«Я тяну ваши души за уши…» часть вторая.
ЖЖ не пропустил сразу весь пост, написав мне гневное «запись очень большая!» Как человек подневольный, подчинилась, разбив на две части. Итак, тут часть первая. Ну, а эта, стало быть, вторая.
«Я тяну ваши души за уши…»
— Современникам запомнился легкий летящий шаг Марины Цветаевой, ведь она любила ходить пешком, даже «Оду пешему ходу» написала, не жаловала транспорт, боялась машин…. А Анастасия Ивановна?
— Бабушка, как и Марина, тоже была хорошим пешеходом. Она ходила очень быстро, буквально летела вперед. Я иной раз еле за ней поспевала. С собой она носила палку, но никогда на нее не опиралась. В другой руке авоська с плащом и калошами на случай смены погоды.Лифт бабушка Асенька ненавидела и никогда одна на нем не ездила. Поднималась пешком по лестнице и на девятый, и на одиннадцатый этаж! При этом на промежуточных площадках отдыхала, чтобы восстановить дыхание, и двигалась дальше. «Лестница – это жизнь», – говорила она. В метро на эскалаторе не стояла, ходила и вверх, и вниз. Однажды она сказала: «Сегодня, Оля, я повезу тебя в сказку». И мы поехали с ней на станцию «Новослободская», где я впервые увидела чудесные разноцветные витражи.
Она очень любила кататься на коньках. На катке они и познакомились в свое время с моим дедушкой. Каталась она на норвежках, размер ноги у нее был 36-37. В восемьдесят лет бабушка на Патриарших прудах нарезала по семнадцать кругов. Маленькая, худенькая, в рейтузах и спортивной шапочке с мысиком, она была похожа на школьницу. Боялась, что мальчишки на катке забросают ее снежками. За ней действительно гонялись мальчишки, но, обогнав ее и увидев морщинистое лицо «бабы-Яги», в ужасе бросались врассыпную. Бабушка всегда была в движении. Не позволяла себе лежать. В конце жизни, когда она уже очень плохо себя чувствовала, все равно старалась что-то делать, стирала свои носовые платочки. Считала, что ежедневно нужно давать себе нагрузки и для души, и для ума, и для тела.
— Известно, что Анастасия Ивановна была глубоко верующим человеком. Как это проявлялось?
— Ее религиозность была очень искренней, не догматичной. Она вообще отличалась христианским взглядом на все происходящее в мире. Даже тараканов не разрешала уничтожать, поскольку они Божьи твари, но до тех пор, пока они не пошли к ней в комнату. Пока позволяли силы, каждое воскресенье Ася ходила в церковь, исповедовалась и причащалась, а потом, во время ее болезни, священник приезжал к ней домой.Свою веру в Бога она стремилась передать и нам с сестрой. В каждую нашу вещь – в воротничок школьного платья, в физкультурную форму – бабушка зашивала крестик. Молитвы мы учили наизусть. Если бабушка наказывала меня за то, чего я не делала, я обращалась к Богу: «Скажи ей, что я не виновата, чтобы она меня не наказывала».
У бабушки был самодельный раскладной иконостас. На картонку она прикрепила разные иконки. Она всюду возила его с собой и молилась перед этими иконками. Сейчас он находится в музее в Тарусе.
«Молитва ребенка идет прямо к Богу», – говорила нам бабушка в детстве. Мы с сестрой этого не понимали, отмахивались. А в пятнадцать лет я отреклась от Бога. «Отстань от меня со своим Богом», – заявила я бабушке. – Я комсомолка, в Бога не верю и слышать больше ничего о нем не хочу». «А ты хорошо читала комсомольский устав? – спросила меня бабушка. – Что там сказано? Надо матери помогать, а не перед зеркалом вертеться! Мы бы все жили гораздо лучше, если бы молодежь действительно соблюдала устав. Это то же Евангелие».
Любимым святым бабушки был Серафим Саровский. Я до сих пор ношу в своей сумочке молитвы, написанные бабушкой – великомученику Трифону, Ангелу-Хранителю, целителю Пантелеймону. Листочки запечатаны в пленку для сохранности. Во время болезни она просила дать ей перо и бумагу и писала молитвы под мою диктовку. Сначала рука соскальзывала, строчки съезжали, а где-то с середины рука твердела, крепла, и вторая половина молитвы дописывалась четким твердым почерком. Я подкладывала под бумагу картонку, чтобы писать было удобней. Эта картонка с обрывками соскользнувших на поля фраз хранится в музее Марины Цветаевой в Борисоглебском переулке.
К Богу я вернулась в двадцать два года, когда ждала первого сына, названного Андреем в честь папы. Читала все молитвы, которые знала. Мама говорила мне: «Самое главное – не кричи. Вечно беременной не будешь, родишь». Папа очень ждал внука. Только и разговоров было, что родится Андреюшка. Когда это событие произошло, папа едва не выпрыгнул с балкона от радости. Он всем давал телеграммы. Бабушка прислала ответную телеграмму в роддом: «Ура сын Андрей Олиному заказу целую Баб, Прабаб».
«Молитва матери со дна морского достанет. Молись, Оля, за своих детей», – часто повторяла мне бабушка. Уметь быть благодарной Богу, благодарить за все, что происходит с тобой в жизни – это тоже во мне от бабушки.
Главными праздниками нашей семьи всегда были Рождество и Пасха. Бабушка даже повесила в своей комнате портрет М.С. Горбачева, потому что он первый из советских политиков официально разрешил праздновать Пасху. Аромат восточных сладостей, маковые козинаки, крендельки и ромбики с корицей, нарядная елка с настоящими восковыми свечами – это все бабушка. Елочные игрушки папа с бабушкой делали сами: кораблики и велосипеды из бусинок, мальчик и девочка из ваты, посыпанной кристалликами нафталина.
У меня хранятся и другие памятные вещицы. Деревянная ложка, сделанная тетей Алей в мордовском лагере, на ней выжжено ее имя. В детстве я обожала есть этой ложкой. Трубка дедушки, Бориса Сергеевича Трухачева, сломанная, обмотанная изоляционной лентой. Портрет Марины, который карандашом нарисовала бабушка. Не все знают, что она была прекрасной художницей.
Анастасия Ивановна Цветаева с первым мужем Борисом Трухачёвым, Коктебель, 1911 год
— Анастасия Ивановна рассказывала Вам о своей личной жизни?
— Да, и мне казалось удивительным, что бабушка могла когда-то испытывать пылкие чувства. С ее строгим обликом это никак не вязалось. Она была со мной откровенной. Из ее рассказов я знала подробности ее отношений с первым мужем Борисом Сергеевичем Трухачевым, с Маврикием Александровичем Минцем, с Николаем Николаевичем Мироновым.Замуж за Бориса Сергеевича бабушка вышла очень рано, когда им было по семнадцать лет. У них была безумная любовь, но отношения развивались непросто. Через несколько лет после рождения сына Андрюши они разошлись, но сохранили чувство дружбы и человеческой симпатии друг к другу. Ася разводилась с Борисом, уже будучи беременной от Маврикия Александровича. Они пришли в Консисторию с прошением о разводе, держась за руки. Чиновник долго не мог понять, что эта дружная молодая пара и есть те самые супруги, которые разводятся. И в это же время с фронта приехал влюбленный в бабушку Николай Николаевич Миронов, друг Бориса, самая большая любовь всей ее жизни. Она называла его «девятым валом» своей юности. Портрет Миронова стоял у бабушки на полке до конца ее дней. Вот такая сложилась драматическая ситуация. Но к чести всех участников этой жизненной драмы, им удалось остаться благородными и великодушными.
Бабушка ждала дочь Ирину, а родился сын Алёша. Все складывалось прекрасно. Она и представить себе не могла, какие страшные потери ее ожидают. С Маврикием Александровичем, чутким, нежным, заботливым человеком, преданно любившим бабушку, она прожила недолго. В 1917 году он неожиданно скончался от острого перитонита. Бабушка в это время была в Коктебеле с детьми, где вскоре от дизентерии умер маленький Алёша. В двадцать восемь лет бабушка приняла обет нестяжания, неедения мяса, целомудрия и запрещения лжи. И с тех пор отношений с мужчинами у нее больше не было. Она влюблялась, увлекалась, но не переступала известных рамок, загоралась, но подавляла себя, чтобы держать данное слово.
Стоят: Сергей Эфрон (муж Марины) и Маврикий Минц (муж Анастасии)
сидят: Анастасия с сыном Андреем, и Марина с дочкой Ариадной
г.Александров, 1915 год
— Делились ли Вы с Анастасией Ивановной своими переживаниями, став взрослой?
— Бабушка всегда помогала и поддерживала меня, когда я испытывала трудности. К тому времени мы все жили в Москве. Первой из нашей семьи в Москву из Павлодара перебралась Рита. Она устроилась в психиатрическую больницу медсестрой по лимиту. Больше ее никуда не брали, так как папа не был реабилитирован. После папиной реабилитации ей удалось найти работу переводчика в Интуристе.Закончив школу, я тоже переехала в Москву а через полгода приехали родители. Мы с бабушкой встречали их на Казанском вокзале. Папа, коренной москвич, смог вновь поселиться в Москве лишь в шестьдесят лет. Нам дали двухкомнатную квартиру в Орехово-Борисово, а бабушка жила в коммунальной. Отдельную квартиру на Большой Спасской она получила в 1979 году. Бабушка считала, что у меня явный педагогический дар. Я пошла учиться в педагогическое училище. После окончания работала воспитателем в детском саду, звукооператором на радио. Вот где мне пригодилось музыкальное образование. А английский язык понадобился в русско-американской компании «Монтана Кофе», генеральным директором которой я являюсь.
Я запланировала в двадцать лет выйти замуж, чтобы уйти от папиной опеки и стать самостоятельной, а потом через год развестись. Замуж я вышла, прожила в браке тринадцать лет, родила двоих сыновей. Жили мы вместе с моими родителями все в той же квартире в Орехово-Борисово, хотя это было очень не просто. Родители не хотели, чтобы я меняла фамилию, но во мне взыграло вечное чувство соперничества с Ритой. Как это – Рите можно, а мне нельзя! К тому времени Рита вышла замуж за известного биолога, потомка князей Мещерских. Я, как и сестра, взяла фамилию мужа и стала Потерилло. Бабушка отнеслась к этому с пониманием и говорила, что теперь это для нее самая любимая фамилия. Как-то раз, когда мне было особенно тяжело на душе, я пришла к бабушке и осталась у нее ночевать. Уснула на раскладушке под роялем. Бабушка всю ночь простояла около меня, гладила меня по голове, оберегала мой сон. Она молилась, чтобы Господь послал Сереже, моему тогдашнему мужу, хорошую женщину – с ударением на слове «хорошую»… Не меня, а другую. Она словно передала мне свои силы и все то, что в ее жизни не состоялось. У меня появилось чувство, что все будет хорошо.
Потом я влюбилась и вновь вышла замуж, но брак быстро распался. Наверное, я поступала плохо по отношению к своим мужьям, но прощалась я с ними честно, ничего не делала исподтишка. Винить некого – в самой неравной ситуации мы всегда виноваты поровну. А бабушкины молитвы о том, чтобы у моих мужей были хорошие жены, похоже, сбылись.
Благодаря бабушкиному и маминому воспитанию я прекрасно справляюсь со всеми хозяйственными делами. Я обожаю убираться, протирать пыль, наводить чистоту, вот только гладить не люблю и посуду мыть. С третьим мужем Александром Малчиком, тогда только приехавшим из США, я познакомилась, придя к нему в дом в качестве домработницы. Мой нынешний брак построен на совершенно другом фундаменте. Я поняла, что нельзя делать из любимого человека идола. Я научилась прощать. Я знаю, чего хочу от жизни, от себя и от мужа. Только теперь у меня появилось ощущение надежной стены, которого раньше не было. Мы с мужем все время спускаем друг друга с пьедестала и любим посмеяться друг над другом.
Александр – первый мужчина, который подал мне кофе в постель. И делает это вот уже девять лет. Утром я просыпаюсь, говорю, как мне не хочется вставать. А он отвечает, что наши женщины уже давно в электричках едут на работу, и нечего капризничать. Как мне все надоело, говорю я, и особенно ты со своим кофе. Но это я шучу. Саша принципиально не хотел, чтобы я брала его фамилию: «Ты – Трухачева, тебя знают, так и оставайся Трухачевой».
Анастасия Ивановна Цветаева с внучкой Олей Трухачёвой, 1968 год
— Правда, что в конце жизни Анастасии Ивановны услуги сиделки, ухаживавшей за ней, оплачивала мэрия немецкого городка Фрейбурга, где в 1904-1905 годах учились сестры Цветаевы? Неужели у Москвы не нашлось денег для старейшей писательницы России?
— Мне просто не пришло в голову обратиться за помощью к правительству Москвы. Если бы попросила – наверное, средства нашлись бы; но, несмотря на это, надо сказать, что правительство Москвы и музеи Марины Цветаевой очень помогли нам в трудные для нас дни, когда уходила бабушка, а спустя год на бабушкином доме была установлена мемориальная доска.
Семья Цветаевых не привыкла ничего просить. Папа и бабушка всю жизнь стремились добиться всего своими силами. Первое слово, которое мы с сестрой слышали с детства, это труд. Только два раза в году – в день моего рождения 1 июля и в день ангела 24 июля – я могла делать все, что захочу. А в остальные дни трудиться. Ася вышибла из нас всякую жадность и зависть. Мы никогда не заглядывали в чужой карман. Иной раз мне чего-нибудь хотелось, например, новое платье. Бабушка сразу резко меня обрывала: «Платье? А что ты из себя представляешь? Ты это заработала?»Когда мы приходили к кому-то в гости и видели, что на полу валяется монетка, пусть копейка, бабушка говорила: «Никогда не поднимайте сами. Скажите хозяину, пусть он сам поднимет и спрячет в кошелек, чтобы потом не говорили, что Оля взяла чужое».
Главное место в жизни бабушки всегда занимал труд. Ей было уже за девяносто, а она продолжала упорно работать: писала, печаталась, вела обширную переписку, помогала людям, кого-то куда-то устраивала… Скольких людей она принимала за день – сосчитать невозможно! И для каждого у нее находился совет или просто доброе слово. Самым большим желанием бабушки было любить людей действенной любовью. Она была очень требовательна к другим, но в первую очередь к себе.
Литературный труд ей казался легче физического. Бабушка заботилась о том, чтобы папа и мама не перетрудились на дачном участке, где они выращивали овощи, ягоды, зелень. «Не надрывайтесь вы так, – говорила она моим родителям. – Я напишу, заработаю».Терпение и труд все перетрут, повторяла бабушка. Всего нужно добиваться самим. Сначала что-нибудь сделай, а уж потом получи. В нашей семье привыкли отдавать. Отдай – и тебе все вернется в десять раз больше. Своих сыновей я воспитала в том же духе. Все, что у меня есть сейчас, я заработала сама.
Родители и бабушка постепенно подготавливали меня к тому, что они уйдут друг за другом. Первым ушел папа. Как-то зимним вечером, возвращаясь домой от бабушки, он почувствовал себя плохо. Он успел набрать код и упал около своего подъезда. Через два дня его не стало.
Я в это время гостила с сыном у Риты в Америке. Мы улетали туда в пять утра. Папа попрощался со мной, похлопал меня по плечу. Я до сих пор помню эту его руку на моем плече. Вдруг он неожиданно произнес: «Тяжело тебе будет в феврале, Оля». Я не поняла, что он имел в виду. В Америке мы с Андрюшей видели один и тот же плохой сон и узнали, что папы не стало. Когда мы вернулись и подъезжали к дому на такси, из окна нашей квартиры смотрели мама и мой младший сын Гриша. А папы уже не было.Для бабушки это был страшный удар. Как она его выдержала – не представляю. Из нее словно какой-то стержень вынули. У них была небольшая разница в возрасте – Ася родила папу в восемнадцать лет. Они были очень дружны, и характеры у них были во многом похожи. Бабушка называла папу Андреюшкой, а он ее Асенькой. Она пережила смерть сына тяжело, но мужественно, сказав, что жизнь продолжается, и она напишет свои записки о нем и назовет их «Памятник сыну». Но уходящие силы не позволили ей довести это до конца. Позже мы издали этот сборник воспоминаний о папе.
Анастасия Ивановна прощается с сыном
На сороковой день было много народа. Бабушка сидела, опустив голову и сжав руки между коленей, в кресле, подаренном ее сводной сестрой Лёрой – Валерией Ивановной. «Вот и случилось то, чего я больше всего боялась», – сказала она. Спустя три месяца бабушка заболела, а потом умерла.Последние месяцы жизни бабушки мы вели дневник, куда записывали все, что она говорила. Она мужественно боролась до конца. Очнувшись, могла спросить: «Я в своей квартире?» Номер квартиры был 58 – как печально знаменитая политическая статья. Когда она умирала, она поворачивалась ко мне и просила: «Смотри на меня. Ты – единственное, что у меня осталось». Мой старший сын делал ей искусственное дыхание рот в рот. А младший, Гриша, стоял на коленях и молился.
За несколько дней до конца баб
Сестры Марина и Анастасия Цветаевы: отражения
В июле в ретроспективе документальных фильмов Марины Голдовской было показано много интересного. Среди прочего — неоднократно мною виденный фильм об Анастасии Цветаевой «Мне девяносто лет. Еще легка походка». В этот раз вызвал он у меня другие мысли – я подумала о сходстве-несходстве двух сестер, об их непохожих и в чем-то сходных судьбах.
Но прежде – скажу вот о чем.
Картина эта, кроме всего прочего, — еще и рассказ о старости, о старости советской, удручающей не столько разрушением человеческой плоти, сколько неухоженностью и нищетой. Нигде – ни в Европе, ни в Америке не видела я таких нищенски одетых пожилых женщин. Анастасия Ивановна и две ее подруги – Татьяна Лещенко-Сухомлина и Евгения Кунина — дожили до поздней старости (99, 95, 99 лет), и стоит взглянуть на их убогий скудный гардероб, на глубокие складки на замученных, хотя и просветленных лицах – как тут же понимаешь, в каких страданиях, лишениях и борьбе за выживание протекли их годы.
Да, две из них прошли через ад Гулага, но ведь после… после были десятилетия советской жизни, при которой «старость» — не на словах, а на деле -ассоциировалась с маленькой пенсией, отсутствием медицинского присмотра, неуважением общества.
Да, эти три девяностолетние женщины, родившиеся до революции в обеспеченных интеллигентных семьях, читают стихи, поют, горюют, что больше не увидят Парижа, но боже мой, почему, почему им не было дано то, что давно имеют их сверстницы на Западе: возможность красиво одеться, сделать прическу, воспользоваться услугами врачебных и косметических кабинетов?
Почему, если я вижу на экране, скажем, Майю Туровскую, Софью Бернштейн-Богатыреву или Людмилу Штерн, я тут же, по их ухоженному виду и одежде, определяю, что живут они не в России, что съемки ведутся за границей?!
Но это к слову. Писать я хочу о сестрах Цветаевых, об их сходстве и несхожести.
Марина (Маруся, Муся) родилась в 1892, Анастасия (Ася) двумя годами позже, в 1894.Родились в семье немолодого профессора Цветаева, создателя Музея изящных искусств в Москве.
Судьба отпустила им годы неравномерно — Ася прожила вдвое больше Мусиного. Муся оборвала свой жизненный бег сама, в эвакуации, в Елабуге, 31 августа 1941 года, 48 лет отроду. Ася умерла в Москве в 1993, в своей постели, почти достигнув столетнего возраста, на 8 месяцев пережив сына Андрея.
Марина мечтала о внуках, судя по чудесному стихотворению «Бабушка» («Когда я буду бабушкой», 1919 ). Уже и имена придумала внучке и внуку – Маринушка с Егорушкой. Бог не привел. Муж Сергей Эфрон был расстрелян (на Лубянке?) в октябре 1941, сын Георгий Эфрон погиб в 19 лет на фронте Великой Отечественной. Из всей Марининой минисемьи могила есть только у Ариадны Эфрон, похороненной в родной для всех Цветаевых Тарусе.
Могила самой Марины в Елабуге затеряна, точного места захоронения нет. Правда, в Тарусе есть камень, на котором написано: «Здесь хотела бы лежать Марина Цветаева». А ведь какие удивительные строки были написаны Цветаевой в молодости, (в 21 год), в Коктебеле! «Идешь на меня похожий». Там о могиле, о кладбищенской землянике, которой нет «вкуснее и слаще». Думала, что могила будет. Но, может быть, так и нужно, чтобы могилой поэту был этот «Тарусский камень», где витает дух, а не лежат останки?
Младшая сестра Ася покоится вместе со старшими Цветаевыми и сыном Андреем на Ваганьковском кладбище. Ее линия живет, у нее есть внуки.
Но вернемся к фильму. Думаю, что его бы не было, если бы Анастасия Ивановна не носила фамилию Цветаева, прославленную старшей сестрой Мариной. Рассказ идет о цветаевской семье. Отец, мать, дом, распорядок жизни, Рождественские елки… О Марине Анастасия говорит неустанно, на протяжении всей картины, что еще раз доказывает первенствующую роль старшей сестры.
Книга Анастасии «Воспоминания», вышедшая в 1971 году, вызвала небывалый ажиотаж, ее тираж в 100 тысяч экземпляров был мгновенно распродан – таков был интерес к Марине. В те годы цветаевские стихи, стараниями дочери, Ариадны Эфрон, начали издаваться, читатели их узнали — и полюбили.
Да, Анастасия жила в тени славы старшей сестры. Она это сознавала. И напрасно Ариадна Эфрон укоряла «Воспоминания» за то, что там много самой Анастасии, а Марина показана без должного пиетета.
Пиетет был. С первых же страниц заявлялось:«Ее (Маринина, — ИЧ) одаренность была целым рангом выше моей, она с первых лет жизни – по народной пословице – «хватала с неба звезды».
Или такое: «… самая главная из нас, самая выдающаяся – и умом, и талантом, и характером – Маруся».
Тут нужно сказать вот что. Младшая сестра тоже была наделена писательским даром, правда, была она не поэтом – прозаиком. Все написанное ею до 43-х лет ( до ареста в 1937 году) пропало, было уничтожено органами ГБ. Судя по книге «Воспоминаний», младшая Цветаева была талантливой писательницей. Книга получилась интересная, с большим количеством живых черточек, описаний, с любовным портретом Марины. Мне даже кажется, что подробностей слишком много, книга огромная, больше 600 страниц. Нет того пристального внимания к слову, о котором говорила Марина Цветаева в своих письмах к редактору Рудневу, печатавшему в парижских «Современных записках» (1920-1940) ее прозу. Она считала, что проза поэта отличается от таковой писателя тем, что материалом для нее выступает слово и даже слог. Проза Марины – чудо, она потрясает. Проза Анастасии обстоятельна, она интересна фактами и подробностями.
Ну и от себя рассказчица не бежит, у нее своя жизнь, своя судьба. Было ли между сестрами соперничество? Тут мне вспоминается стихотворение, ставшее очень популярным, благодаря фильму Эльдара Рязанова, где оно положено на музыку, «Мне нравится, что Вы больны не мной».
Все ли знают, что посвящено оно Маврикию Александровичу Минцу, второму мужу Анастасии, которого Марина увидела в 1916 году, когда приехала навестить сестру в Александров. В Марининых стихах явно живет некоторая ревность к сестре, строчки о «ночном покое» так и хочется понимать наоборот – оно и понятно: Марина была безмерна в своих притязаниях, ей всего и всех было мало. «Маленький рыжий еврей» Маврикий Минц, гражданский муж ее сестры, был для нее чем-то привлекателен.
Вообще Цветаеву тянуло к евреям. Их отверженность казалась ей сродни отверженности поэтов: «В этом христианнейшем из миров/ Поэты — жиды». Конечно же, соперничество было, было и непонимание, и временами разлад, неизбежное следствие того, что они носили одну фамилию, занимались творчеством и имели общий круг друзей и знакомых.
Минц умрет от перитонита в 31 год, их с Асей годовалый сын Алеша погибнет в 1917 году – от дизентерии. Малыш, погибший в год революции от дизентерии, — бесспорно жертва разрухи и голода.
Марине тоже было суждено потерять дочь Ирину, умершую от голода в 1920 году в возрасте 3-х лет в Кунцевском приюте. Эту тяжелую историю, напоминающую сюжетом роман Уильяма Стайрона «Софи делает выбор», мы слышим в рассказе Анастасии. А потом она читает Маринины стихи:
Если душа родилась крылатой –
Что ей хоромы и что ей хаты!
Что Чингисхан ей и что Орда!
Два на миру у меня врага.
Два близнеца, неразрывно слитых,
Голод голодных – и сытость сытых.
(18 авг. 1918 )
Марина в революцию не чувствовала голода, жила поэзией, театром… но вот дети… Они от голода умирали. С трудом удалось выходить и спасти Алю, заболевшую в приюте воспалением легких, малярией и еще какой-то пакостью. И вот ужасная констатация: «Старшую из тьмы выхватывая, — /Младшей не уберегла» (Две руки, легко опущенные, апрель 1920).
В эмиграции во Франции Марина родила сына – Георгия, Мура. Анастасия и в фильме, и в своих «Воспоминаниях» называет Мура косвенным виновником самоубийства матери. Против этого резко восставала Ариадна, восстаю и я. Писала уже неоднократно, что оба — и мать, и сын — были загнаны судьбой в капкан безвыходной ситуации. Винить мальчика, «Марину Ивановну» бесспорно любившего и ею до безумия любимого, нельзя. Оба оказались в тупике.
В биографии Анастасии значится, что в 1921 году ее, по рекомендации Михаила Гершензона и Николая Бердяева (высокая протекция!), приняли в Союз писателей. Теперь она стала получать карточки на продукты и могла питаться в писательской столовой, следовательно, могла прокормить себя и выжившего в голод Андрюшу. А в 1922 году поэт Павел Антокольский (герой Марининой прозы!) познакомил Анастасию с неким Борисом Зубакиным, мистиком и розенкрейцером, впоследствии расстрелянным, из-за знакомства с которым ее трижды арестовывали в 1933, 1937 и 1949 году.
В первый арест ее спас Горький, во второй она была приговорена к 10 годам лагерей за участие в «контрреволюционной организации», оттрубила в БАМлаге от звонка до звонка и через два года была взята повторно, уже за создание «фашистской организации» — и приговорена к вечной ссылке в Сибирь. Реабилитирована со смертью Сталина. Сын прошел похожий путь, вслед за матерью дважды арестовывался, был в лагере и на поселении.
Страшная, но вполне обыкновенная для того времени история. Читаю и соображаю, что, когда в 1939 году Марина Цветаева из Франции поехала в Советскую Россию вслед за дочерью и мужем, она ДОЛЖНА БЫЛА ЗНАТЬ, что ее сестра Ася томится в лагере на Амуре. Все же удивительный роман написал Маркес «Хроника объявленной смерти». Марина знала, куда и на что она ехала. И все сбылось.
Сестры были различны характерами и привычками. Ася из мистика превратилась в конце жизни в православную христианку. С 27 лет была вегетарианкой, блюла обет безбрачия, исповедовалась и причащалась, окуналась в Святой источник. Добивалась, чтобы Марину отпели в церкви, чего не делают с самоубийцами, — и получила разрешение на отпевание сестры от самого Патриарха Алексия 2.
Что до Марины, то для нее не было запретов — ела и пила, что было в доме, курила, любила мужчин, случалось, и женщин, хотя душой тянулась к единственному – Сергею Эфрону, мужу перед Богом и людьми.
А как же Бог? В уже упомянутом стихотворении «Бабушка», о нем сказано так:
Ни ночки даром проспанной:
Всё в райском во саду!»
— «А как же, бабка, Господу
Предстанешь на суду?»
«Свистят скворцы в скворешнице,
Весна-то — глянь! — бела…
Скажу: — Родимый, — грешница!
Счастливая была!
Была грешницей, но – счастливой. Написано сие в голодной, темной и холодной России 1919 года. И знаете, в чем, мне кажется, причина? Марина владела Божьим даром — поэзией, он и сделал ее – наперекор ужасу ее жизни — счастливой.
Порядок – и безмерность, пост – и грехи, жизнь на родине — и отъезд, смерть в своей постели – и самоубийство… Рожденные в одной семье, вместе нараспев читавшие стихи, обе с похожими голосами и интонациями, не закончившие гимназии, рано выскочившие замуж и потерявшие ребенка, дружившие с Пастернаком и Волошиным… Они такие разные, эти сестры Цветаевы, одна из них – талант, другая – гений.
***
«Мне девяносто лет. Еще легка походка»
Кругом наши. «Это Россия, детка!» День и ночь Анастасии Цветаевой :: СамолётЪ
Фото: vologda.bezformata.com Дом Цветаевых в Соколе
День
Сначала был день. Марина (в семье ее звали Муся) и Анастасия (Ася) Цветаевы родились с разницей в два года (в 1890 и 1892 годах) в Москве, в семье профессора Цветаева. Их отец — Иван Владимирович был российским учёным-историком, археологом, филологом и искусствоведом, членом-корреспондентом Петербургской Академии наук, профессором Московского университета, тайным советником, создателем и первым директором Музея изящных искусств имени императора Александра III при Московском императорском университете, известном сегодня под именем Государственного музея изобразительных искусств имени А. С. Пушкина. Естественно, что девочки получили прекрасное домашнее начальное образование, а затем учились в частной женской гимназии и пансионах в Германии и Швейцарии. После ранней (от туберкулёза) смерти матери в 1906 году они вернулись в Москву. Отец умер в 1913.
Творчеством и Марина, и младшая Анастасия начали заниматься рано. Марина писала стихи, Ася — прозу. Произведения обеих издавались и были замечены литературным миром.
Марина Цветаева. Фото: nsknews.infoВ конце 1910 года, в Москве состоялось знакомство Марины Цветаевой с поэтом и литературным критиком Максимилианом Волошиным, а затем с его «Домом поэтов» в Коктебеле, где она познакомилась со своим будущим мужем Сергеем Эфроном. Через год, весной 1912, они обвенчались. В этом же году, очень рано, в 18 лет, и Ася Цветаева вышла замуж за девятнадцатилетнего Бориса Трухачёва.
Последующие годы сестры с семьями неоднократно проводили лето в Крыму, в Коктебеле, в Феодосии. Впоследствии Марина Цветаева вспоминала, что это было самым счастливым временем её жизни: «Коктебель 1911 г. — счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить того сияния», «Коктебель да чешские деревни — вот места моей души».
Ася Цветаева. Фото: leafclover.clubВ Феодосию сестры Цветаевы приезжали неоднократно, на короткое время, начиная с 1911 года. Остались яркие и эмоциональные воспоминания и отзыв в одной из Феодосийских газет на выступление Марины и Анастасии: «Снова выступали очаровательные сестры Цветаевы… Еще раз обвеяли нас солнечной лаской… Еще раз согрели одинокие одичавшие души!».
Марина и Сергей Эфрон с дочерью Ариадной сняли квартиру на даче Редлихов по ул. Анненской (ныне ул. Шмидта, 14), Анастасия с мужем Борисом Трухачевым и сыном Андреем поселилась на ул. Бульварной (ныне ул. В. Коробкова, 13). Дом, в котором Анастасия снимала две комнаты, хорошо сохранился и поныне. Еще живы лепнина на потолке, голландские печи, мраморная лестница в парадном подъезде. С 2003 года несколько комнат с отдельным крылечком стали долгожданным домом для музея Марины и Анастасии Цветаевых.
Дом Цветаевых в Феодосии. Фото: wikiway.comМы были в этом музее. В разгар невероятной крымской грозы, вселенского грома и потопа, мокрые насквозь буквально ввалились в несколько маленьких аккуратных комнаток, наполненных фотографиями, письмами, рисунками… Нас поразила тишина и невероятный экскурсовод, особенно и через душу читавшая нам, всего троим, одно из лучших стихотворений Марины Цветаевой:
Над Феодосией угас
Навеки этот день весенний,
И всюду удлиняет тени
Прелестный предвечерний час.
Захлебываясь от тоски,
Иду одна, без всякой мысли,
И опустились и повисли
Две тоненьких моих руки.
Иду вдоль генуэзских стен,
Встречая ветра поцелуи,
И платья шелковые струи
Колеблются вокруг колен.
И скромен ободок кольца,
И трогательно мал и жалок
Букет из нескольких фиалок
Почти у самого лица.
Иду вдоль крепостных валов,
В тоске вечерней и весенней.
И вечер удлиняет тени,
И безнадежность ищет слов.
Ночь
А потом пришла ночь. Через два года, в 1914 году, брак Анастасии и Бориса распался.
Началась война, затем революция. Летом 1917 года в Крыму умер от дизентерии Алёша, годовалый сын Анастасии от второго супруга — инженера-химика М. А. Минца, умершего в мае того же года от перитонита.
В начале 1920-х Анастасия Цветаева возвращается в Москву, живёт случайными заработками, но продолжает писать. Её сестра Марина в 1922 году эмигрирует в Европу. В 1927 году Анастасии Ивановне удаётся съездить за границу. Она гостила в Сорренто у М.Горького, а потом отправилась во Францию, где в последний раз в жизни виделась с сестрой.
В апреле 1933 года Анастасию Цветаеву арестовали в Москве. После хлопот Б. Пастернака, Е. П. Пешковой и М. Горького через 64 дня её освободили.
Через четыре года, в 1937, Анастасию арестовали снова. Цветаева была приговорена к 10 годам лагерей по обвинению в контрреволюционной пропаганде и агитации и участии в контрреволюционной организации. Её отправили в БАМлаг (впоследствии преобразован в Амурлаг), где она работала поломойкой, кубовщицей, рабочей на кирпичном заводе, а потом чертежницей в сметно-проектном бюро. Анастасия нарисовала «на заказ» около 900 портретов женщин-заключенных, писала стихи. Её сын Андрей Трухачев был приговорен к 10 годам за «контрреволюционную агитацию». Отбывал наказание сначала в Карелии, а затем в Каргопольлаге.
Анастасия Ивановна Цветаева. Фото: leafclover.clubПосле освобождения, в 1947 году, Анастасия приехала в поселок Печаткино, Вологодской области (сегодня это один из районов города Сокол), где к тому времени жил с семьей её сын. Все вместе они жили в скромной квартире в деревянном доме на улице Фрунзе. Здесь родилась внучка Анастасии Ивановны — Рита. Сюда, на Фрунзе, приезжала дочь Марины Цветаевой — Ариадна Сергеевна Эфрон, которая привезла с собой часть архива своей матери (машинописные распечатки произведений). Ариадна надеялась найти хоть какую-то работу в Печаткино, но не смогла и уехала. А Анастасию через два года относительно спокойной жизни вновь арестовало Вологодское НКВД. Бумаги сестер изъяли. Возможно, они до сих пор лежат где-то в вологодских архивах.
Дом в Соколе, в котором жила Анастасия Цветаева, сохранился. Это деревянное двухэтажное строение с когда-то застекленной верандой. По воспоминаниям Геннадия Зеленина (пасынка Андрея Трухачева, приемного внука писательницы), бабушка выходила на эту веранду подышать воздухом, и иногда там работала. Дом долгие годы был забыт и приходил в упадок. Только в 2014 году цветаевед Елена Титова, журналистка Наталья Мелехина и сокольчанка Людмила Кузнецова сумели его отыскать. В честь находки в Соколе провели акцию «Цветаевский костёр на Вологодской земле», которая теперь проводится ежегодно в сентябре.
В 2016 году активисты добились, чтобы дому Анастасии Цветаевой присвоили статус выявленного объекта культурного наследия Вологодской области, но это была только половина успеха. Ветхий расселенный дом все еще мог попасть под снос как аварийный, и пока решалась его судьба, внутрь здания постоянно пытались проникнуть маргиналы.
Только в декабре 2017 года, после того, как к проблеме подключился Общероссийский народный фронт, дом включили в единый государственный реестр объектов культурного наследия. Доступ к зданию ограничили и провели там субботник.
К сожалению, этот уникальный объект не только для Сокола и Вологодской области, но и для всей страны, до сих пор находится на грани гибели.
На краеведческих конференциях обсуждают, что мемориальная квартира Анастасии Цветаевой должна быть. Однако ни один из проектов, касающихся дома, пока не осуществился. «Чтобы на один дом не нашлось денег в огромной стране, где собираются развивать внутренний туризм, ищут новые туристические объекты и маршруты? — возмущается Ольга Кузнецова, писатель и член инициативной группы по спасению дома. Если ничего не изменится, он по примеру других вологодских строений, просто может сгореть!».
Елена Прекрасная
СамолётЪ
Твитнуть
Поделиться
Поделиться
Отправить
Понравился материал? Поблагодари автораАнастасиюшка
01.10.2001| Елена СВЕТЛОВА, |
| обозреватель «Совершенно секретно» |
 |
Иван Владимирович Цветаев и Анастасия Цветаева. Дрезден, 1910 г. |
Изучению жизни и творчества Марины Цветаевой посвящены десятки монографий и сотни публикаций. Ежегодно проводятся международные научные конференции, исследующие ее поэтический путь. На фоне этого цветаевского моря загадкой представляется отсутствие имени Анастасии Цветаевой.
На долю младшей сестры Марины выпало так много испытаний, что выйти из них без душевных потерь, казалось, невозможно. Она – смогла. В 1917 году Анастасия потеряла сына Алешу, умершего от дизентерии, в том же году от аппендицита скончался ее второй муж, Маврикий Александрович Минц. В 33-м – первый арест Анастасии Ивановны, ее освободили благодаря вмешательству Горького. В 37-м – новый арест в Тарусе вместе с сыном Андреем и десять лет лагерей на Дальнем Востоке. В недрах НКВД безвозвратно пропал весь литературный архив Анастасии Цветаевой. Два года от нее скрывали смерть Марины. Она узнала о трагедии лишь в 43-м, и тогда остановилось ее поэтическое перо. В 49-м очередной арест и осуждение на вечную ссылку в Сибирь. На этапе она прошла более десяти пересыльных тюрем, а вернулась к нормальной жизни в Москву лишь в шестидесятом. Скончалась, не дожив двух недель до 99 лет и на полгода пережив сына Андрея.
Четыре издания книги «Воспоминаний» Анастасии Ивановны доказывают, что интерес к ее творчеству велик. В этом убеждены Глеб Казимирович Васильев и его жена Галина Яковлевна Никитина, которые работают не один год над архивом писательницы. Для них она была Анастасиюшкой – близким человеком, с которым связывали двадцать лет «внезапной», по выражению Цветаевой, дружбы.
Эта дружба зародилась нежданно, в солнечный, как подарок, день поздней осени, на Тарусском кладбище у еще свежей могилы Ариадны Сергеевны Эфрон – дочери Марины Цветаевой. Встреча с Цветаевой – была ли она случайной?
«Хоть бы какой-нибудь крестик поставили», – вздохнула тогда Анастасия Ивановна, человек глубоко верующий, и на простой дощечке, найденной тут же, на миг задумавшись, шариковой ручкой начертила маленький крестик и надписала: Ариадна Сергеевна Эфрон-Цветаева. И годы жизни – по старому стилю.
У них сразу нашлись общие темы и имена, которые для большинства людей – пустой звук, а для них – целый мир. Говорили о Волошине, с вдовой которого Анастасия Ивановна тесно дружила; о герое цветаевской повести «Сказ о звонаре», который последние двенадцать лет своей жизни провел без колокольного звона.
«Глебушка, помните, что Вы – мой младший сын», – писала она в одном из писем. И надписала книгу стихов Марины, подаренную Глебу Казимировичу: «Моему третьему сыну».
Я в крошечной квартире на первом этаже хрущевской пятиэтажки на окраине Москвы. Самодельная мебель из подручных материалов, выкопанных порой на помойке. Прекрасная библиотека в тысячи книг и громадный цветаевский архив.
Хозяин, Глеб Васильев, происходит из древнего рода Вяземских, элегантностью манер и тонкой интеллигентностью напоминает петербургского профессора прошлого, точнее, уже позапрошлого века.
Род Вяземских ведет начало из глубины веков. Предок Глеба Казимировича, Кондрат Федорович Вяземский, был воспитателем и учителем царевича Алексея Петровича и пострадал от гнева Петра Великого после измены своего несчастного ученика. «Арифметика» Магницкого с пометками царевича хранилась у троюродной сестры Васильева – Е.Б. Вяземской.
Мария Анатольевна Вяземская, сестра бабушки Глеба Казимировича, училась в училище живописи и ваяния в классе известного художника Пукирева (его картину «Неравный брак» можно увидеть в Третьяковке). В доме берегли палитру и коробочку из пальмового дерева с остатками пастели и кисти, подаренные Пукиревым своей ученице.
По словам Марии Анатольевны, дружила она с фрейлиной Милюковой и часто бывала в ее московском доме. Там она впервые увидела хрупкого русоволосого мальчика лет четырех, в сапожках и подпоясанной рубашечке, которого на английский манер называли Никки. Это был наследник, цесаревич Николай Александрович Романов, впоследствии последний русский царь. Тетя Муся, обладавшая незаурядными гипнотическими способностями, часто лечила его от головных болей и недомоганий
 |
Марина и Анастасия Цветаевы. 1905 г. |
Глеб Казимирович Васильев родился уже после развода родителей, и вполне естественно, что потомку князей Вяземских по матери и польских дворян Арцышевских по отцу дали фамилию деда – Васильев. В молодости Аркадий Аркадьевич Васильев служил в Семеновском полку, но кутежи и посещения веселых домов – непременные атрибуты офицерской жизни – его не прельщали. Подав в отставку, молодой помещик пришел к управляющему Брянского завода: «Хочу освоить всю технологию литейного дела, начиная с «мальчишки на шишках». Через три года он стал опытным металлургом, а вскоре и вовсе вошел в тройку известнейших специалистов, возглавив куст Сормовских заводов. В доме до сих пор бьют часы, на бронзовом основании которых выгравировано: «Подарены Аркадию Аркадиевичу Васильеву сослуживцами Бежецкого завода в 1899 году».
У маленького Глеба интерес к предкам был велик, но родные о многом умалчивали, из страха. Мальчик никому не рассказывал о своих корнях, а фамилия бабушки, к счастью, никого не интересовала. В семье хранился так называемый сундук воспоминаний, двойной, с выпуклой крышкой, заполненный исключительно портретами членов августейшей фамилии и высоких церковных иерархов. В 1930 году, когда начались аресты, содержимое сундука пришлось безжалостно уничтожить. Рука не поднялась подвергнуть той же участи только семейную Псалтирь елизаветинских времен.
Глеб Казимирович показывает мне старинную книгу с обожженным свечой переплетом и пометками на полях, сделанными его предками в разное время: кто родился, кто скончался, кто женился. В 1780 году родился некий Троян, который скончался во младенчестве. Есть и более ранние записи и поздние, вплоть до 1917 года. В XVIII веке помещики писали самодельными чернилами из чернильных орешков. Их не размыло время, и записи прекрасно сохранились.
«Большинство моих древних предков, – рассказывает Глеб Казимирович, – имели довольно экзотические имена. Есть и Валерьян, и Евстолия, Полиэн и Эвфалия. Причина кроется в большой набожности одного из Вяземских – Сергея Сергеевича, который избегал расхожих имен. Он считал, что «несправедливо» обременять Николая Мирликийского (Чудотворца), «он с ног собьется и будет плохо смотреть за моими детьми, но святому на вакациях самое время о них заботиться». Редкие имена он давал не только собственным детям, но и своим крепостным. От поместий Вяземских, Моготова, что возле Монина, и второго – неподалеку от Фрязина, не осталось и следа».
Поздние Вяземские религиозностью не отличались. Обряды, конечно, соблюдались, и коротенькие молитвы перед сном читались непременно. Но бабушка Глеба Казимировича, из первого выпуска русских женщин-врачей, увлекалась Белинским и Чернышевским и в Бога не верила. Зато старшей сестре, тете Мусе, довелось преподавать основы живописи «епархиалкам» – молоденьким девушкам, жившим при монастыре и получавшим там религиозное образование и некоторые начатки светского. Ей случилось побывать и в знаменитом Шамординском монастыре, игуменьей которого была мать Мария, сестра Льва Николаевича Толстого. Вспоминала, как она перед каждым приходящим склонялась в поясном поклоне и просила помолиться о брате своем, великом грешнике Льве.
Семейные предания передавались маленькому Глебу по крупицам – время не благоволило потомкам знатных родов. В семье к новой, советской власти относились нелояльно, это невозможно было скрыть. Урок обществоведения в расписании, которое висело дома на стене, назывался «проделки дяди Володи». Глеб в три года выучился читать по старой орфографии и потом удивлялся отсутствию привычных букв в детских книжках послереволюционного времени. «Их Ленин убил», – объяснила тетя, и этим отношение мальчика к Ильичу определилось твердо и на всю жизнь.
30 октября 1945 года Глеба, в ту пору студента пятого курса Станкина, арестовали. Судили по печально известной статье 58, пункт 10 – «за антисоветскую пропаганду» и отправили в Северо-Печерский лагерь. «Мне повезло, что я шел сам по себе, не в группе. За групповщину давали больше, – говорит Глеб Казимирович. – Тогда сажали всех подряд. Выполняли план. Мы все были обречены».
Страх, который поселился в его душе в 1930 году, когда родные тайно сжигали фотографии царской семьи, держался до 1986 года – года, когда он впервые за свою долгую жизнь свободно вздохнул. Однажды утром ему позвонили друзья: «Беги в киоск и покупай «Огонек». Там на развороте был напечатан портрет Николая Гумилева – верный знак начинающихся перемен.
В комнатке с портретами Анастасии Цветаевой словно ощущаешь ее присутствие. Она не раз бывала в гостях у своих друзей.
Какой она была в жизни? «Мы узнали ее аскетом, жестко относящимся к себе. Это был строжайший, деспотичный властитель собственного существа, – вспоминает Глеб Казимирович. – Мало кто мог сравниться с ней в этом отношении. Она говорила, что когда ей что-то не хочется делать: писать, работать или идти, то она берет себя за волосы и собственной рукой вытаскивает из этого «не хочу».
Цветаева считала, что каждый человек способен силой своего духа побеждать слабости и недуги тела. Она могла просидеть за работой чуть ли не до рассвета, преодолевая порой сердечные приступы или боль в сломанном плече. Ее близкий друг, ученый и литератор Владимир Ионас, поражался, как после легкого завтрака Анастасия Ивановна могла ранним утром отправиться за сорок километров в райцентр, отстоять в храме заутреню, обойти аптеки и магазины, закупить на рынке овощи и фрукты, вернуться в Кясму (маленький рыбацкий поселок на берегу Балтийского моря в Эстонии) и деятельно провести остаток дня. Безжалостная к себе, она доходила до деспотизма в заботах о благе близких ей людей.
Анастасия Цветаева жила в коммунальной квартире, в комнате, которую называли «пенал» за ее несуразную форму. Из скромной пенсии и гонораров большую сумму всегда жертвовала на нужды церкви – она была прихожанкой храма Святителя Николая Чудотворца в Пыжах, что на Ордынке. Другим ощутимым расходом были книги и журналы с ее и Мариниными рассказами и статьями, которые покупались в больших количествах, но тут же надписывались и раздаривались родным и друзьям.
 |
С Глебами ее связывала двадцатилетняя дружба |
С животными, как и с очень маленькими детьми, была на «вы», считая, что те и другие ближе к Богу. «Вы уже покушали?» – серьезно спрашивала кошку. Могла поцеловать лапу собаке или пожурить четвероногого соседа за неистовый лай: «Ну как вам не стыдно, вы же хороший пес и должны уже знать меня». Процесс кормления голубей всегда превращался у нее в особый трогательный ритуал. При ней нельзя было даже убить таракана. Этих, по ее выражению, «нетребовательных животных», плодившихся во множестве в коммунальной квартире, травили только в отсутствие хозяйки. Близким друзьям Цветаева давала собачьи названия и просила не обижаться, поскольку в ее устах это звучало высшей похвалой. Своего друга, врача Гурфинкеля, например, нежно именовала сенбернаром.
После одной поездки в метро Анастасия Ивановна с юмором записала, как, увидев в стекле, к которому ее прижали, свое отражение – старуху, очень похожую на живую собаку, притом в очках, затряслась от смеха и тут же услышала громкий шепот: «И пускают же в одиночку таких в метро!»
Как-то Анастасия Ивановна рассказывала своим гостям, как спасла от неминуемой смерти муху, вырвав ее из тенет паука. А Глеб Казимирович в ответ «вспомнил» историю паука, у которого было много маленьких паучат. Он сплел сеть и долго, изо дня в день, поджидал муху. Бог создал его таким, что никакой другой пищи он не приемлет. Паучата все худели, желтели и слабели. И когда, наконец, попалась прекрасная жирная муха, неожиданно протянулась непонятная клешня, которая и отняла еду. Паук забился в уголок и заплакал об участи своих голодных деток. Когда Глеб Казимирович закончил свой рассказ, все примолкли. Анастасия Ивановна поджала губки, и этот вопрос больше не обсуждался.
Из «пенала» Цветаева переехала в маленькую квартирку на Большой Спасской (третий этаж, условный звонок в дверь). «Как у вас тут славно! – восхищались Глебы. – Вот только номер квартиры 58…» «Ну что ж, – ответила Анастасия Ивановна, – этот номер, наверное от Бога. «Живи и помни». В ее комнате, увешанной фотографиями, разгороженной шкафами и занавесками, величественно выступал рояль и таилась спаленка с киотом. Анастасия Ивановна, провожая гостей, непременно крестила их на прощание: «Храни вас Бог!»
Не терпела, когда женщины целовали ей руку. Всегда тут же целовала ответно и поясняла: «Чтобы потом не пожалели!» Были случаи, когда кто-то, поддавшись сильному душевному порыву, становился перед ней на колени. Цветаева тут же возвращала поклон.
Она молилась о спасении души Марины. Марина как бы незримо присутствовала в ее жизни. В архиве Анастасии Ивановны есть молитвы Дмитрия Ростовского за самоубийц, многократно переписанные ее рукой. Он указывал, что за самоубийц можно и нужно молиться, но келейно – не в храме. А к столетию со дня рождения Марины Цветаевой Русская Православная Церковь официально разрешила молиться о ее душе, потому что принято считать Марину не самоубийцей, а убиенной.
Одно время поклонницы Марины Цветаевой, истеричные экзальтированные особы, ездили в Елабугу и добивались чуть ли не эксгумации. Свою горячность они оправдывали тем, что место захоронения доподлинно, с точностью до метра, неизвестно. Привлекали даже экстрасенсов, что для Анастасии Ивановны, человека глубоко верующего, было совершенно неприемлемо. «Моей сестре, ее душе не важна могила, – писала она. – Она от нее далеко, и метры не занимают ее, но памятник стоит и пусть стоит ей в память».
Она сфотографировала крест, собственноручно поставленный ею Марине в 1960 году меж безвестных могил, а когда пленку проявили и напечатали этот кадр, явилось чудо: в небе, слева и справа от креста, словно парят купола двух храмов, которых никогда не было на этом кладбище. Анастасии Ивановне виделось в этом особое знамение, знак того, что ее деяние было правильным.
Многие художницы приносили Анастасии Ивановне портреты Марины, написанные по воображению или фотографиям. «Она ставила эти портреты на сундучок, – говорит Глеб Казимирович, – отходя и приближаясь, долго молчала и, наконец, выносила приговор. Положительных оценок мы припомнить не можем». Мало кто знает, что сама Анастасия Цветаева прекрасно рисовала. В лагерных бараках она нарисовала карандашом более двухсот портретов разных людей, в том числе портреты Марины и своего сына Андрея, сделанные с фотографий. В архиве сохранились натюрморты и пейзажи 70–80-х годов, которые, кроме родных и близких друзей, не видел никто.
Она называла их просто Глебы, мгновенно почувствовав поразительное духовное родство Галины Яковлевны и Глеба Казимировича. «Какая Галя? – спрашивала Анастасия Ивановна по телефону. – Глебова?» Они навещали ее два-три раза в неделю, а перезванивались чуть ли не каждый день. Часто телефонные разговоры переходили в потрясающие монологи Цветаевой. Идея стенографировать эти беседы появилась, когда Глеб Казимирович лежал в больнице, а Галина Яковлевна не могла пересказать ему все подробности. С тех пор всякий раз, услышав голос Цветаевой в трубке, она вела стенограммы, а затем, по свежим следам, расшифровывала и перепечатывала текст. Результатом явился сборник «Телефон на Большой Спасской», от которого невозможно оторваться.
К знаменательной дате – десятилетию их дружбы – Глебы подарили Анастасии Ивановне собственноручно оформленный экземпляр воспоминаний разных людей об их первой встрече с ней. Цветаевой очень понравилась книжка, и она благословила своих друзей на продолжение. С той поры подготовлено уже шесть книжек, сделанных «на коленке» от и до. С иллюстрациями, в переплете – все как положено. Раньше Галина Яковлевна печатала на машинке, теперь освоила компьютер, а фотографии делаются все в той же маленькой квартирке, где чудом устроилась и крохотная фотолаборатория.
Каждый сборник – библиографическая редкость. Общий тираж – пять экземпляров. Одна книжка традиционно отправляется в Музей Марины Цветаевой, вторая – внучке Анастасии Ивановне, Оле Трухачевой, третья улетает в частный музей «Пяти поэтов» Юлия Зыслина в США, четвертая – в Музей сестер Цветаевых в Феодосии, а пятая остается в домашней коллекции. Уже собрано свыше шестидесяти воспоминаний. Людей искали по цепочке. Кто-то отзывался с радостью, за кем-то приходилось «охотиться» годами. «Все на свете сцеплено между собой, – убежден Глеб Казимирович, – какие-то колесики всегда приводятся в движение, в котором не бывает случайностей».
 |
«Я буквально тонула в этой работе, не в силах оторваться, читая каждое письмо от начала до конца, – признается Галина Яковлевна. – Анастасия Ивановна вообще ничего не выбрасывала, даже квитанции и рецепты. Есть такие бумаги, которые вроде бы ничего не представляют собой, но она же их для чего-то хранила. Значит, это имело какой-то смысл. Если вдруг появится человек, который будет работать над биографией Анастасии Ивановны, все эти материалы станут для него неоценимой помощью и поддержкой. Мы еще всерьез не приступали к рукописям и переводам. Когда Глеб недавно сильно заболел, лежал с высокой температурой, горячий, как печка, мне стало так страшно: а что я со всем этим буду делать, если его не станет?! Я ведь не осилю одна!»
После выхода в свет «Воспоминаний» на Анастасию Ивановну буквально хлынул поток писем. Люди рассказывали о себе, о своих бедах и болезнях. Многим она отвечала: давала советы, адреса знакомых врачей, которым часто звонила сама, прося принять того или иного пациента. Когда она отдыхала в Коктебеле, а из Феодосии приезжал врач, пользовавший Марию Степановну Волошину – вдову Максимилиана Волошина, день был посвящен всем, кто находился в доме поэта.
Анастасия свято верила в возможности гомеопатии. Она прекрасно знала принципы лечения и бесконечную номенклатуру гомеопатических средств. Перед поездкой – а Цветаева двадцать пять лет подряд ездила в Кясму – закупались невероятные количества гомеопатических средств на все случаи жизни. За несколько дней до отъезда начиналась укладка вещей, причем Анастасия Ивановна, невзирая на возраст, все стремилась сделать своими руками. Что-то непременно подштопывалось, на чемоданы натягивались чехлы, которые тоже нуждались в ремонте, настолько они были ветхими. Последняя ночь перед дорогой всегда была бессонной.
С собой Цветаева везла святую воду, в целебную силу которой очень верила. Как правило, заранее проращивался зеленый лук, чтобы в дороге имелся источник витаминов. К здоровью Анастасия Ивановна относилась с большим вниманием. Человек – Божье творение, говорила она, и мы не имеем морального права относиться к себе пренебрежительно.
Глебам удалось отыскать около двух с половиной тысяч ее автографов. В них отражается период, равный почти восьмидесяти годам, начиная с росчерка пера на первой книге юной Анастасии Цветаевой до последних надписей, сделанных незадолго до смерти. Автографы, снабженные комментариями, собраны в пяти объемистых томах и переданы в Дом-музей Марины Цветаевой.
Порой Анастасия Ивановна сетовала, что осталось слишком мало людей, кому она могла бы подписать письмо: «Просто – Ася». Одна из последних сверстниц – Майя Кудашева, вдова писателя Ромена Роллана, – человек удивительной судьбы. Ее первый муж, князь Кудашев, был офицером белой армии и погиб в Крыму во время гражданской войны. Когда полуостров заняли красные, Майю арестовали, обвинив по двум пунктам – как княгиню, то есть «чуждый элемент», и подругу бандита – «батьки Ивана». Анастасия носила подруге передачи в феодосийскую тюрьму. Чудом избежав смерти, Майя вернулась в Москву, стала писать стихи на французском и однажды отправила свежеизданный томик в Швейцарию, Ромену Роллану. Последовала встреча, переросшая в любовь. Когда кантональные власти отказали советской гражданке в визе, всемирно известный писатель пригрозил продать свою виллу и навсегда покинуть страну. «Из-за нашей Майки чуть не возник международный конфликт», – смеясь, рассказывала об этом эпизоде Анастасия Ивановна.
На книге «Воспоминаний» дарственная надпись внучке Оле. В этих строчках, написанных рукой Анастасии Ивановны, есть пронзительные до слез слова: «…Не бросай никогда музыку, трудись у рояля, и если взгрустнется, что меня уже нет на свете, – помни, что я продолжаю любить тебя, и сыграй мне вслед – я услышу».
Знает ли она там, где нашла покой ее чистая душа, что в пятиэтажном доме на окраине Москвы ее по-прежнему любят верные Глебы?
Сегодня исполняется 120 лет со дня рождения Анастасии Цветаевой
Анастасия Цветаева прожила долгую и непростую жизнь. Вся её жизнь была похожа на странствие – и в буквальном смысле тоже: в непрестанных дальних и не очень дальних поездках до самой смерти. Сколько вмещает она щедрых даров – встреч, дружб, сколько страданий, смертей и разлук!
Анастасия Ивановна Цветаева родилась 26 сентября 1894 года в Москве в семье профессора, основателя Музея изящных искусств (ныне музей им. А.С.Пушкина) Ивана Владимировича Цветаева и пианистки Марии Александровны Мейн (Mein). Старшая сестра Анастасии Ивановны Цветаевой – Марина Ивановна Цветаева, поэтесса.
Отец Анастасии Ивановны — сын священника Владимирской губернии. Всего в жизни достиг сам. Стал учёным с мировым именем. Его первая жена умерла, от этой смерти он не мог оправиться ещё долгие годы. С этой незаживающей раной в сердце он вторично женился на Марии Александровне Мейн, которая была моложе его на двадцать один год, дочери богатого и известного в Москве человека. От первого брака у него осталось двое детей – Валерия и Андрюша.
Мать Анастасии Ивановны, Мария Александровна, была человеком незаурядным, наделённым умом, большими художественными способностями. Она свободно владела четырьмя европейскими языками, блестяще знала историю и литературу, сама писала стихи на русском и немецком языках, переводила, проявляла способности к живописи. Детство Анастасии Ивановны протекало стремительно и оставило о себе воспоминания счастья. Зимой – Москва, родной дом в Трёхпрудном переулке, музыка, книги, прогулки с няней. Летом была полудеревенская Таруса, где профессор Цветаев арендовал дачу. Сто сорок вёрст от Москвы, по калужской дороге, маленький городок над чистой, спокойной Окой…
Анастасия с сестрой учение в гимназии Потоцкой. Она много лет спустя писала в «Воспоминаниях» о своих и Марининых ученических годах: «В гимназиях у обеих нас учение шло легко, отлично, но неспокойство характеров, резкие выходки создавали нам двойственную славу». После этой гимназии – гимназия Брюхоненко, где к тому времени училась и Марина. Потом – выпускные экзамены.
Марина и Анастасия Цветаевы. 1905 год
Анастасия Цветаева. 1905 год.
Зимой 1911 года на катке 16-летняя Ася познакомилась со своим будущим мужем Борисом Трухачевым, ему было восемнадцать.
Башлык откинула на плечи:
Смешно кататься в башлыке!
Смеётся, — разве на катке
Бывают роковые встречи?…
Летом 1911 года Анастасия Цветаева приезжает в Коктебель, где к тому времени по приглашению М. А. Волошина уже гостила Марина. Тогда же сёстры Цветаевы первый раз попали в Феодосию. Город произвёл на них удивительное впечатление. «Это сказка из Гауфа, кусочек Константинополя… И мы поняли – Марина и я, — что Феодосия – волшебный город и что мы полюбили его навсегда», — писала Анастасия Ивановна Цветаева в своих «Воспоминаниях».
Через некоторое время в Коктебель приезжает и Борис Трухачёв. Затем Ася и Борис вместе едут в Финляндию. В 1912 году, после Пасхи они обвенчались, в этом же году родился сын Андрей, но через год Анастасия Цветаева и Борис Трухачев расстались (Борис Трухачев умер от сыпного тифа в Старом Крыму в 1919 году).
Поникли узенькие плечи
Её, что мчалась налегке.
Ошиблась, Ася: на катке
Бывают роковые встречи!
Анастасия Цветаева и Борис Трухачев. Коктебель. 1911 год
В 1913 году Анастасия Ивановна приехала в Феодосию со своим маленьким сыном Андрюшей Трухачёвым. В то время в Феодосии с семьёй жила и Марина, которая остановилась в доме Редлихов, приютившемся на склоне горы Тепе-Оба, на бывшей Анненской улице (ныне это улица Шмидта,14). Анастасия Цветаева жила недалеко от сестры, в доме на углу ул. Военной и Бульварной (ныне ул. Коробкова, 13). В нашем городе Цветаевы прожили с октября 1913 до мая 1914 года.
Анастасия Цветаева с сыном Андреем. Феодосия. 1913 год. Фотоателье Гольдштейна
Марина и Анастасия любили гулять по Феодосии, посещали «великосветские собрания». Бывали сестры Цветаевы у художников К. Богаевского, М. Латри, Н. Хрустачева. Об этом времени, об этих встречах тепло и восторженно пишет А. И. Цветаева в своих «Воспоминаниях». Особенно любили они бывать на окраине города в доме Нины Александровны Айвазовской, которая часто собирала у себя людей искусства, наслаждаясь их обществом, угощая на славу. В этом гостеприимном доме звучала музыка, читали свои стихотворения М. Волошин и М. Цветаева. Сестры Цветаевы любили читать стихи Марины в унисон, слог в слог.
«Мне нравится, что Вы больны не мной…», — у всех на слуху это стихотворение Марины Цветаевой, ставшее песней, но, наверное, не все знают, что посвящено оно Маврикию Александровичу Минцу (1886-1917), инженеру, второму мужу Анастасии Ивановны, за которого она вышла замуж в 1915 году. В этом же году была написана первая книга Анастасии Цветаевой «Королевские размышления».
В 1916 году – еще одна книга «Дым, дым и дым» (философское произведение, посвященное Марине Цветаевой). В ней размышления о себе, о жизни, о вере и безверии. Марина Цветаева посвятила сестре стихотворение, которое так и называлось «Асе». Вот строки из него:
Ты мне нравишься: ты так молода,
Что в полмесяца не спишь и полночи,
Что на карте знаешь те города,
Где глядели тебе вслед чьи-то очи,
Что за книгой книгу пишешь…
В 1916 году у Анастасии Цветаевой родился второй сын – Алеша. Её глаза светились счастьем. А спустя год в Москве скоропостижно скончался муж Анастасии Цветаевой Маврикий Александрович Минц. А менее чем через два месяца в Коктебеле от дизентерии умирает младший сын Алеша. Из романа Анастасии Цветаевой «Amor»: «…Еще нет младшему года, когда в девять дней от гнойного аппендицита – ошибка врачей – умирает Маврикий. Я стою на Дорогомиловском кладбище, не в силах что-либо понять… А через шесть недель в Крыму – умирает в пять дней наш сын, начавший ходить, говорить, так на отца похожий! Я остаюсь в двадцать два года одна. В Бога, в иную жизнь я не верила. Здесь же – потерян смысл. Рот закрыт для общения с людьми».
А. Цветаева с сыном Андрюшей (слева), М. Цветаева с дочерью Алей, сзади — С. Эфрон и М. А. Минц.
Александров. 1916 год.
В этом же романе строки о том, как через два года она пришла на могилу сына: «Алёшенька, сыночек мой…позабытый», — спотыкаясь, проговорила и упала на колени, на сухую пустыню земли, и, поцеловав землю, легла на нее, как ложится пес на могилу хозяина, у почти сравнявшегося, выветренного холма с маленьким покосившимся крестом. Встала, когда потемнело. В небе были кроткие звезды. Спокойная, все решившая. Алеша, маленький, нигде не сущий – встретил, утешил, научил лучше всех, ее утешавших». Смерть Алеши осталась раной на всю жизнь.
Марина и Анастасия Цветаевы. Феодосия. 1914 год
Крым времен гражданской войны, первых лет «красного террора» описан Иваном Шмелевым в «Солнце мертвых», Анастасия Цветаева все это видела своими глазами. А еще – подступал голод. Марина написала в 1918 году строки, которые в полной мере относятся и к Асе:
Дороги хлебушек и мука!
Кушаем – дырку от кренделька.
Да, на дороге теперь большой
С коробом – страшно, страшней – с душой!
Тыщи – в кубышку, товар – в камыш…
Ну, а души-то не утаишь!
Девочка, выросшая в интеллигентной дворянской семье, с заботливыми няньками и наставницами в пансионах, никогда не знавшая нужды, пишущая романы – ворочала бревна, таскала воду, добывала еду для семилетнего сына. И снова удивительным образом подходят ей слова Марины, написанные в 1919 году в Москве о себе:
А была я когда-то цветами увенчана
И слагали мне стансы – поэты.
Девятнадцатый год, ты забыл, что я женщина…
Я сама позабыла про это.
Анастасия Цветаева в это время жила в Феодосии, Судаке, Старом Крыму. В ответ на расклейку записок о преподавании языков, находит уроки: у начальников и торговцев. В Феодосии Анастасия Ивановна работала в библиотеке Наробраза.
В сохранившемся письме М. Цветаевой сестре от 17 декабря 1920 года Марина пишет: «Ася, приезжай в Москву. Ты плохо живёшь, у вас ещё долго не наладится, у нас налаживается… Ася! – Жду тебя. – Я годы одна (людная пустошь). Мы должны быть вместе, здесь ты не пропадёшь…».
В 1921 году А. И. Цветаева с сыном возвратилась в Москву. Трудности ее не закончились. Ей посчастливилось найти службу: стала вести школу ликбеза в Центральном управлении военных сообщений, получала паёк.
Когда сыну, Андрею Трухачёву, исполнилось 12 лет, Анастасии Цветаевой удалось на время устроить его в один из приютов, где детей кормили, а кроме занятий по школьным предметам обучали ремеслам. В начале нэпа – переводы с немецкого. Жизнь без хлеба, на сушёной картошке. Затем ей удалось устроиться на работу в музей, который основал ее отец.
В 1922 году в Союзе писателей произошла встреча с профессором археологии Б. М. Зубакиным, «поэтом-импровизатором, мистиком» (в Москве его звали Калиостро). Он стал другом и духовным наставником А. И. Цветаевой. К моменту их знакомства Зубакин уже был в переписке с М. Горьким.
В 1927 году состоялась поездка А. И. Цветаевой и Б. М. Зубакина к Максиму Горькому в Италию, в Сорренто, где тогда жил писатель. В этом же году Анастасия Ивановна последний раз встречается со своей сестрой, Мариной Цветаевой, которая жила тогда с семьей во Франции, недалеко от Парижа, и Анастасия приехала к ним из Сорренто.
Анастасия Цветаева с сыном Андреем. 1919 год
Первый раз А. И. Цветаеву арестовали в апреле 1933 года. Допросы продолжались по 15 — 17 часов. Вскоре ее выпустили. «Максим Горький заступился», — говорила она. То, что при первом аресте за нее заступился Максим Горький, Анастасия Ивановна узнала из слов следователя при аресте в 1937 году: «Горького больше нет, теперь вам никто не поможет». В этот же день арестовали и ее сына Андрея, который успел получить диплом архитектора. Анастасия Ивановна просидела пять месяцев в Бутырке, затем ее выслали на 10 лет в лагерь на Дальний Восток. Андрею дали 5 лет. Затем, после окончания срока, он работал в военстрое, женился. Анастасия Ивановна после освобождения приехала к сыну в поселок Печаткино под Вологдой. В 1947 году родилась первая внучка Рита. Имя ей дала бабушка. Через год и четыре месяца, в 1949 году, Анастасию Ивановну Цветаеву арестовали третий раз и после пяти пересыльных тюрем отправили на вечное поселение в Сибирь (деревня Пихтовка Новосибирской области).
Андрей Борисович тоже был арестован повторно, отсидел еще четыре года. Недолго жил в Башкирии, а потом – Павлодар на целых 18 лет. В 1956 году, после неправедно затянувшегося заключения, он вернулся в семью, и в 1957 году родилась его вторая дочь Ольга, на 10 лет моложе старшей, Маргариты. На пенсию он вышел 63-х лет и после долгих хлопот получил квартиру и прописку в Москве. Умер 31 января 1993 года. Для матери это было страшным ударом, ее не стало 5 сентября того же года. Анастасия Ивановна года не дожила до своего столетия.
На долю этой удивительной женщины выпало много испытаний. Все горести и невзгоды она преодолела с высоко поднятой головой. «С 41 года жизни я впервые начала писать стихи. Сперва английские, затем – русские. Поток стихов залил мои тюремные дни (стихи, рожденные в воздух, утвержденные памятью, ибо даже карандаш в советских тюрьмах был запрещен)».
Как странно начинать писать стихи,
Которым, может, век не прозвучать…
Так будьте же, слова мои, тихи,
На вас тюремная лежит печать.
Анастасия Ивановна не смогла похоронить сестру, прервавшую свою жизнь в Елабуге в 1941 году (о смерти Марины Анастасия Цветаева узнала только спустя два года, в 1943 году). Однако она смогла сделать все для того, чтобы память о Марине жила, чтобы жили ее стихи. В книге «Дым, дым, дым», двадцати лет от роду, Анастасия писала: «Маринина смерть будет самым глубоким, жгучим – слова нет – горем моей жизни». Роман А. Цветаевой «Amor» писался в лагере, передавался «на волю» на маленьких листочках. Часть листов была из папиросной бумаги, поэтому… ушла на самокрутки, и эти страницы романа были утрачены безвозвратно. Через много лет Анастасия Ивановна вернулась к этому произведению – прочла сохранившееся, восстановила утраченное, и роман вышел в 1991 году в издательстве «Современник». «Amor» несомненно автобиографичен, хотя главную героиню Анастасия Цветаева назвала Никой и как бы дистанцировалась от нее… Но так написать о сталинских лагерях мог только тот, кто сам это пережил:
Сюита тюремная
Убоги милости тюрьмы!
Искусственного чая кружка,-
И как же сахар любим мы,
И черный хлеб с горбушкой!
……………………………….
Но есть свой пир и у чумы, —
Во двор, прогулка пред обедом.
Пить пенящийся пунш зимы,
Закусывать беседой.
Книга всей ее жизни — «Воспоминания». Главным жанром для себя считала мемуары: «…Кажется мне, что в жизни столько фантастического, неожиданного, такие встречи, разлуки, такие события, сочетания и нежданности, каких не выдумать самому прирожденному фантазеру».
Анастасия Цветаева с сыном Андреем Трухачевым.1981 год
После реабилитации Цветаева жила в Москве и каждую весну ездила в Павлодар к семье сына. С 1963 года приезжала в Коктебель. До конца 1980-х А. И. Цветаева много раз бывала в Коктебеле и Феодосии. В её книге «История одного путешествия (Крым, 1971)» есть страницы, посвящённые «узнаванию» той Феодосии, где когда-то жили сестры Цветаевы.
Строки «Мне восемьдесят лет…» написаны в мае 1975 года в Коктебеле. Последний раз Анастасия Ивановна в сопровождении врача приезжала в Коктебель в ноябре 1988 года со съёмочной группой телевизионного фильма о Марине Цветаевой. Она пробыла там три дня.
Анастасия Ивановна Цветаева была вегетарианкой, обливалась холодной водой, до последних лет сохраняла ясность ума, бодрость духа, работоспособность и очень любила ходить пешком. Стихотворение Марины Цветаевой «Ода пешему ходу» было ее принципом.
Большой любовью всей жизни Анастасии Ивановны, как у её мамы и сестры Марины, были … коты и собаки. С какой любовью, с каким знанием дела она описывает четвероногих друзей! Она трепетно относилась ко всему сущему – как к живому.
В повести «Старость и молодость» есть такие слова: «Только недавно я стала ступать на траву – есть такая травка-муравка, кудрявая, низкая, я ее гущу обходила еще в прошлом году во дворе в Паланге – щадила. Теперь иду. Отчего? Мало ходить осталось. Она, кажется мне, не сердится. Она возродится. Я исчезну скорей, чем она». Анастасия Ивановна Цветаева похоронена на Ваганьковом кладбище.
«Мне восемьдесят лет…»
Мне восемьдесят лет. Ещё легка походка
Ещё упруг мой шаг по ступеням
Но что-то уж во мне внимает кротко
Предчувствиям, приметам, снам.
Мне 80 лет? Сие понять легко ли
Когда ещё взбегаю по холму
И никогда ещё сердечной боли
Ни головной… но сердцу моему
Уж ведомо предвестия томленье
Тоска веселья, трезвость на пиру,
Молчание прикосновенья
К замедлившему по строке перу.
«Ода пешему ходу»
Богу сил, Богу царств —
За гранит и за щебень,
И за шпат, и за кварц.
Чистоганную сдачу
Под копытом – кремня…
И за то, что — ходячим
Чудом сделал меня!
…Где предел для резины —
Там простор для ноги.
Не хватает бензину?
Воздуху хватит в груди!
Анастасия Цветаева и Мария Волошина. Коктебель. 1970-е годы. Собрание Дома-музея М. А. Волошина
Анастасия Цветаева с правнуками Гришей и Андреем, правнучкой Ольгой, внучками Маргаритой и Ольгой и их мужьями.
1980-е годы.
Анастасия Цветаева на фоне изображений своих любимых животных -кошек и собак.
Обложка книги Анастасии Цветаевой «Воспоминания», изданной в 2005 году. Фото Марины и Анастасии 1911 года.
http://tsvetayevs.org/creation/anastasia_biography.htm
http://www.calend.ru/person/6168/
Анастасия Ивановна Цветаева — | ————- Я тогда училась в Москве в Литературном институте, примерно, на втором курсе. В те времена про Марину Цветаеву мало знали. В провинциях России она была в основном неизвестна, но очень популярна среди студентов Литинститута и московской интеллигенции того времени. Был занудный осенний день. Я приехала в издательство «Художественная литература» за гонораром за стихи. Окошечко кассы было наглухо закрыто, что ввело меня в уныние. Присела на диванчик. Рядом сидела, в таком же унылом ожидании, пожилая хрупкая женщина. Анастасия Цветаева Молчание было невыносимо, и мы разговорились. О том, о сем. Главное – не помню теперь сути разговора, лишь запомнилось, что разговор тёк легко, и мы смеялись. Окошечко всё не открывалось, кассирши не было. Видимо, все знали, что касса будет закрыта, кроме нас двоих. И мы, беседуя о литературе, дружно пришли к выводу, что мы, веря в расписание работы кассирши, приперлись сюда, как две дуры, вместо того, чтобы позвонить и узнать… И тут женщина добавила к этому выводу, её изречение помню дословно: И мы опять смеялись, потому что она определила суть весьма точно. И обе мы ели – вчера, и обе утром – пили только чай. И она тоже – без сахара. Хотя я всегда пью без сахара. Вдруг заявилась кассирша, увидела нас, гневно дернула головой и стала ругаться. Затем сжалилась и решила выдать нам честно заработанные нами деньги. Потом мы еще беседовали, пока шли от издательства, но я уже всё воспринимала иначе, и меня одолело смущение. И образ ее – хрупкий, и взгляд – очень доброжелательный, и речь ее – непринужденная, до сих пор кажутся мне очень значимыми мгновениями в моей жизни. Октябрь, 2010 Фотоальбомы Марина и Анастасия Цветаевы — много фотографий Марина Цветаева, Георгий Эфрон, Ариадна — фото Анастасия Ивановна Цветаева Анастасия Ивановна Цветаева (сестра Марины, писатель, публицист) родилась 14 (27) сентября 1894, скончалась в возрасте 99 лет – 5 сентября 1993. С 1902 по 1906 жила вместе с сестрой Мариной в Западной Европе – девочки учились в частных пансионах Германии и Швейцарии. В возрасте 17 лет вышла замуж за Бориса Сергеевича Трухачева (1893 – 1919), с которым вскоре разошлась. Потом он скончался от тифа в 26 лет. От Трухачева у Анастасии родился сын Андрей. Анастасия Цветаева — 1911 Борис Сергеевич Трухачев — 1911 В 1915 у Анастасии вышла первая книга, философский текст проникнутый ницшеанским духом, — «Королевские размышления». Второй супруг Анастасии – Маврикий Александрович Минц (1886 – 1917) скончался от перитонита. Сын от него – Алеша, прожил один год (1916-1917). В 1921 году Анастасию приняли в Союз писателей. В 1926 году она завершила книгу «Голодная эпопея», а затем «SOS, или Созвездие Скорпиона» — обе книги не удалось опубликовать. В 1927 она отправилась в Европу и во Франции последний раз в жизни увиделась с сестрой Мариной. В апреле 1933 в Москве Анастасию Цветаеву арестовали, затем, после хлопот М.Горького, освободили через 64 дня. Освободившись из лагеря в 1947 г., в 1948 Анастасия Цветаева снова была арестована и сослана на вечное поселение в деревню Пихтовка Новосибирской области. Анастасия Ивановна была освобождена после кончины Сталина, в 1959 – реабилитирована, стала проживать в Москве. Книга Анастасии Цветаевой «Воспоминания», изданная в 2005 Анастасия Ивановна очень заботилась о могиле сестры, которая похоронена на Петропавловском кладбище в Елабуге, в 1960 году она возвела на могиле крест. ———————— Андрей Борисович Трухачев (1912–1993) — сын Анастасии Ивановны Цветаевой от первого мужа. В 1937 г. окончил архитектурный институт, а 2 сентября того же года вместе с матерью был арестован в Тарусе. Получил 5-летний срок. Отбывал его на севере, в Карельской АССР, работая прорабом участков на Белбалт комбинате. Произведения, книги Анастасии Цветаевой Королевские размышления — 1915 Дым, дым и дым — повесть — 1916 Голодная эпопея, 1927 — уничтожена НКВД SOS, или Созвездие Скорпиона — уничтожена НКВД Старость и молодость Воспоминания Сказ о звонаре московском Мой единственный сборник — стихи Моя Сибирь, 1988 Amor Непостижимые — опубликовано 1992 Неисчерпаемое — опубликовано 1992 |
Автор: Цветаева Анастасия Ивановна — 15 книг.Главная страница.
Анастасия Ивановна Цветаева (1894–1993) – русская писательница.Родилась 14 (27) сентября 1894 в Москве в семье директора Румянцевского музея, основателя Музея изящных искусств профессора И.В.Цветаева. Детство и ранняя юность прошли в постоянном общении с сестрой, поэтом М.И.Цветаевой, и это оказало решающее влияние на формирование личности Цветаевой. Как и сестра, Цветаева получила домашнее образование (знание иностранных языков, занятия музыкой и т.п.), которым руководила ее мать.
В 1902–1906 жили в Италии, Швейцарии и Германии, учились в частных пансионах, в 1906 – в Ялте. После смерти матери Цветаевы вернулись в Москву. Важная часть духовных впечатлений детства и юности связана с Тарусой на Оке, где часто жила семья.
Творческая атмосфера семьи, постоянное общение с сестрой способствовали тому, что Цветаева с детства начала писать прозу. Ее сочинения были проникнуты философскими размышлениями – о религии, смысле жизни и творчества. Раннее замужество (1912) и рождение сына не помешали активному творческому труду Цветаевой. Первая книга Размышления (1915), которую она впоследствии называла «атеистической», заслужила высокую оценку философа Л.Шестова.
Известность Цветаевой принесла вторая книга прозы Дым, дым, дым (1916), после выхода которой, по ее воспоминаниям, читательницы приходили за советом: «Как жить?» При переиздании в 1988 она написала к книге послесловие, в котором дала свое понимание духовной эволюции человека от детства с его «оглушающей новизной окружающего» – к старости.
Большую роль в жизни и творчестве Цветаевой сыграл Коктебель, куда она приезжала вместе с сестрой и мужем по приглашению своего друга поэта М.Волошина. После Октябрьской революции Коктебель и Феодосия стали приютом для Цветаевой, уехавшей в Крым из голодающей России. Здесь же она пережила личную трагедию: в 1919 в Крыму умер от дизентерии сын Цветаевой от второго брака.
Вернувшись в Москву в начале 1920-х годов, Цветаева жила случайными заработками и продолжала писать прозу. В 1921 по рекомендации М.Гершензона и Н.Бердяева была принята в Союз писателей. В 1927 завершила книгу Голодная эпопея, в которой собрала высказывания людей о недавнем голоде. В предисловии к книге она писала: «Сегодня, когда хлеб победил бесхлебье, мы можем вспомнить, что народ говорил в годы трудностей».
По завершении книги Цветаевой удалось выехать в Европу. Цветаева надеялась получить рекомендацию М.Горького для издания Голодной эпопеи в СССР. Горький, с которым она увиделась в Сорренто, посчитал, что писательница «опоздала с книгой», т.к. в СССР уже готовились к введению хлебных карточек. Публикация в журнале «Красная новь», авансировавшем книгу, так и не состоялась. Тогда же ей было отказано в публикации романа SOS, или Созвездие Скорпиона, в котором прототипом главного героя был астроном М.Набоков. Писательнице было предложено «выпрямить судьбы героев под оптимистическую линию», на что она ответила: «Это то же самое, что потребовать у Гамсуна сделать благополучным конец его Виктории или Пана, чтобы он снял трагизм! Нелепость!»
Поездка в Европу в 1927 дала Цветаевой возможность последний раз увидеться с сестрой Мариной, которая жила в это время в Париже. После этого жизнь развела их навсегда. Сбылось пророчество Цветаевой в 1916: «Маринина смерть будет самым глубоким, жгучим – слов нет – горем моей жизни». О самоубийстве сестры (1941) она узнала, находясь на поселении на Дальнем Востоке.
Живя в Москве, Цветаева принципиально не занималась политикой, отдавая время и силы творчеству. Однако ярко выраженный религиозный характер ее произведений делал ее «неблагонадежной» в глазах официальных властей. Ее дважды арестовывали. Во время второго ареста (1937) у Цветаевой были изъяты все ее сочинения. Впоследствии Цветаева вспоминала, что органами НКВД были уничтожены сказки и новеллы, написанные ею еще в отрочестве, незавершенный роман с элементами фантастики Музей, завершенные романы и повести, документальная проза – в том числе книга о Горьком, отрывок из которой был единственной публикацией Цветаевой в 1930. Впоследствии ей удалось восстановить по памяти книгу о Горьком и Сказ о звонаре московском К.Сараджеве.
По надуманному обвинению Цветаева была сослана в лагерь, а затем на поселение в Сибирь и на Дальний Восток. Глубокая религиозность и несгибаемый дух помогли ей выдержать тяжелые испытания. Из лагеря она передала на волю написанный на папиросных листках роман Amor. Находясь на поселении, написала дневниковую книгу Моя Сибирь (опубл. в 1988), проникнутую любовью к людям и природе.
Цветаева была освобождена после смерти Сталина и реабилитирована в 1959. Живя в Москве и Переделкине, она восстановила некоторые произведения, изъятые у нее при аресте, написала книгу прозы Старость и молодость (опубл. в 1988) и мемуарную книгу Воспоминания, в которой рассказала о детстве, об атмосфере цветаевского дома, о годах Первой мировой войны, революции, Гражданской войны. Большое место в книге отводилось сестре Марине.
Публикация этой книги в 1971 (отрывки печатались в журнале «Новый мир») вернула имя Цветаевой в литературу. До последних дней своей долгой жизни Цветаева сохранила ясный ум, волю и творческий дух. Особое место в ее позднем творчестве занимают мемуарные очерки о сестре Марине, о писателях П.Романове, И.Рукавишникове, М.Шагинян, П.Антокольском, А.Герцык и др. Цветаева много сделала для того чтобы в Москве открылся музей М.Цветаевой.
Умерла Цветаева в Москве 5 сентября 1993.
Анастасия и Марина Цветаевы
Источник: Энциклопедия Кругосвет
