя… несколько вызывающе. Я ей говорил: «Лиза, тише, тише, не надо. Не надо, чтобы немцы что-то подумали, что-то узнали.» А у неё было по отношению к ним такое чувство, страшно вызывающее. Она не скрывала, что их ненавидит и с ними борется. Помню, здесь, в этой комнате мы с Серёжей Эрнстом говорили об осторожности — а она обвинила нас, что мы держимся в стороне.
Обвинение было необоснованное, так как Д. Бушен и С. Эрнст оба участвовали во французском Сопротивлении, но не афишировали этого из соображений конспирации и в связи с поручаемыми им ответственными заданиями.
— Я помню её стихи до сих пор, даже те, которые никогда не были напечатаны. Помню их вот уже 60 лет… (и он читал её стихи).
Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева — это… Что такое Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева?
Мари́я (Скобцо́ва); известна как Мать Мария (в девичестве Елизаве́та Ю́рьевна Пиленко, по первому мужу Кузьмина́-Карава́ева; 8 (21) декабря 1891 Рига —1945 Равенсбрюк, Германия) — монахиня Константинопольского Патриархата (Западноевропейский Экзархат русской традиции) русского происхождения, святая. Поэтесса, мемуаристка, деятель французского Сопротивления.
Биография
Родилась в Риге 8 декабря 1891 года в семье товарища прокурора Юрия Дмитриевича Пиленко. Мать происходила из рода Дмитриевых-Мамоновых.
В июне 1895 года Юрий Дмитриевич вышел в отставку и семья переехала в Анапу, где в шести верстах от Анапы в имении Джемете находилось имение с виноградниками, доставшееся ему после кончины отставного генерала и винодела Д.В. Пиленко.
Весной 1905 года Ю.Д.Пиленко был назначен директором Никитского ботанического сада, и семья переехала в Крым. В женской гимназии Ялты Лиза закончила 4-й класс. Вскоре Ю.Д. Пиленко был переведён на службу в Департамент Земледелия в Петербурге. В мае 1906 года семья переехала в Петербург, а 17 июля он скоропостижно скончался.
С 15 лет Лиза начала интересоваться литературой и искусством, бывать на литературных вечерах, на одном из которых выступал А. Блок. Последнего она посетила в феврале 1908 года; у них завязались сложные отношения.
В 1909 году окончила гимназию, получила аттестат с серебряной медалью и уехала летом в своё родовое имение на юг.
18-ти лет, 19 февраля 1910 года, вышла замуж за Д.В. Кузьмина-Караваева — юриста, близкого друга многих литераторов. В период их недолгого брака Елизавета Юрьевна всё больше углубляется в религиозные поиски, в ней всё больше утверждается дух христианства.
У неё выходят из печати первые книги: «Скифские черепки», «Юрали», «Руфь». Примыкала к акмеистам. Состояла членом партии эсеров.
В 1918 году была избрана городским головой Анапы. Участвовала в Белом движении.
В 1919 году эмигрировала со вторым мужем, Даниилом Скобцовым, и двумя детьми, сначала в Константинополь, потом в Сербию, а затем в Париж.
В 1932 году приняла постриг от митрополита Евлогия (Георгиевского) в церкви парижского Богословского института с именем Мария — в честь преподобной Марии Египетской; совершила путешествие в Латвию и Эстонию, где посетила женские монастыри. Была избрана местным секретарём Русского студенческого христианского движения (РСХД) во Франции; с 1933 года — секретарь Центрального секретариата РСХД по миссионерской и социальной работе. Основала в Париже общежитие для одиноких женщин (9, villa de Saxe), которое чрез 2 года переехало на улицу Лурмель, д. 77. При общежитии была устроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы и курсы псаломщиков, а с зимы зимой 1936—1937 — миссионерские курсы. Впоследствии основала благотворительную и культурно-просветительную организацию помощи русским эмигрантам «Православное дело», духовником которой стал Павел (Голышев).
Во время германской оккупации Парижа её дом на ул. Лурмель, 77, стал одним из штабов Сопротивления.
В феврале 1943 года её восемнадцатилетний сын Юра и о. Димитрий Клепинин были арестованы гестапо.
Она также была арестована и впоследствии отправлена в лагерь Равенсбрюк в Германии, где и погибла. По одной из версий её гибели, накануне Пасхи, 31 марта 1945 года, она пошла в газовую камеру вместо одной из отобранных администрацией лагеря женщин.
Канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица 16 января 2004 года.
Ссылки
Wikimedia Foundation. 2010.
Биография и книги автора Кузьмина-Караваева Елизавета Юрьевна
Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (в девичестве Пиленко, в первом браке Кузьмина-Караваева, во втором — Скобцова, с 1932 года — монахиня Мария), больше известная как мать Мария (1891-1945) — поэтесса, мемуаристка, монахиня-подвижница, участница французского Сопротивления.
Родилась в Риге 8 (20-го по новому стилю) декабря 1891 года в семье юриста Юрия Дмитриевича Пиленко и Софии Борисовны (урожд. Делоне). В 1895 году Ю. Д. Пиленко вышел в отставку и переехал с семьей в Анапу, где в шести верстах от города находилось имение Джемете с виноградниками, доставшееся ему после кончины его отца отставного генерала и винодела Д. В. Пиленко. В мае 1905 года за успехи в виноградарстве Ю. Д. Пиленко был назначен директором Императорского Никитского ботанического сада и училища садоводства и виноделия. Семья переехала в Ялту, где Лиза Пиленко окончила 4-й класс ялтинской женской гимназии с наградой 2-й степени. Весной 1906 годя Ю. Д. Пиленко был переведен на службу в Петербург, но выехать к месту назначения не успел – 17 июля он скоропостижно скончался в Анапе. Лиза была потрясена этой трагедией и, по ее собственным словам, потеряла веру в Бога.
В августе 1906 года овдовевшая С. Б. Пиленко с двумя детьми (у Лизы был младший брат Дмитрий) переехала в Петербург. Лиза училась два года в частной гимназии Л. С. Таганцевой, затем перешла в гимназию М. Н. Стоюниной, которую закончила весной 1909 года с серебряной медалью и поступила на высшие Бестужевские курсы (философское отделение историко-филологического факультета). В феврале 1908 года познакомилась с А. Блоком, с которым у нее впоследствии завязались сложные отношения и длительная переписка.
19 февраля 1910 года Елизавета Пиленко вышла замуж за помощника присяжного поверенного Д. В. Кузьмина-Караваева, близкого знакомого многих столичных литераторов, вместе с ним посещала собрания «на башне» Вяч. Иванова, заседания «Цеха поэтов», религиозно-философские собрания, общалась с Н. Гумилевым, А. Ахматовой, О. Мандельштамом, М. Лозинским. Оставила Бестужевские курсы, не получив диплома, весной 1912 года издала первый сборник стихов «Скифские черепки», положительно встреченный критикой. Скоро Кузьмина-Караваева начала тяготиться атмосферой столичной эстетической элиты и уехала сначала на немецкий курорт Бад-Наугейм, а затем в Крым, где общалась с А. Толстым, М. Волошиным, А. Лентуловым. Весной 1913 года оставила мужа (официально развод был оформлен только в конце 1916 года) и уехала из Петербурга в Анапу. 18 октября у Кузьминой-Караваевой родилась дочь, которой она дала имя Гаяна (греч. «земная»). В начале 1914 года послала Блоку рукопись своей новой книги стихов «Дорога», которую он вернул с замечаниями на полях, однако сборник так и не был издан. Для Кузьминой-Караваевой наступило время душевного разлада, «перепутья», по ее собственным словам. Она все больше интересовалась религиозными вопросами, размышляла о цели и смысле жизни. В апреле 1915 года опубликовала философскую повесть «Юрали», стилизованную под Евангелие, а в апреле 1916 года – сборник стихов «Руфь», куда вошли многие стихи из неопубликованной «Дороги».
Февральскую революцию Кузьмина-Караваева встретила с энтузиазмом и уже в марте 1917 года вступила в партию эсеров. Большую часть 1917 года провела в Анапе, в феврале 1918 года была избрана городским головой. Когда после короткого периода двоевластия большевики полностью взяли власть в городе, Кузьмина-Караваева, хотя и не разделяла большевистской идеологии, заняла должность комиссара по здравоохранению и народному образованию, стараясь защитить население от грабежа и террора. В мае 1918 года участвовала в съезде партии правых эсеров в Москве и вела подпольную антибольшевистскую работу, осенью вернулась в Анапу, где была арестована деникинской контрразведкой – ей грозила смертная казнь за «комиссарство» и участие в национализации частной собственности. 15 марта 1919 года ее дело рассматривал краевой военно-окружной суд в Екатеринодаре, и только благодаря умелой организованной защите подсудимая получила всего две недели ареста. Летом 1919 гда Кузьмина-Караваева вышла замуж за Д. Е. Скобцова, кубанского казачьего деятеля, бывшего некоторое время председателем Кубанской Краевой Рады. Весной 1920 года, после разгрома Белого движения на Кубани, Елизавета Скобцова с матерью С. Б. Пиленко и дочерью Гаяной эвакуировались в Грузию, где у Елизаветы Юрьевны родился сын Юрий, затем вся семья Скобцовых эмигрировала в Константинополь, некоторое время жила в Сербии, где 4 декабря 1922 родилась дочь Анастасия, а в января 1924 года переехала в Париж.
В 1924-1925 годах Елизавета Скобцова опубликовала в эмигрантских журналах повести «Равнина русская» и «Клим Семенович Барынькин», описывавшие трагедию Гражданской войны, автобиографические очерки «Как я была городским головой» и «Друг моего детства», а также мемуарно-философское эссе «Последние римляне». 7 марта 1926 года умерла от менингита ее младшая дочь Анастасия. Потрясенная горем, Елизавета Скобцова почувствовала духовное перерождение и открыла для себя новый смысл жизни в служении людям во имя Бога. С 1927 года она стала активным деятелем Русского студенческого христианского движения (РСХД), в качестве разъездного секретаря путешествовала по Франции, посещая русские эмигрантские общины, выступала с лекциями, докладами, публиковала заметки о тяжелой жизни эмигрантов. Заочно окончила Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже. 16 марта 1932 года в церкви Свято-Сергиевского православного богословского института приняла от митрополита Евлогия (Георгиевского) монашеский постриг, получив имя Мария в честь святой Марии Египетской, и по благословению духовного отца Сергия Булгакова начала свое нетрадиционное монашеское служение в миру, полностью посвятив себя благотворительной и проповеднической деятельности. Организовала в Париже общежитие для одиноких женщин, дом отдыха для выздоравливающих туберкулезных больных в Нуази-ле-Гран под Парижем, причем большую часть работы там делала сама: ходила на рынок, убирала, готовила пищу, расписывала домовые церкви, вышивала для них иконы и плащаницы. При общежитии была устроена церковь Покрова Пресвятой Богородицы и курсы псаломщиков, а с зимы 1936-1937 – миссионерские курсы. 27 сентября 1935 года по инициативе м. Марии было создано благотворительное и культурно-просветительское общество «Православное дело», куда вошли Н. Бердяев, С. Булгаков, Г. Федотов, К. Мочульский.
В июле 1935 года старшая дочь м. Марии Гаяна уехала в СССР и 30 июля 1936 года скоропостижно умерла в Москве.
М. Мария постоянно выступала с докладами, публиковала богословские и остро-социальные статьи, в пятнадцатую годовщину смерти А. Блока напечатала в журнале «Современные записки» мемуарный очерк «Встречи с Блоком». Несмотря на невероятную занятость, много времени уделяла поэзии – в 1937 году в Берлине вышел ее сборник «Стихи», в конце 1930-х – начале 1940-х годов она написала стихотворные пьесы-мистерии «Анна», «Семь чаш» и «Солдаты».
Во время нацистской оккупации Парижа общежитие м. Марии на улице Лурмель стало одним из штабов Сопротивления. В июне 1942 года, когда нацисты проводили массовые аресты евреев в Париже и сгоняли их на зимний велодром для последующей отправки в Освенцим, м. Марии удалось тайно вывезти оттуда четырех еврейских детей в мусорных контейнерах. Дома на Лурмель и в Нуази-ле-Гран стали убежищами для евреев и военнопленных, м. Мария и о. Димитрий Клепинин также выдавали евреям фиктивные свидетельства о крещении, которые иногда помогали.
8 февраля 1943 года гестаповцы арестовали ее сына Юру, а 9 февраля и м. Марию, которую сначала держали в тюрьме форта Роменвиль, а затем отправили в концлагерь Равенсбрюк. 6 февраля 1944 года Юрий Скобцов погиб в концлагере Дора («филиал» Бухенвальда), м. Мария была казнена в газовой камере Равенсбрюка 31 марта 1945 года, за неделю до освобождения лагеря Красной армией.
В 1985 г. мемориальным центром Яд Вашем матери Марии посмертно было присвоено звание «праведник мира». Канонизирована Константинопольским патриархатом как преподобномученица 16 января 2004 года.
Файл:Кузьмина-Караваева, Елизавета Юрьевна. Стихи (1937).pdf — Википедия
Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Перейти к навигации Перейти к поискуКраткое описание
| ОписаниеКузьмина-Караваева, Елизавета Юрьевна. Стихи (1937).pdf | Русский: Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева «Стихи» Год выпуска: 1937. Место издания: Берлин. Издатель: Петрополис. Количество страниц в книге: 106. Репринтное издание, обложки и ред. статья удалены: pdftk kuzmina-karavaeva_stikhi_1937__ocr.pdf cat 2 6-104 output Кузьмина-Караваева, Елизавета Юрьевна. Стихи (1937).pdf |
| Дата | |
| Источник | https://imwerden.de/publ-6945.html |
| Автор | creator QS:P170,Q283654 |
Лицензирование
| Public domainPublic domainfalsefalse |
 | Это произведение находится в общественном достоянии в тех странах, где срок охраны авторского права равен жизни автора плюс 70 лет и менее.  Вы также должны пометить это произведение как находящееся в статусе общественного достояния в США с помощью одного из шаблонов общественного достояния США. Обратите внимание, что в нескольких странах сроки охраны авторских прав длиннее 70 лет: Мексика — 100 лет, Ямайка — 95 лет, Колумбия — 80 лет, Гватемала и Самоа — 75 лет. Это изображение может не быть в общественном достоянии в этих странах, где, к тому же, не применяется правило более короткого срока. В Кот-д’Ивуаре общий срок охраны авторских прав — 99 лет, а в Гондурасе — 75 лет, но в этих странах применяется правило более короткого срока. Авторским правом могут охраняться произведения, созданные французами, погибшими за Францию во Второй мировой войне (см. подробнее), россиянами, воевавшими на Восточном фронте Второй мировой войны (известной в России как «Великая Отечественная война»), а также посмертно реабилитированными жертвами репрессий в СССР (см. подробнее). |
| Этот файл был определён как свободный от известных ограничений авторского права, а также связанных и смежных прав. | |
История файла
Нажмите на дату/время, чтобы посмотреть файл, который был загружен в тот момент.
| Дата/время | Миниатюра | Размеры | Участник | Примечание | |
|---|---|---|---|---|---|
| текущий | 09:28, 11 ноября 2018 | 800 × 1211, 100 страниц (2,51 Мб) | M5 | source processed with en:PDF Split and Merge with bookmarks intact | |
| 15:11, 9 ноября 2018 | 800 × 1211, 100 страниц (2,78 Мб) | M5 | User created page with UploadWizard |
Использование файла
Следующая 1 страница использует данный файл:
- Мария (Скобцова)
Файл содержит дополнительные данные, обычно добавляемые цифровыми камерами или сканерами. Если файл после создания редактировался, то некоторые параметры могут не соответствовать текущему изображению.
Маршруты матери Марии по Тверской губернии: родственники и друзья
А.И. Дмитрий –Мамонтов. Акварельный портрет К.Брюллова. 1822В самой Твери Елизавета Юрьевна не побывала, но проезжая по железной дороге Москва- Петербург, она, конечно же знала здание тверского вокзала и привокзальную церковь св. Александра Невского. Поезда в ту пору ходили не так скоро, как теперь и остановки были продолжительными. Пассажиры выходили из вагонов — погулять. Можно представить, что и Елизавета Юрьевна была среди прогуливающихся по перрону.
Город Бежецк находится в 126 км. к северо-востоку от Твери.
Недалеко от города Бежецка расположены деревни Колесники и Горка, которые в XIX веке принадлежали И.А.Дмитриеву-Мамонтову. Именно от этого старинного рода ведется родословная Елизаветы Юрьевны по материнской линии. Соседнее село Головское, образует практически единое пространство с Горкой, где при местной Казанской церкви было когда-то кладбище, от которого осталась сегодня одна надмогильная плита с надписью: «Прасковья Николаевна Дмитриева-Мамонтова, урожденная Неведомская, родилась 11 января 1929г.- скончалась 8 апреля 1860г.». Есть основания думать, что Елизавета Юрьевна посещала места жизни и захоронения предков.
Е.Ю. Пиленко, уже будучи замужем за Д.В. Кузьминым-Караваевым бывала в Бежецке проездом, а вот в деревню Борисково, которая расположена на дороге Бежецк-Весьегонск и где находится имение Кузьминых-Караваевых, наведывалась неоднократно. В 1910-х годах большой двухэтажный дом с портиком в стиле Палладио, принадлежал шести братьям Кузьминым-Караваевым. На первом этаже располагалась библиотека, коллекция картин и гравюр, комнаты были обставлены мебелью карельской берёзы и красного дерева. Дом был окружен садом. Именно сюда в 1911 году приезжала Елизавета Юрьевна, здесь она занималась живописью.
В 7км., от Борисково, на холме, на правом берегу реки Каменки находится деревня Слепнево. Здесь находилась усадьба Львовых, куда в 1911-1917гг., на лето приезжали поэты А.Ахматова, Н.Гумилев и их сын Л. Гумилев. Бывала в Слепневе, и Елизавета Юрьевна вместе с родственниками Кузьмиными-Караваевыми. Широко известен их групповой фотопортрет, сделанный в Слепневе. Усадебный дом в 1935 году был перевезен из Слепнева в село Градницы, где сохраняется до сих пор как памятник культуры. Он известен как «Дом поэтов» и в нем размещаются библиотека и экспозиция посвященная А.Ахматовой и Н. Гумилеву.
Из воспоминаний А.А. Гумилевой (урожд. Фрейгарт), которая была супругой Дмитрия Степановича Гумлева( младшего брата поэта) мы узнаем: «Кузьминым-Караваевым принадлежало соседнее имение — Борисково. Собственно, Слепнево не было барским имением, это была скорее дача, выделенная из Борискова. Неподалеку находились еще два имения — Подобино и Дубравка. В них жили друзья Гумилевых и Кузьминых-Караваевых — Неведомские и Ермоловы. Соседи с удовольствием гостили друг у друга и часто проводили время вместе. То лето шло в прогулках, верховой езде, развлечениях и увлечениях, Ахматова потом вспоминала так: «Я не каталась верхом и не играла в теннис, я только собирала грибы в обоих садах, а за плечами пылал Париж в каком-то последнем закате.» В середине мая, проводив жену в Париж, Николай Гумилев уехал в Слепнево. «Под влиянием рассказов Анны Ивановны (матери поэта) о родовом имении Слепневе и о той большой старинной библиотеке, которая в целости там сохранилась, Коля захотел поехать туда, чтобы ознакомиться с книгами.
В то время в Слепневе жила тетушка Варя — Варвара Ивановна Львова… старшая сестра Анны Ивановны. К ней… приезжала ее дочь КонстанцияФридольфовна Кузьмина-Караваева со своими двумя дочерьми. Приехав в Слепнево поэт был приятно поражен, когда кроме старенькой тетушки Вари навстречу ему вышли две очаровательные молоденькие барышни Маша и Оля. Маша с первого взгляда произвела на поэта неизгладимое впечатление…Маша была умна, хороша собой и неизлечимо больна туберкулезом. Гумилев нежно заботился о ней, старался всячески ее развлечь. В 1911 она умерла в Италии»
Елена Борисовна Чернова, внучка Агаты Ивановны Львовой, вспоминает:
«Летом 1912 года я встретилась со многими членами семьи отца в имении Слепнево. Имение это, как мне помнится, принадлежало Льву Ивановичу Львову (отец его называл дядя Леля), бывшему морскому офицеру; кажется, он участвовал в обороне Севастополя.<…> Он завещал имение Слепнево своим сестрам Варваре, Агате и Анне, а т. к. Агата умерла, то часть ее наследства перешла к отцу. Мы оказались совладельцами Слепнева и договорились с Анной Ивановной Гумилевой, что приедем на лето в Слепнево»
В Слепнево царила Варвара Ивановна Лампе (урожд.Львова) родная тетя Николая Гумилева («тётушка Варя»). Она была не только самой старшей и уважаемой особой, но её все побаивались.
«Вообще, жизненный уклад в большом доме был несколько старомодный и даже торжественный. Все члены семьи собирались в столовой, но не садились на свои каждому определенные места, пока не входила Варвара Ивановна. Она была старшая, и разница в возрасте между нею и Анной Ивановной была большая. Анна Ивановна рассказывала, что на свадьбе у Вареньки она сидела у невесты под юбкой. Варвара Ивановна немножко стилизовала себя под Екатерину II, и в семье любили отмечать это сходство. Была она ниже ростом, чем Анна Ивановна, полная, но не расплывшаяся, держалась прямо и величественно, волосы седые, совершенно белые и на них черная кружевная наколка, когда она входила в столовую, к ней подходила Анна Ивановна, старшая сестра обнимала ее, а остальным делала общее приветствие. Тогда можно было садиться за стол. Разговор был общий, но младшие не начинали его, а только отвечали на вопросы старших. В то лето погода стояла хорошая, поэтому праздники с приглашенными гостями отмечали на террасе, но я на них не присутствовала, заходила только поздравить, поднести цветы и уходила к родителям во флигель. <…>
Деревни Слепнево теперь нет. На вершине холма еще заметны камни от фундамента усадебного дома, сохранились остатки парка: старый дуб, тополя, липы, акации, обмелевший пруд. Однако Слепнево не исчезло, оно заняло достойное место на литературной карте Родины»
Подробнее о людях из тверского окружения Е. Ю. Кузьминой-Караваевой
Кузьмин-Караваев Владимир Дмитриевич (1859-1927). Член партии демократических реформ. Генерал, профессор, писатель. Окончил пажеский корпус и военно- юридическую академию. Где в последствии состоял профессором. В 1904 году вынужден был по настоянию Плеве. Её оставить. Вовремя русско- японской войны занимал ответственный юридический пост. Член Государственной Думы 1-го созыва от землевладельцев Тверской губернии. С 1920 г., в эмиграции, профессор Сорбонны, умер в Париже.
Кузьмина-Караваева (урожд. Бушен) Екатерина Дмитриевна, мать Д.В., свекровь Елизаветы Юрьевны, родная тетя художника Д.Д.Бушена
Кузьмин-Караваев Дмитрий Владимирович (1886-1959). Юрист, стряпчий «Цеха поэтов». В феврале 1910 года женится на Елизавете Юрьевне Пиленко. В 1911, поступает на государственную службу, в 1920 принимает католичество, в 1922 был выслан за границу. С 1923г., жил в Риме, а с 1956 — в Ватикане, где и скончался.
«В 1913 г. он случайно купил Новый Завет у женщины, торговавшей книгами, в поезде Тамбов—Санкт-Петербург. «Я сделал это отчасти из сострадания, отчасти из снобизма», — напишет он. Когда мать увидела его покупку, она очень обрадовалась этому приобретению и для того, чтобы и далее радовать свою мать Дмитрий постоянно носил с собой Новый Завет, однако, начал читать его лишь после Октябрьской революции 1917 г. «Как много утешения я обрёл в Новом Завете! Образ Христа Спасителя, Его торжествующие смирение, Его любовь как Бога и как человека, настолько глубокая и беспристрастная — навсегда проникли в моё сердце».
Кузьмины-Караваевы: Екатерина, Борис, Михаил Владимировичи(сестра и братья Д.В.), золовка и девери Елизаветы Юрьевны, общались и дружили между собой. Именно они изображены на групповом снимке в Слепнево в 1911г. Борис Владимирович, врач-хирург, участник второй Мировой Войны, погиб на Ладожском озере, находясь на пароходе-госпитале, попавшем под бомбежку немецкой авиации.
Кузьмин-Караваев Александр Дмитриевич (1862-1930), брат (Владимира Дмитриевича). Ротмистр лейб-гвардии егерского полка. Женат на Констации Фридольфовне (урожд. Лампе). Дети — Сергей, Мария и Ольга. После революции был крупным администратором (инспектор путей сообщения) на железной дороге Мурманского направления. После 1935 года уволен на пенсию с благодарностью наркома Л.М. Кагановича.
Кузьмина-Караваева Констанция Фридольфовна (урожд.Лампе) (р.1865), жена Александра Дмитриевича. Как и другие члены семьи проводила лето в Борисково и Слепнево. Её мать Варвара Ивановна Лампе (урожд. Львова).
Сергей — сын Александра Дмитриевича и Констанции Фридольфовны. С.А. Кузьмин-Караваев (р.1886), учился в Петербургском Университете на историческом факультете, затем перевелся в Горный институт, стал горным инженером. Завершил свою трудовую деятельность во Всероссийском театральном обществе, с 1976г., на пенсии. С юных лет жил в Слепнево и Борисково.
Мария — дочь Александра Дмитриевича и Констанции Фридольфовны. М.А. Кузьмина-Караваева (1888-1911). Сфотографирована на групповом снимке в Слепнево в 1911г. Умерла от туберкулеза в Италии, слыла красавицей. Её имя упоминается в воспоминаниях 1910 годов и в стихах Н.С. Гумилева.
Ольга -дочь Александра Дмитриевича и Констанции Фридольфовны. О.А. Кузьмина-Караваева (1890-1986), в замужестве княгиня Оболенская. Она автор знаменитой групповой фотографии в Слепнево. Постоянно бывала в Борисково. Её имя упоминается в мемуарах и стихах А.Ахматовой и Н. Гумилева. У дочери Ольги Александровны MadameOlgaPaulNicaise, (урож. Оболенской), сохранялся семейный архив Кузьминых-Караваевых в Париже.
Лампе Варвара Ивановна (1839-1921), (урожд. Львова) мать Констанции Фридольфовны. Старшая из сестер Львовых. Совладелица Слепнева. Она была родной тетей Николая Гумилева («тётушка Варя»), старшая сестра его матери Анны Ивановны, была замужем за Фридольфом Лампе и имела троих детей: Федора(Теодора),Констанциюи Александру. Внучка Агафьи Ивановны Львовой, средней сестры, — Елена Борисовна Чернова, описывая жизненный уклад в усадьбе Слепнёво, отмечала: он был «старомодный и даже торжественный. Все члены семьи собирались в столовой, но не садились на свои, каждому определенные, места, пока не входила Варвара Ивановна. Она была старшая, и разница в возрасте между нею и Анной Ивановной была большая…Варвара Ивановна немножко стилизовала себя под Екатерину II, и в семье любили отмечать это сходство… она… держалась прямо и величественно, волосы седые, совершенно белые и на них черная кружевная наколка; когда она входила в столовую, к ней подходила Анна Ивановна, старшая сестра обнимала ее, а остальным делала общее приветствие. Тогда можно было садиться за стол. Разговор был общий, но младшие не начинали его, а только отвечали на вопросы старших,..». Старшие — это Варвара Ивановна и Анна Ивановна, младшие — Николай Степанович Гумилёв, Анна Андреевна Ахматова и другие.
Гумилева Анна Ивановна (1854 — 1942) (урожд. Львова), мать поэта Н.Гумилева, происходила из старинного дворянского рода. По семейным преданиям, одним из предков Львовых считался татарский князь Милюк, перешедший на службу к русскому царю. Она была второй по старшинству в Слепнево после Варвары Ивановны Лампе.
Ахматова Анна Андреевна (1889-1966), великая русская поэтесса и супруга поэта Н.Гумилева. В Слепнево жила под фамилией мужа. Познакомилась с Елизаветой Юрьевной 15 июля 1911 года в Борисково. Живо интересовалась творчеством Е.Ю. Кузьминой-Караваевой, тепло отзывалась о ней. Решительно протестовала против пасквиля А.Н. Толстого на Блока и Елизавету Кузьмину-Караваеву. В своем очерке «Слепнево» рассказывает о посещении родового имения мужа.
Гумилев Николай Степанович (1886 — расстрелян в 1921), великий русский поэт акмеист Серебряного века, путешественник. Женат на А.А. Ахматовой. Состоял в близком родстве с Кузьмиными-Караваевыми, посвятил несколько стихотворений Елизавете Юрьевне. Их объединяла дружба и общие поэтические направления (объединение «Цех поэтов»). В результате разногласий, Елизавета Юрьевна призналась: «Ни с Гумилевым, ни с Ахматовой мне не по пути».
«Лиза Пиленко знакомится с молодым поэтом Николаем Гумилевым, студентом университета. Он читает ей стихи и как бы шутливо за ней ухаживает; уже тогда за ним закрепилась роль „рокового обольстителя“. Пройдет несколько лет и он „перепосвятит“ ей свое стихотворение „Это было не раз…“, написанное ранее для А. Горенко (Ахматовой).
Это было не раз, это будет не раз
В нашей битве глухой и упорной:
Как всегда, от меня ты теперь отреклась,
Завтра, знаю, вернёшься покорной…
Его мимолетное увлечение Лизой можно отнести к зиме 1908-1909 гг. Со временем между двумя поэтессами, Анной и Елизаветой, установились довольно натянутые отношения. Гумилев же сохранил по отношению к Лизе Пиленко самые добрые чувства»
Сверчкова Александра Степановна (урожд.Гумилева) (1869-1952), сестра поэта. Опубликованы её воспоминания об обитателяхСлепнево и Борисково. На групповой фотографии 1911 года изображена её дочь Мария Леонидовна Сверчкова.
Гумилев Дмитрий Степанович (1884-1922), брат поэта. Жена Д.С. Гумилева Анна Андреевна (Фрейганг) (1887-1956). Опубликованы её воспоминания о Слепнево и Борисково.
Бушен Дмитрий Дмитриевич (1893-1993), русский живописец, график, сценограф. Дмитрий Бушен родился во Франции, но в 1895 году был перевезен в Россию. В отличие от художников русского зарубежья, эмигрировавших в Европу, развивал свой талант не только в Париже, в Академии Рансона (1912), где познакомился с М. Дени и А. Матиссом, но и в Санкт-Петербурге, где в 1913 году поступил на историко-филологический факультет. Двумя годами ранее Бушен познакомился с Анной Ахматовой, которой в 1912 году исполнил заставку к ее книге «Вечер». Бушен был тес¬но связан с художниками «Мира искусства», со многими из которых был в дружеских отношениях. В 1918-1925 работал младшим хранителем Эрмитажа в отделении фарфора и драгоценностей. В 1910х годах гостил в Борискове и Слепнево, где подружился с Елизаветой Юрьевной, которая посвятила ему четверостишье. В эмиграции с 1925г, в Париже, продолжал общаться см.Марией. Оставил воспоминания о встречах.
Пиленко Дмитрий Юрьевич (1893-1920), брат Елизаветы Юрьевны; вместе с нею в 1911 году гостил в Борисково. Изображен на фотографии.
Неведомские: Владимир Константинович и его жена Вера Алексеевна (урожд. Королькова). Соседи, и друзья Кузьминых-Караваевых, владели имением Подобино, которое располагалось рядом с Горками. В.А. Неведомская опубликовала воспоминания о Гумилеве и А. Ахматовой, о встречах той поры.
Князь Хилков Михаил Иванович (1843-1909), находящийся в родстве с Неведомскими(а она со своей стороны с Дмитриевыми-Мамонтовыми), член Государственного Совета. Дети Михаил, Ольга, Евдокия и Анна (а также внуки, живущие в Париже) всегда хранили воспоминания о встречах с Кузьмиными-Караваевыми.
В составлении текста использованы материалы Д.В. Куприянова из книги «Восхождение», о жизни и творчестве Е.Ю. Кузьминой-Караваевой. Тверское областное книжное издательство, 1994г., дополненные К.И. Кривошеиной из семейного архива.
