История жизни, любви и смерти Александра Грибоедова
С 1827 года он при новом наместнике Кавказа И.Ф.Паскевиче ведал дипломатическими сношениями с Турцией и Персией. В 1828 году после заключения Туркманчайского мира, в котором Грибоедов принял активное участие и текст которого привез в Петербург, он был назначен «полномочным министром» в Персию для обеспечения выполнения условий договора.
В том же году в августе Александр Грибоедов женился на старшей дочери своего друга — грузинского поэта и общественного деятеля Александра Чавчавадзе — Нине, которую он знал с детства, часто занимался с ней музыкой. Повзрослев, Нина вызвала в душе Александра Грибоедова, человека уже зрелого, сильное и глубокое чувство любви.
Говорят, она была красавица: стройная, грациозная брюнетка, с приятными и правильными чертами лица, с темно-карими глазами, очаровывающая всех своей добротой и кротостью. Грибоедов называл ее Мадонной Мурильо. 22 августа 1828 года в Сионском соборе в Тифлисе их венчали. В церковной книге сохранилась запись: «Полномочный министр в Персии Его императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя Александра Чавчавадзева…». Грибоедову было 33 года, Нине Александровне не было еще и шестнадцати.
После свадьбы и нескольких дней торжеств молодые супруги уехали в имение А. Чавчавадзе в Кахетии в Цинандали. Затем молодая чета отправилась в Персию. Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Грибоедов на время оставил жену в Тавризе — своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и поехал в столицу на представление шаху один. В Тегеране Грибоедов очень тосковал по своей молодой жене, беспокоился о ней (Нина очень тяжело переносила беременность).
30 января 1829 года толпа, подстрекаемая мусульманскими фанатиками, разгромила русскую миссию в Тегеране. При разгроме посольства русский посланник Александр Сергеевич Грибоедов был убит. Бесчинствующая толпа таскала его изуродованный труп по улицам несколько дней, а потом бросила в общую яму, где уже лежали тела его товарищей. Позже его опознали лишь по изуродованному на дуэли мизинцу левой руки.
Ожидавшая мужа в Тавризе Нина не знала о его смерти; беспокоясь о ее здоровье, окружающие скрывали страшную весть. 13 февраля по настоятельной просьбе матери она покинула Тавриз и поехала в Тифлис. Только здесь ей сказали, что муж мертв. От стресса у нее случились преждевременные роды.
30 апреля прах Грибоедова привезли в Гергеры, где гроб видел A.C. Пушкин, упоминающий об этом в своем «Путешествии в Арзрум». В июне тело Грибоедова прибыло наконец в Тифлис, и 18 июня 1829 года было предано земле близ церкви Св. Давида, согласно желанию Грибоедова, который как-то шутя сказал жене: «Не оставляй костей моих в Персии; если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре Св. Давида». Нина исполнила волю мужа. Похоронила его там, где он просил; на могиле мужа Нина Александровна поставила часовню, а в ней — памятник, изображающий молящуюся и плачущую перед распятием женщину — эмблему ее самой. На памятнике следующая надпись: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской; но для чего пережила тебя любовь моя?»
Нина Александровна пережила мужа на 28 лет, она умерла в 1857 году от холеры и погребена рядом со своим любимым.
Все справки>>
Нина Чавчавадзе и Александр Грибоедов: трагичная история любви
Княжна Нино или Нина Александровна Чавчавадзе 4.11.1812 — 28.06.1857— грузинскаяаристократка, жена драматурга и дипломатаАлександра Грибоедова.
Лишь несколько счастливых мгновений выпало на долю писателя и дипломата Александра Сергеевича Грибоедова и юной грузинской княжны Нины Чавчавадзе. Их счастье было коротким, но любовь стала бессмертной. Александр Грибоедов никогда не был сентиментальным человеком и к «романтизму» относился с иронией. Но в истории его трагической судьбы и любви было столько «романтического»!
Сиятельный соперник, обожавший Нину, упавшее во время венчального обряда кольцо, опознание мертвого Грибоедова по раненной на дуэли руке, юная вдова в черном… И даже бриллиант — цена крови, огромный таинственный алмаз «Шах», камень Великих Моголов, который в качестве компенсации за убийство русского посланника отправил царю Николаю /персидский шах… Если бы вся эта история не происходила в действительности, наверное, ее следовало бы выдумать. В изложении талантливого беллетриста она бы послужила блестящим сюжетом для увлекательного романа. Увы, трагическая история любви Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе — не плод писательской фантазии, а реальность…
Свою будущую жену, Нину Чавчавадзе, Александр Грибоедов знал, когда та была еще ребенком. Отец Нины, князь Александр Герсеванович Чавчавадзе, генерал-майор русской армии, крупнейший грузинский поэт и литератор, губернатор-наместник Нахичеванской и Эриванской областей, был близким другом Грибоедова. Часто бывая в его доме, Александр (превосходно владеющий не одним музыкальным инструментом и сам сочинявший музыку) стал обучать девочку игре на фортепьяно. Своего учителя маленькая черноволосая шалунья-хохотушка Нино называла по-русски длинно и сложно — Александром Сергеевичем, даже в мыслях не позволяя обращаться к нему так, как называли его взрослые — господин Сандро. Разучивая сложные гаммы под внимательным взглядом учителя, она и представить себе не могла, что пройдет совсем немного лет и этот милый человек в пенсне станет ее мужем.
Их судьбоносная встреча произошла 16 июля 1828 года в Тифлисе, в доме Прасковьи Николаевны Ахвердовой, которая была большим другом семьи Чавчавадзе и старинной приятельницей Грибоедова. К своим старым друзьям Александр Грибоедов заехал по дороге в Персию, куда был назначен министром-резидентом. Сидя за обеденным столом, прямо перед собой он увидел прекрасную девушку — с бездонными глазами и нежным лицом. В этом юном прелестном создании трудно было узнать его бывшую ученицу — смешливую девчушку с растрепавшимися косичками. Александр Грибоедов не мог оторвать глаз от Нины, очаровавшей его прелестью распускающегося цветка. Под его взглядом девушка окончательно смутилась — да, они давно не виделись, и, возможно, она очень изменилась, но не пристало ему, человеку светскому, дипломату, русскому министру-посланнику в Иране, так смотреть на нее! Да и каким важным стал теперь ее бывший учитель! Статский советник, весь в орденах и лентах! Но казалось, что от «важности» Александра Грибоедова не осталось и следа! В одну минуту, как в сентиментальнейших любовных романах, он, опытный дипломат, известный писатель, вдруг влюбился, как мальчишка. Впервые испытал он во всей силе счастливую любовь, переживая, по его словам, такой роман, который оставляет далеко за собой «самые причудливые повести славящихся своей фантазией беллетристов». Взволнованный силой нахлынувших на него чувств, 33-летний Александр Грибоедов решил тут же объясниться с Ниной. Он признался девушке в любви, возможно, странной, внезапно вспыхнувшей, а возможно, и долго неосознаваемой им самим — «идущей с тех давних, музыкальных уроков». «В тот день, — писал позднее Грибоедов, — я обедал у старинной моей приятельницы Ахвердовой, за столом сидел против Нины Чавчавадзе… все на нее глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял ее за руку и сказал ей по-французски: «Пойдемте со мной, мне нужно что-то сказать вам». Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу ее за фортепьяно… мы… взошли в комнату, щеки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и все живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал ее, потом к матушке ее, к бабушке, к ее второй матери, Прасковье Николаевне Ахвердовой, нас благословили…»
Крестная матушка Нины и хозяйка дома, в котором произошло объяснение, П. Н. Ахвердова благословила свою любимицу, но долго не могла успокоиться и, глядя на нареченных счастливым взглядом, приговаривала: «Затмение солнечное на вас обоих нашло, иначе — как объяснить?! С бухты-барахты, пошли было передохнуть перед болтовней кофейной, а тут тебе — нате, пожалуйста* бегут — летят: «Ниночка — невеста!»».
Нина Чавчавадзе — невеста! Это известие заставило страдать многих мужчин. Воспоминания современников свидетельствуют, что к 16 годам прелестная княжна Чавчавадзе пленила не одно сердце. Ее благосклонности добивалось множество завидных кавалеров. Один из них, пожалуй, самый настойчивый обожатель, почти жених — Сергей Ермолов, сын знаменитого грозного генерала А. С. Ермолова, наместника Кавказа. Он был глубоко увлечен Ниной, но она не отвечала ему взаимностью. Руки княжны Чавчавадзе просил и тогда уже немолодой генерал-лейтенант В. Д. Иловайский. В архивах до сих пор хранятся письма Николая Сенявина, находившегося в 1827—1829 годах на военной службе на Кавказе и пережившего там безответную любовь к Нине Чавчавадзе. Любовная драма Сенявина разыгралась в Тифлисе весной 1828 года, незадолго до сватовства Александра Грибоедова, который в то время выехал в Петербург с Туркманчайским трактатом. Любовная исповедь Сенявина позволяет почувствовать обаяние личности юной княжны Чавчавадзе. Своему другу Б. Г. Чиляеву влюбленный офицер писал: «Цветок целого мира пленил меня, и в уснувших чувствах моих пробудилась наконец страсть, дотоле мною не знаемая. Ты не знаешь, я так влюблен, что готов пренебречь целым светом, дабы обладать Ангелом! Все, что в мире есть священного, я не нахожу уже более ни в ком, как в ней одной. Ее одну я обожаю, ее одну только вижу, об ней одной только думаю. И признаюсь, что лишен всякого спокойствия: и днем, и ночью Ангельский образ ее рисуется в моем воображении. Для ее одной я готов лишить себя всего. Что же в жизни без счастья? Где найду я себе другую, хотя сколько-нибудь подобную ей? Нигде, ибо, доживши до 28 лет, видал ли что-нибудь похожее? Нет, в мире не может существовать такого совершенства! Красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта, как умна-то! Божусь, никто с ней не сравнится!»
Бесспорными достоинствами характера и внешней красотой Нины Чавчавадзе восхищались и другие ее современники. Н. Н. Муравьев (Карский) писал о юной грузинке: «Нина была отменно хороших правил, добра сердцем, прекрасна собой, веселого нрава, кроткая, послушная, но не имела того образования, которое могло бы занять Грибоедова, хотя и в обществе она умела себя вести». Сослуживец Грибоедова К. Ф. Аделунг, узнавший Нину Чавчавадзе перед ее свадьбой, писал тогда же отцу: «…она очень любезна, очень красива и прекрасно образована», «…она необычайно хороша, ее можно назвать красавицей, хотя красота ее грузинская. Она, как и мать ее, одета по-европейски; очень хорошо воспитана, говорит по-русски и по-французски и занимается музыкой». Несомненно, что не только внешность и воспитание восхищали в Нине Чав-чавадзе. Сама ее юность и непорочность усиливали впечатление, создавая по законам романтического восприятия вокруг нее некий ореол. Письма ее современников — выразительный пример того романтического поклонения, которым была окружена будущая жена Грибоедова.
Но всем своим многочисленным поклонникам Нина Чавчавадзе предпочла Александра Грибоедова, которого веек сердцем полюбила, искренне ответив на его чувства. 22 августа (3 сентября) 1828 года в Сионском кафедральном соборе в Тифлисе их обвенчали. Иерей записал в церковной книге: «Полномочный министр в Персии Его Императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора, князя Александра Чавчавадзе и супруги его, княгини Саломеи». Накануне обряда у поэта были жестокие приступы малярии. Один из них случился во время самого венчания. Выпавшее из дрожавшей руки кольцо всех смутило — это показалось недобрым знаком…
Есть косвенные свидетельства, что сразу после свадьбы и нескольких дней торжеств молодые супруги уехали в Цинандали, имение Чавчавадзе в Кахетии. В сведениях об Александре Грибоедове, тщательно изучаемых биографами, есть десятидневный «пробел» — с 26 августа, когда состоялся бал у военного губернатора Тифлиса генерала Сипягина, и до 6 сентября, которым помечено письмо Александра к одному из друзей. Так что пребывание «там, где вьется Алазань», где воздух напоен ароматами трав и цветов, аллеи тенисты и над высоким обрывом стоит полуобрушившаяся церквушка (в ней, говорят, молодые отслужили благодарственный молебен), вполне возможно… Да и где, как не здесь — в доме, в котором комнаты наполнены прохладой, а с широкой веранды в ясный день видны лиловые горы и белые вершины Кавказа, — было еще пролететь «медовой неделе»… Ту короткую пору их «цинандального» счастья — всего несколько дней — Нина вспоминала потом всю жизнь — долгую жизнь без Александра… Уже потом, после трагической гибели мужа, в его неразобранном архиве, в спешке вывезенном из Персии,она нашла неоконченное письмо давней его знакомой, которой Александр заочно «представлял» свою Нино, — Варваре Семеновне Миклашевич. Были в том письме такие строки: «Пишу Вам, а она заглядывает мне через плечо, смеется и вдруг говорит: «Как это все случилось? Где я и с кем? Будем век жить, не умрем никогда!» Она — само счастие». С горечью Нина думала о том, что все в судьбе ее любимого Сандро было слишком стремительным: блестящая карьера, слава дипломата и драматурга — тексты «Горя от ума», переписанные неведомой рукой, дошли и до Тифлиса! — и даже женитьба!
После недели безоблачного счастья Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе отправилась с большой свитой в Персию (в их караване было сто десять лошадей и мулов). В пути они ночевали в шатрах на вершинах гор, где дул сильный ветер и царил зимний холод. В дороге Александр Грибоедов рассказывал жене о своей семье (его матушка Анастасия Феодоровна уже очень давно была больна), о том, как он учился в университете, служил в Коллегии иностранных дел. О том, что привык жить в съемных квартирах, странствовать и скитаться по чужим краям — сначала Тегеран, Грозная (крепость на Кавказе, где Грибоедов служил недолгое время и был арестован по делу декабристов зимой 1826 г.), потом Петербург, Тифлис, снова Тегеран… Нина окружила мужа нежностью и заботой, наслаждаясь каждой минутой, проведенной рядом с ним. Грибоедов, часто засиживаясь у костра, записывал что-то то в путевом журнале, то просто на листках бумаги, и Нина никогда ему не мешала. Однажды Александр Сергеевич прочел жене наскоро записанный отрывок: «Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою. У женщин есть особое чувство, которое французы называют tact, этого слова нельзя перевести даже перифразой ни на один язык. Немцы перевели его как «разум чувствований», это мне кажется довольно близко к подлиннику. Такт есть то же, что гений или дух Сократа: внутренний оракул. Следуя внушению этого оракула, женщина редко ошибается. Но оракул этот действует только в сердце, которое любит…»
В Эчмиадзине молодых супругов ожидал пышный прием: армянские монахи вышли им навстречу с крестами, иконами и хоругвями. Потом чету Грибоедовых ждала освобожденная русскими Эривань. Министра-посланника и его юную жену встречали пятьсот всадников, ханы, армянское и православное духовенство. Восемь дней пролетели как один. К молодоженам приехали родители Нины, проводившие их в дорогу и неподалеку от города простившиеся с любимым зятем — как оказалось, навсегда…
Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Александр Грибоедов на время оставил ее в Тавризе — своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и один поехал в столицу на представление шаху.
Его въезд в Тегеран пришелся на воскресенье 5-го дня месяца реджеб, когда солнце стоит в созвездии Скорпиона. В глазах персов это было недобрым знамением и сразу вызвало неприязнь населения. Обстановка в городе и без того была угрожающей. Оберегая интересы России, министр-посланник, однако, настаивал, чтобы на Персию не слишком давили с уплатой контрибуций. Но в Петербурге придерживались иного мнения и требовали, чтобы Грибоедов держался как можно тверже. Он так и поступал, при этом не угождал, не льстил и, что для персов было особенно обидно, не давал и не брал взяток. За это его прозвали «сахтир» — «жестокое сердце». Тоскуя по молодой жене, Александр Грибоедов купил красивую чернильницу, отделанную фарфором, и отдал граверу с текстом на французском: «Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой, А. Г. 15 января 1829 года. Тегеран». В единственном сохранившемся до наших дней письме он писал Нине за две недели до гибели: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит — любить! Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но день, два, неделя — и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем — хуже. Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться!». Александр Грибоедов очень беспокоился о жене и, терзался тем, что вынужден оставлять ее одну в нездоровье — Нина очень тяжело переносила беременность. В письме к своему коллеге Макдональду, представителю Англии в Иране, и его супруге, с которыми в Тавризе общалась Нина, он пишет: «Через восемь дней я рассчитываю покинуть столицу», имея в виду свой отъезд из Тегерана в Тавриз. Увы, этому не суждено было случиться… 30 января 1829 года Александра Грибоедова, а с ним еще более пятидесяти человек растерзала толпа религиозных фанатиков, подстрекаемая теми, кого бесила настойчивость русского посла в вопросе возвращения пленных, подданных России, на родину. Попытка иранских друзей вывести российского посланника и тех, кто был с ним, через подземный ход не удалась. Александр Сергеевич Грибоедов был зверски убит. Разъяренная толпа таскала его изуродованный труп по улицам несколько дней, а потом бросила в общую яму, где уже лежала груда тел. Позже, когда русское правительство потребовало вернуть тело Грибоедова в Россию, его опознали лишь по руке, простреленной на дуэли (на той самой знаменитой «двойной» дуэли Грибоедова с Якубовичем и Шаховским, в результате которой у него была прострелена и серьезно повреждена кисть левой руки).
Нина, остававшаяся в Тавризе, не знала о случившейся трагедии. Окружающие, боясь за ее здоровье, скрывали страшную весть. Нину уговаривали ехать в Тифлис, дескать, Александр Сергеевич заболел и уехал туда, велев следом отправляться и ей. Она отвечала отказом: «Вот получу письмо от мужа, тогда и поеду». И лишь 13 февраля по настоятельной просьбе матери Нина покинула Тавриз. В Тифлисе она узнала, что ее любимого Сандро больше нет, и у нее случились преждевременные роды. Об этом в марте 1829 года она писала Макдональдам в Тавриз: «…Спустя несколько дней после моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном беспокойстве зловещими предчувствиями, сочли нужным сорвать завесу, скрывающую от меня ужасную правду. Свыше моих сил выразить вам, что я тогда испытала… Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного разрешения от бремени… Мое бедное дитя прожило только час и уже соединилось со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь, найдут место и его добродетели, и все его жестокие страдания. Все же успели окрестить ребенка и дали ему имя Александр, имя его бедного отца…»
Нина не хотела, да и не могла думать о том ужасном времени! Но воспоминания приходили к ней помимо ее воли… Законопаченный гроб с останками того, кто когда-то был ее обожаемым Александром… Увидев его, она без чувств упала на руки матери и подбежавшего врача. Когда, несколько часов спустя, Нина в сопровождении родных шла по городу за медленно ехавшей траурной процессией, толпы людей, собравшихся на улице, молча расступались перед ней. С этих мгновений мир для Нины Грибоедовой-Чавчавадзе навсегда стал другим — этот мир не изменился внешне, но в нем не было теперь ее бесценного Сандро. И все же Нина постаралась вычеркнуть из памяти те минуты невыносимой боли, когда она провожала в последний путь своего любимого. Всю жизнь она вспоминала мужа живым. Вот он весело и заразительно смеется — так громко, что дребезжат оконные стекла; вот стремительно выводит пером на бумаге какие-то строчки; вот о чем-то увлеченно и с интересом рассказывает… И эти воспоминания о мгновениях, проведенных рядом с Ним, стали для Нины самыми сладостными, самыми дорогими, хотя причиняли ей немало страданий. Каждый день она пешком ходила на могилу мужа. И так на протяжении долгих лет. Удивительная и восхитительная преданность и верность, продиктованные велением сердца и души…
Ее сердце всегда откликалось на чужие беды, огромные суммы из своего личного состояния Нина тратила на благотворительность. Со временем она перестала отказываться от развлечений и балов, с удовольствием посещала музыкальные вечера, часто сопровождала отца и сестру на приемах.
Гостеприимный дом Грибоедовой-Чавчавадзе в Тифлисе и Цинандали всегда был широко открыт для друзей и знакомых, но только улыбающаяся, блистающая все больше расцветающей настоящей южной красотой Нина Александровна никогда не снимала на этих вечерах черного платья вдовы. Надев его на семнадцатом году жизни, Нина Грибоедова оставалась в нем все дальнейшие 28 лет, до самой могилы. Платье ее могло быть роскошным, выписанным из столицы моды Парижа, бархатным, кружевным или шелковым, но все равно оно было вдовьим и печальным. В скорбном трауре она появлялась всюду. Грузинские женщины часто ходят в черном, так-что ее вдовий наряд вызывал недоумение лишь в первые годы. Потом окружающие привыкли, находя в этом даже особый шарм. Неутомимые, не потерявшие надежд поклонники дружно называли Нину Александровну «черной розой Тифлиса», седовласые кавалеры постарше при встрече почтительно склоняли головы и почитали за особую честь поцеловать ее руку. Их душевные порывы часто не были для Нины тайными, но она относилась ко всем с равным уважением, и сердце ее молчало. Каждого заинтересовавшего ее мужчину она невольно начинала сравнивать с Александром: искать хотя бы подобие его манеры легко и непринужденно говорить, заразительно и звонко смеяться, запросто наигрывать что-то чарующее и мелодичное на фортепьяно, смешно поправлять пенсне на переносице… Она сознавала, что это все — невозвратимо и не может ни в ком и никогда повториться. Знала, что нельзя целиком отдаваться во власть того, что навсегда осталось в прошлом, но ничего не могла с собой поделать. Нина Чавчавадзе понимала молчание своего сердца и хранила его, как редкую драгоценность. Она не боялась повторения ужасной боли смертельной разлуки с близкими, как говорили некоторые, объясняя для себя ее упорный отказ от вторичного замужества. Нина знала, что сильнее той невыносимой боли, которую она перенесла тогда, зимой 1829 года, быть не может. Она знала, что просто не сможет испытать более ни к одному человеку на свете того всепоглощающего чувства безмерной нежности, радостного удивления и мгновенного принятия в сердце, как это было с ее драгоценным Сандро! Через всю жизнь пронесла Нина Чавчавадзе свою первую и единственную любовь. «Больше всего на свете, — писал один из ее современников, — дорожила она именем Грибоедова, и своею прекрасною, святою личностью еще ярче осветила это славное русское имя».
Нина Александровна Грибоедова-Чавчавадзе скончалась в июне 1857 года, в возрасте неполных сорока пяти лет, от холеры, бущующей в Тифлисе, где она в то время жила с сестрой. Ухаживая за больным родственником, Нина Александровна отказалась покинуть город, выходила больного, но безнадежно заболела сама. Уже чувствуя приближение ухода из жизни, она сказала: «Похороните меня рядом с ним».
Высоко над Тбилиси, в монастыре Святого Давида, что на горе Мтацминда, покоится их прах. Сюда, к увитой плющом нише с двумя могилами, приходит много людей. На одном из надгробий, обхватив распятие, рыдает коленопреклоненная женщина, отлитая из бронзы. Все свое великое и трепетное чувство вложила Нина в слова, выбитые на холодном и тяжелом черном камне могильной плиты: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя!»
Нино Чавчавадзе — Грибоедова «Черная роза Тифлиса» ~ Проза (Мемуары)
Нина (Нино) Александровна Чавчавадзе-Грибоедова.
Послесловие Грибоедовской судьбы.
Я
всматриваюсь в этот снимок уже, наверное, полчаса: Зеленые листья плюща поверх
засохшей, древней, змеевидной виноградной лозы. Серый камень грота. Изящная
кованая ограда. За нею виднеется черный (мраморный?) обелиск с профильным
барельефом. Чуть ниже надпись, которую я прочесть не могу. Экран монитора не
позволяет увидеть слишком мелкие буквы. Единственное, что я разбираю, это
начало строки, состоящее всего из двух букв, одного слова:» Ум».. И
тотчас же в мозгу интуитивно вспыхивает, всплывает: » Ум и дела Твои
бессмертны в памяти русских, но для чего пережила Тебя Любовь моя?!!!»..
Мое «незнание» и расстеряность испаряются, исчезают бесследно: Я стою
на горе Мтацминда. (Там, у подножия горы, находятся монастырь и церковь св.
Давида, самые знаменитые и почитаемые в Грузии! — автор.) Внизу подо мною
распростерся древний, как легенда Тифлис, а вверху, над головою, неспешно
плывут облака. Как плыли они сто, двести, тысячу лет назад:.
Я ощущаю
чистый, прохладный воздух, напоенный горячей пронзительностью солнечных лучей и
настоенный на виноградном аромате печали..
А, может
быть, — бессмертной Любви? Мне кажется, что властная тень Ее витает тихо в
воздухе , и касается моего лица как мягкое крыло птицы.
Я теперь
знаю, как писать об этой Женщине. Слова подвластны мне. Их чарующая магия,
способная воскресить любые образы, давно ушедшие и скрытые пеленою Времен,
вновь приходит. Я — в ее облаке.
Что то
незримое водит моею рукой, пальцы легко бегают по клавишам. Рождаются фразы.
Рисуется образ. Пленивший Поэта. Образ Женщины, оставшейся ему верной. Через
почти полвека нашедшей вечное успокоение рядом с ним. Документов и воспоминаний
о ней немного. И «крупицы в море», как принято говорить, не
наберется! Но я уже знаю, как писать о ней, ибо только что меня мягким крылом
коснулась, осенила тень Ее бессмертной Любви к Поэту.
1822 год. Грузия..
Кахетия.. Цинандали, усадьба князей Чавчавадзе — Дадиани.
Она смеется.
Она звонко хохочет , перепрыгивая с камня на камень, будто резвая козочка:
-Нино,
Ниноби! — испуганно спешит за нею, переваливаясь грузной уточкой, нянюшка,
немилосердно путаясь в складках своего темного одеяния, и то и дело отыскивая
ногой, соскользнувшую прочь мягкую туфлю, с загнутым носом. Нянюшке тяжело идти
по камням, она сердито ворчит что то себе под нос, дыхание ее прерывисто,
тяжело.
Нино,
черноволосой шалунье — хохотушке, тут же становится жаль свою добрую няню, и она
прекращает забавную игру с ручейком, который ласково журчит что — то меж
камней, словно рассказывает что — то непоседе -девчушке — то ли сказку, то ли
песню, она не успела понять и разобрать до конца! Ей так хотелось посмотреть
куда течет ее дружок — ручеек, она так увлеченно шла за ним следом, и, на тебе,
— няня!
Опять нужно,
сломя голову, бежать на урок музыки: заниматься с господином Сандро! Он такой
смешной: все время поправляет забавные стеклышки на носу — называются pensne, -
придирчиво следит за ее французским выговором и, немилосердно ломая руку,
заставляет играть противные гаммы! По десять раз одно и то же ! Но рассердиться
она не может, не смеет: господин Сандро или, по русски длинно и трудно, -
Александр Сергеевич — старинный друг отца, и тот расстроится и будет недоволен,
если узнает, что Нино посмела стать нерадивой в занятиях! Да и Като тоже, и
матушка — все будут расстроены! Так что лучше уж идти с няней! Нина обреченно
вздыхает, машет ручейку, блеснувшему прощально в камнях, ладошкой, и, торопливо
бормоча про себя молитву святой Нине*(* Святая равноапостольная Нина -
покровительница Грузии, особо почитаемая в этих краях — автор.), чтоб урок
прошел гладко, уныло плетется за продолжающей нудно ворчать нянюшкой. Та,
неумолчно сетуя, что князь Сандро* ( Князь Александр Герсеванович Чавчавадзе -
отец Нино — генерал — майор русской армии, крупнейший грузинский поэт и
литератор, губернатор -наместник Нахичеванской и Эриванской областей — автор.)
и молодая княгиня Като* (*Екатерина Александровна Чавчавадзе — старшая сестра
Нины, в замужестве — владетельная княгиня Дадиани, правительница Мегрельского
княжества, до 1857 года — автономной территории Грузии. — автор.) вконец
избаловали маленькую княжну, и та «скачет козой» с утра и до вечера,
мало заботясь о том, что скажут на это всё «люди добрые!»- осторожно
подталкивает ее ладонью в спину, мол, «поторапливайся, непоседа»!
Нина Александровна Грибоедова(?) Портрет Ф. Винтенхальтера.
— А
«люди добрые» это — кто? — внезапно любопытствует Нино, на миг выплыв
из своих задумчивых грез. — Крестная матушка Прасковья Николаевна? (П. Н.
Ахвердова — большой друг семьи Чавчавадзе.. При ее сердечном участии произошли
все самые важные события в жизни Нины Александровны, в том числе — помолвка и
свадьба с А. С. Грибоедовым — автор.)
— И она,
конечно, — согласно кивает нянюшка, продолжая неутомимо ворчать, — Да иди же
ты, коза, господин Сандро ждать не любит! Да и княгиня Като гневалась уже, все
потеряли тебя: ушла с самого утра, Бог весть куда! Расшибешься так, прыгая по
камням своим любимым когда — нибудь! Ох, коза ты, коза!
Нянюшка
вздыхает. Нино, идущая было еле — еле, вдруг, ни с того ни с сего, начинает
бежать вприпрыжку, ей надоело тащиться по горной тропке вверх, к воротам
усадьбы, словно старому, натруженному ослику: Косички ее, красиво уложенные еще
утром нянюшкой, подпрыгивают, пряди волос выбиваются на лоб, ленты
развязываются!
-Вай ме! -
удрученно охает нянюшка. — Ты совсем стала непоседа! Что скажет отец, если, не
дай Бог, увидит тебя такою?! Но Нино не слышит ее стенаний. Она весело вбегает
в ворота, по мощеному двору -. к крыльцу, пролетает темные прохладные коридоры,
распахивает двери в светлую, убранную мягким персидским ковром, музыкальную
комнату: и замирает на пороге.. Блестят в лучах солнечного света стекла пенсне,
а глаза знакомые, обычно внимательно — теплые и очень серьезные, в этот раз как
то не строго , а, напротив, лукаво — насмешливо смотрят на нее. Она слышит
церемонное: «Bon matine, princess»!*( *Доброе утро, княжна! — франц.
— автор.) и, опомнившись, моментально сгибает колени в глубоком, виноватом за
опоздание, книксене. Косички от такого резкого движения прыгают и расплетаются
окончательно, волосы, почувствовав волю, волнистыми змеями покрывают спину, а
одна прядь почему то и вовсе закрывает левый глаз! Позабыв о приличиях, Нино
осторожно дует на непокорный локон и сквозь него видит смеющиеся глаза
господина Сандро. Она отвечает искристому смеху глаз «учителя»
сдавленным фырканьем, и уже минуту спустя музыкальный класс оглашается не
звуками заданных гамм, а раскатами задорного, молодого смеха, который
прорывается и позже, свозь аккорды старательно разучиваемой сложной Сонаты си -
бемоль Амадеуса Моцарта..
1
6 июля 1828 года. Дом Прасковьи Николаевны Ахвердовой. Тифлис.
Часть надгробия в гроте Грибоедова.
Нино,
сидящая против господина Сандро за столом, окончательно смутилась.. Да, они давно
не виделись и, возможно, она очень изменилась, но не пристало ему, человеку
светскому, дипломату, русскому министру — посланнику в Иране, так смотреть на
нее!
Хорошо еще,
что нет на обеде у крестной Сережи Ермолова,
(*Сергей
Алексеевич Ермолов, сын знаменитого генерала А.С. Ермолова, наместника Кавказа,
некоторое время ухаживал за Н. А. Грибоедовой, не получая с ее стороны ни
прямого отказа, ни положительного ответа — автор.) неназванного, но все же
кавалера — жениха, тот горяч и вспыльчив не в меру, русская кровь в кавказское
вино превратилась — с малолетства здесь — мог бы невесть что себе вообразить!.
Надо бы незаметно подергать за рукав матушку — крестную, пусть пожурит
господина посланника, но она сидит слишком далеко, вот досада! Нино вздохнула и
опустила ресницы в тарелку с розовым мороженым..
Каким важным
стал теперь ее милый учитель! Статский советник, весь в орденах и лентах, с
портфелем министра -посланника*. (*Грибоедов был назначен министром -
резидентом в Персию 15 апреля 1828 года — автор.) Отец ее, как губернатор
Эривани и Нахичеванской и Ордебадской земель, часто посылал ему депеши и
письма, запечатанные какими — то особо секретными сургучами. Письма те, как
краем уха слышала Нино, касались пленных, что содержались у иранцев. По
условиям договора, с ужасно длинным названием,* (* В Туркманчайском договоре,
разработанном и заключенным А. С. Грибоедовым 10 февраля 1828 года от имени
России с Персией, большое внимание уделялось участи пленных, путешественников,
торговцев, а также — иранских подданных — переселенцев , живущих, по тем или
иным причинам, на территории Нахичеванской и Ордебадской земель. Туркамачайский
договор также определял своими положениями судьбу имущества переселенцев,
многие из которых имели земельные наделы. (См. переписку А. С. Грибоедова с кн.
А.Г. Чавчавадзе, приведенную в однотомном Собр. Соч. А.С. Грибоедова. М.
«Худ. Лит» стр. 588 — 590. 1988 г. — автор.)
Положения
Туркманчайского мирного договора достаточно длинны и хорошо изучены лишь
специалистами дипломатических ведомств. Правительство Николая Первого было
полностью удовлетворено результатами работы А. С. Грибоедова — дипломата и
высоко их оценило: 14 марта 1828 года, за заключение этого довольно сложного
договора, он был награжден орденом Святой Анны 2 — ой степени с алмазными
знаками и четырьмя тысячами червонцев. — С. М. Все даты и сведения взяты из
Биографического справочника «Декабристы» под ред. Академии Наук СССР.
1988 год. Личное собрание автора.) значилось, что они должны были быть
отправляемы на Родину беспрепятственно, но на самом деле отправка их безумно
затягивалась томами переписки, кипами каких — то ужасно утомительных, деловых
бумаг: Отец ходил в дни получения депеш мрачнее тучи, легко раздражался,
становился малоразговорчив и невнимателен к вопросам домашних. Нино и вовсе в
такие минуты старалась скрыться в саду и не попадаться на глаза озабоченному
родителю! Да и, правду говоря, все эти бумаги, и умные разговоры казались ей
донельзя занудливыми. Она не понимала в них ни слова, ей просто было безумно жаль
бедных плененных! Она со слезами на глазах молилась перед Богом об облегчении
их Судеб, но твердо знала, что в шестнадцать лет для молодой девушки есть много
других, более приятных занятий, чем сование носа в дела старших. Нино бралась
за много дел сразу, то ей надо было выучить ноты, то переписать упражнение по
французскому языку или помочь матушке Соломэ принять гостей, или закончить
вышивку полотенца, или разобрать по полкам в библиотеке вновь прибывшие книги
из далекого Петербурга и Москвы.. По вечерам, нахлопотавшаяся, усталая, она
только успевала склонить голову к подушке, как сразу засыпала. А другой
наступающий день приносил новые хлопоты: гости, приемы, званые ужины, книги,
вышивки.. Като вот ей заметила недавно, что она играть стала хуже, так ведь и
правда, некому теперь ее за фортепьяно сажать, ее требовательный учитель стал
министром, до того ли ему?
За одолевшим
ее роем мыслей, Нино и не заметила, как убрали дессерт, и прислуга засуетилась
вокруг стола с кофейными подносами. Кто — то осторожно тронул ее за руку. Она
обернулась и увидела :господина Сандро. Он был чем — то взволнован, знаками
манил ее за собой. Она покорно вышла за ним, видя, что он направился в
гостиную, подумала, что по старой памяти хочется ему засадить ее за
фортепиано.. Но то, что услышала из его уст, ошеломило ее, растеклось,
расплескалсь по сердцу золотою, теплой волною. Он признался ей в давней и
странной любви, долго неосознанной, » быть может, идущей с тех давних,
«музыкальных уроков». Она смеялась, потом плакала, не знала, что
отвечать, он волновался, бесконечно ронял запотевшее пенсне, протирал его
платком, засовывал в жилетный карман, снов вынимал..Она не помнила, как сказала
:»да», не помнила всего, чтобыло потом: Взявши ее за руку крепко,
словно боясь, что убежит, повел к матушке, к бабушке, к крестной, всем
объявили, все ахали и поздравляли, кто — то, сломя голову, умчался в подвалы за
шампанским..
Сестра Като,
раскрасневшаяся, взволнованная, блестя голубыми глазами, обнимала и целовала ее
бесконечно, что то полушутливо выговаривала Александру — Нино не посмела бы
теперь даже и про себя называть его :»Сандро»,
только — «Александр»!
Когда позже,
Сонечка Орбелиани, давняя подруга, пыталась выведать у нее подробности того
вечера, Нино смущенно опускала ресницы, теребила кончик газового шарфа и
говорила тихо: «Не знаю, право же, не знаю! Как во сне.!» Потом,
спохватившись, найдя слова, добавляла: «Как солнечным лучом обожгло!»
Крестная матушка, Прасковья Николаевна, смеясь, подтверждала: «И точно,
затмение солнечное на вас обоих нашло, иначе — как объяснить?! С бухты -
барахты, пошли было передохнуть перед болтовней кофейной, а тут тебе — нате
,пожалуйста, бегут — летят: «Ниночка — невеста!» — и, одаривая всех
счастливым, лучистым взглядом, наровила тихонько перекрестить любимицу -
воспитанницу свою. Та не уворачивалась от ее ласковых объятий, как прежде,
словно чувствовала, что благословение Крестной для нее будет теперь
значительнее, нежели когда — либо:
Запись в
метрической книге Сионского кафедрального собора в Тифлисе, от 22 августа (3
сентября нов. ст.) 1828 года: «Полномочный министр в Персии Его
Императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич
Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал — майора,
князя Александра Чавчавадзева и супруги его, княгини Саломэи:»
Из письма
генерала И. Ф. Паскевича канцлеру К. Нессельроде, ноябрь 1828 года:
«Вашему
сиятельству, конечно, уже известно, что полномочный наш министр при Персидском
дворе, статский советник Грибоедов перед отъездом своим в Персию женился на
дочери генерал-майора князя Чавчавадзе, одного из значительнейших помещиков
Грузинских, не испросив на то разрешения.
Вследствие
чего обязанностью поставляю уведомить ваше сиятельство, что женитьба Грибоедова
совершилась некоторым образом неожиданно и, по соединившимся разным
обстоятельствам, в особенности же по поспешности, с коей должно было ему
выполнить Высочайшую Его Императорского Величества волю, дабы скорее прибыть в
Персию, не могла быть отложена на дальнейшее время, — почему, по убедительной о
сем Грибоедова просьбе, я принял на себя дать ему разрешение совершить сей
брак.
Почему прошу
вас, буде вы изволите признать нужным, довести о сем до Высочайшего сведения
Его Императорского Величества».
Танец княжны Нино Чавчавадзе. Акварель современного художника…
Ту короткую
пору их «цинандального, медового» счастья, всего неделю, Нино
вспоминала потом всю жизнь: Долгую жизнь без Александра.. Она нашла позже, уже
потом, после всего, в его неразобранном архиве, в спешке привезенном из Персии,
несколько строк неоконченного письма давней его знакомой, которой
«представлял» Александр заочно свою Нино — Варваре Семеновне
Миклашевич. Были в том письме такие строки: «Пишу Вам , а она заглядывает
мне через плечо, смеется, и вдруг говорит: «Как это все случилось? Где я и
с кем? Будем век жить не умрем никогда! Она — само счастие»:.
Нино с
горькою усмешкой думала потом, что все в судьбе ее Александра было слишком
стремительным: карьера, слава дипломата и драматурга — тексты «Горя от
ума», переписанные неведомо чьей рукой, дошли и до Тифлиса! — и даже
женитьба! Они ехали караваном в Эчмиадзин*, (*горное местечко в Армении, там
находился самый древний в крае монастырь -автор.) часто ночевали в палатках под
звездным небом. Тянуло прохладой с гор, веяло какими — травами. Александр
допоздна засиживался у неяркого огонька дорожной свечи или костра, записывал
что — то в свой путевой журнал, она хлопотала: то с чаем, то с дорожными
одеялами, все опасалась припадка малярии, все ей казалось, что он озябнет. Он
на лету ловил ее руку, с признательностью касался теплыми губами, а один раз
обронил, что ему «приятно привыкать к ее нежности: день и ночь у
изголовья.». Говорил, что привык странствовать и скитаться, матушка
Анастасия Феодоровна больна была, (и теперь много лет уж недвижима), дом велся
без хозяйской твердой руки, молоденькой сестрою Машенькой, не ахти как..
А потом -
университет, служба в коллегии, (*Коллегия иностранных дел -автор.) жизнь
холостяка в наемных квартирах, чужие края, Тегеран, Грозная*(*Крепость на
Кавказе, где Грибоедов служил недолгое время и был арестован по делу
декабристов, зимой 1826. В настоящее время — г. Грозный — автор.), снова
Тегеран, Петербург, Тифлис.. Так и укрепилось в его душе чувство бесприютности.
Она, как умела и могла, пыталась растопить этот лед, беспрестанно думая о том,.
как бы и что бы сделать ей для него, чтоб было ему покойнее и лучше. Ворчать на
него за то, что подолгу сидит склонившись над бумагами, не решалась, понимала -
сие для него важно, да, может, и пишет что -то, не дай бог помешать! Однажды
прочел ей отрывок, наскоро записанный на листке бумаги:
» Кто никогда не любил и не подчинялся влиянию женщин, тот никогда не производил и не произведет ничего великого, потому что сам мал душою.. У женщин есть особое чувство, которое французы называют tact, этого слова нельзя перевести даже перифразой ни на один язык. Немцы перевели его как «разум чувствований», это мне кажется довольно близко к подлиннику. Такт есть то же, что гений или дух Сократа: внутренний оракул. Следуя внушению этого оракула, женщина редко ошибается Но оракул этот действует только в сердце, которое любит..»
Читал и
поглядывал на Нино из — под очков, как ей казалось чуть — чуть с лукавинкой:
Написал быстро, читал с листа с неосыпавшимися еще песчинками, непросохшими
чернилами густо — фиолетового цвета, и казался доволен собою: такое
«небесное хватание фраз», как он говорил часто, такая вот
импровизация давалась ему легче всего и чувстввал он себя в эти моменты так
счастливо — окрыленно, что Нино, затаив дыхание,слушала его не прерывая тогда,
боясь эту окрыленность спугнуть:
Ходила на
цыпочках вокруг или тихонько дергала за рукав, когда уж совсем темнело. Часто
сидела с книгой или вышивкой,замерев, и вслушиваясь в самое себя. Почти сразу
почувствовала внутри зарождение тайны, что зовется новою жизнью . Не испугалась,
но все думала, как сказать ему, и так ведь тревожится за нее не в меру, а путь
до Тевриза еще долог! Но потом — решилась. Он вспыхнул, просиял, опять уронил
пенсне, перо, рассыпал бумаги из дорожного бювара. Она кинулась собирать -
негоже гербовым бумагам на земле валяться, он — за нею, ругая, что она
«неосторожна, все скачет козою!» Это напомнило ей нянюшку, она
засмеялась.. Он улыбнулся:: «Если ты хоть вполовину любишь меня, как я
тебя, милая Ниноби!- выдохнул внезапно, и, взяв ее ладони, крепко сжал в своих,
пристально смотря в удивленные, юные глаза.. «Вполовину?! Почему? -
вспыхнула она и осторожно коснулась рукой его волос..- а, быть может, я -
сильнее ?!»: И что то в миг тот пролетело между ними легкою тенью. Ангел
ли коснулся их душ, осеняя крылами, Бог ли, кто мог знать?:
В Эчмиадзине
их почтительно встречали монахи, с хоругвями и пением молебна во здравие, а в
Эривани — сияющая матушка и грустный, усталый отец, который все хмурил брови,
придирчиво расспрашивая Нино о здоровье, чего с ним ранее вовсе не бывало!
Матушка
тепло обнимала Александра, прощаясь, все просила писать им и Като чаще, а отец,
против обыкновения, притянув Нино к себе, долго не выпускал ее из объятий,
потом поцеловал в лоб и перекрестил. Она не выдержала, расплакалась, он
принялся утешать, и шепнул на ухо, что негоже теперь мочить глаза понапрасну,
иначе: что за внук будет у генерала Чавчавадзе, неужто плакса ?! Она
разулыбалась, слезы тут же высохли на ресницах.. Вздохнула, тихонько побрела к
экипажу. Пора было уезжать. Матушка, взяв ее под руку, шла рядом и все что то
наказывала, наказывала: кутаться по вечерам, раньше ложиться, больше отдыхать,
есть получше, писать ей чаще.. Она кивала, улыбаясь, обещала все исполнять,
глядываясь, звала глазами Александра. Ей так хотелось, чтоб он был с нею рядом.
Он понял призыв, отошел от отца, взял ее с другой стороны под руку. Отец,
переглянувшись с матерью, предложил руку ей, и так, длинною четверкой,
переговариваясь и улыбаясь, шли к лошадям, строя планы, говоря о будущей
встрече:.
Она думала
тогда, что у маттушки еще будет время повторить не однажды для нее советы о
том, как вести себя, ожидая дитя. Ни она сама, счастливая Ниноби, ни князь, ни
княгиня Чавчавадзе, не могли и помыслить тогда, что это их прощание с
Александром и Нино — последняя встреча с ним, да и ее, полгода спустя они
увидят уже другой.
Прежняя,
сияющая Ниноби , машущая им рукой из окна дорожной кареты, исчезнет навсегда:
Вместо нее появится легкая и скорбная тень в черном платье вдовы.
Из очерка
Юрия Прохорова «Неизвестный Грибоедов». Глава «»Тайные
пружины гибели Грибоедова..» : Мальцов *(*Первый секретарь русской миссии
в Тегеране. — автор.) пишет, что 30 января (11 февраля по н.с.) 1829 года базар
был заперт, с утра народ собирался в соборной мечети Тегерана, где были улемы и
сеиды. Было объявлено народу, что изменник Мирза-Якуб* (* Советник при
Грибоедове, отличавшиеся крайне лицемерным поведением, часто нарушавшие законы
ислама. Мирза — Якуб, состоящий более 15 лет на службе у Иранского шаха — он
был казначеем и главным евнухом -, незадолго до разгрома русской миссии явился
к Грибоедову и объявил ему о своем желании принять русское подданство и
вернуться на земли предков в Эривань. -автор.)
Разъяренная,
фанатично настроенная толпа из тысяч мужчин с кинжалами и палками ринулась к
дому Грибоедова.
Народ осадил
посольский дом. Грибоедов приказал Мирзе-Якубу выйти к толпе, которая тут же
его изрубила и отрубила ему голову. Выслали двух женщин, и их тотчас же
возвратили в гарем. Но остановить толпу было невозможно, несмотря на попытки
увещеваний принца Зилли-султана и появление присланного шахом майора Хадибека с
сотней сарбазов, не имевших патронов и пытавшихся успокоить народ.
Кровопролитие длилось около часа. Толпа бросала камни и поленья, казаки
отстреливались. Мальцов пишет, что женщин не выдавали толпе, а у караульных
сарбазов ружья с чердака утащил народ.
Остановить
толпу было невозможно, несмотря на попытки увещеваний принца Зилли-султана, и
появление присланного шахом майора Хадибека с сотней сарбазов, не имевших
патронов и пытавшихся успокоить народ. Толпа ворвалась в дом, грабя и разрушая
все вокруг. Грибоедов, как считается, выбежал с саблей и получил удар камнем по
голове, затем закидан камнями и изрублен. Обстоятельства погрома русской миссии
описываются по-разному, однако Мальцов был очевидцем событий и он не упоминает
о гибели Грибоедова, только пишет, что человек 15 оборонялись у дверей комнаты
посланника. Мальцов пишет, что было убито 37 человек в посольстве (все, кроме
него одного) и 19 тегеранских жителей.
Риза-Кули
(*иранский историк, исследователь русско — персидских отношений времени
Грибоедова. — автор.) пишет, что был убит Грибоедов с 37-ю товарищами, а из
толпы было убито 80 человек.
Как же
спасся Мальцов? Его спас один мусульманин. Молодой и способный Мальцов
понравился одному хану, дом которого был рядом с русской миссией. Хан полюбил
Мальцова и, узнав об опасности, угрожающей миссии, решился спасти своего друга.
Ему удалось уговорить Мальцова в день убийства Грибоедова перелезть через крышу
в его соседний дом и там укрыться. Так Мальцов спасся от неизбежной гибели и из
убежища видел разгром русской миссии. Кстати, Дадаш-бек и Рустем-бек были
убиты. Одно непонятно: почему Мальцов не пишет, предложил ли он Грибоедову
спастись, отказался ли Грибоедов и как он, Мальцов, мог еще до подхода толпы
тайно бросить своих товарищей?
Не очень
героический образ, а шах затем осыпал Мальцова милостями. Сам шах во время
погрома заперся в арке (крепости), страшась разъяренной толпы, и окружился
своим войском.
Наследник
престола Наиб-султан, встретившись в Тавризе с консулом Амбургером, сказал:
«…Да будет проклят Иран и самовольные жители его! Клянусь тем Богом, в
которого мы оба веруем, ибо Он един, что я был бы рад заменить пролитую кровь кровью
моих жен и детей». Смерть Грибоедова, конечно, осталась неотомщенною. До
войны дело не дошло
Только сын
наследника престола принц Хозрев-Мирза приехал в Петербург и от лица шаха
просил императора Николая I предать вечному забвению события 30-го января 1829
года. Трупы убитых в русской миссии вывезли за город, бросили в одну кучу и
засыпали землей. Вскоре откопали тело Грибоедова, и в простом гробу, через
Тавриз отправили в Тифлис. В Нахичевани тело его переложили в другой гроб,
украсили его и повезли дальше. Возле Гергер гроб с телом Грибоедова видел
А.С.Пушкин. По пути следования останков Грибоедова ему отдавали воинские
почести, сотни людей выходили почтить его память. Шесть лошадей везли дроги, 12
человек шли с факелами по обе стороны гроба, над которым был балдахин. Зрелище
производило сильное впечатление даже на персов. Множество армянских женщин
молились. Военные участвовали в траурных церемониях. Когда открыли гроб, то
обнаружилось, что тело страшно изрублено и побито камнями. Тогда гроб законопатили
и залили нефтью. Грибоедов не раз говорил жене, чтобы в случае его смерти в
Персии (предчувствие?) останки были преданы земле в церкви святого Давида -
«этой поэтической», по его выражению, «принадлежности
Тифлиса».
Только в
1836 году трупы остальных погибших членов русской миссии были перевезены в
Тегеран и положены в заранее приготовленный склеп в присутствии двух сеидов.*
(*Охранники, воины, несшие караул. — автор.)
Персидский
шах во искупление убийства А.С.Грибоедова прислал царю Николаю I алмаз. Этот
желтый алмаз «Шах» весом 87 карат хранит на себе имена персидских
владык, начиная с 1591 года. Сейчас он находится в Алмазном фонде в
Москве.»
Из письма
Нины Александровны Грибоедовой госпоже Маккдональд, супруге английского
посланника в Персии. Тифлис. Середина февраля март 1829 года:
«Спустя
несколько дней после моего приезда, когда я едва отдохнула от перенесенной
усталости, но все более и более тревожилась в невыразимом, мучительном
беспокойстве зловещими предчувствиями беды, сочли нужным сорвать завесу,
скрывающую от меня ужасную правду.* (*От Нины Александровны смерть мужа долго
скрывали, в связи с ее беременностью, которую она тяжело переносила. Ей сказала
о гибели Алексанра Сергеевича ее крестная, Прасковья Николаевна Ахвердова., в
доме которой она жила. — автор.) Свыше моих сил поведать Вам то, что я тогда
испытала: Переворот, происшедший в моем существе, был причиной преждевременного
разрешения от бремени.. Мое бедное дитя, прожило только час и уже соединилось
со своим несчастным отцом в том мире, где, я надеюсь,, найдут место и его
добродетели, и все его жестокие страдания. Всё же успели окрестить ребенка и
дали ему имя Александр, имя его бедного отца.»
Она не
хотела , да и не могла вспоминать то время! Но воспоминания приходили, посещали
поневоле:. Залитый нефтью, законопаченный гроб с остатками того, что было когда
— то ее обожаемым Александром.. Она узнала тело мужа по простреленной на давней
петербургской дуэли руке* (*Знаменитая «двойная» дуэль Грибоедова с
Якубовичем и Шаховским, в результате которой у него была прострелена и серьезно
повреждена кисть левой руки — автор.) и по перстню, украшавшему один из
пальцев.. Камень, сверкнув, поймал солнечный луч — день в Тифлисе выдался ясный
— и в туманно — окаменевшем сознание Нино внезапно проникла фраза из ее давнего
— давнего, семимесячного, сияющего, прошлого: «Как солнечным лучом
обожгло!» Она сглотнула набежавшую горечь слез, коротко кивнула на
вопрошающе — встревоженный взгляд губернатора Тифлиса и офицеров,
сопровождавших гроб, и без чувств упала на руки матери и подбежавшего врача. :
Когда, три
часа спустя, она, в сопровождении матери и родных, шла по городу за медленно
ехавшими гробовыми дрогами с балдахином, толпы людей, собравшихся по обочинам
улиц, молча, с тяжелым вздохом, расступались перед нею. Она шла, почти не видя
пред собою дороги, и солнце, топившее ласковым жаром ее слезы, казалось ей
холодным и безучастным. Она не проклинала Мир, который продолжал жить и дышать
без Него, ибо знала: так и должно быть, но она знала и еще одно: для нее, этот
мир — без Александра — навсегда стал другим. Чуть бесцветнее и холоднее:
Она не знала
и не могла объяснить никогда, почему воспоминания о мгновениях, проведенных
вместе с Ним, стали для нее самыми сладостными, хотя причиняли немало боли: Не
могла объяснить почему каждого, заинтересовавшего ее человека, она, почти
тотчас, невольно начинала сравнивать с Ним: Искать хотя бы отблеск его манеры
увлекательно и непринужденно говорить, носить фрак, стряхивать невидимую
пылинку с белоснежных манжет сорочки, наигрывать здоровой рукой отрывистые,
чарующие мелодии на фортепиано, смеяться так что порой, дребежжали в окнах
стекла и колыхалось пламя свечей, ронять при волнении носовой платок, перо..
Или, стремительно, почти не делая клякс, водить им по бумаге так, что, порой,
казалось: слова выпрыгивают на лист прямо с острого кончика, или же, на худой
конец, из потайного кармана его бархатного жилета.! Она понимала, что это все -
невозвратимо — и не может ни в ком повториться; и что нельзя так бурно
отдаваться во власть навсегда ушедшего, но ничего не могла с собою поделать:
Ничего!
Ее сердце тепло
и сердечно откликалось на чужие беды, огромные суммы из своего личного
состояния она неустанно тратила на благотворительность, не чуралась развлечений
и балов, с удовольствием посещала музыкальные вечера, часто сопровождала отца и
сестру на приемах:
Гостеприеимный
дом Чавчавадзе -Грибоедовой в Тифлисе и Цинандали всегда был широко открыт для
друзей и знакомых, но только, улыбающаяся, блистающая все больше с годами
расцветающей, настоящей,южной красотой, Нина Александровна, Нино, никогда не
снимала на этих вечерах черного, вдовьего платья.. Оно могло быть роскошным,
выписанным из Парижа, гипюровым, бархатным, шелковым, щурщащим, пахнущим какими
-то странными, теплыми, терпкими ароматами, только ей присущими, — говорили,
вывезла из Тевриза! — но все равно, оно было — вдовьим и печальным: В таком
молчаливом, некричащем, благоуханном трауре, она появлялась всюду.
Недоумевали
лишь первое время. Потом привыкли, находили в этом особый шарм..
Неутомимые,
не потерявшие надежд, юные поклонники, дружно называли ее «черною розой
Тифлиса», седовласые знакомцы постарше- при встрече почтительно наклоняли
головы, и считали за особую честь поцеловать руку или проводить до крыльца..
Она знала, что их, надеявшихся, возле нее много, их душевные порывы часто не были
для нее секретом, она относилась ко всем с равным, теплым уважением, не
«сталкивая лбами» никого: Но сердце молчало. И она понимала это
молчание.. И лелеяла его, как редкую драгоценность. Она не боялась повторения
ужасной боли смертельной разлуки с близкими, как говорили некоторые, объясняя
для себя ее упорный отказ от вторичного замужества. Она знала, что шире и
больше той боли, которую она перенесла тогда, зимою 1829, быть на Земле просто
не может, она , эта боль — неповторима, так что и бояться ее — нечего!
Она печально
— мудро, чисто по — женски, знала, что просто не сможет испытать более ни к
одному человеку на свете того всепоглощающего чувства безмерного, нежного,
обжигающего, солнечного удивления и молниеносного принятия в сердце, как это
было с ее бесценным «Сандро» !
Про себя ,
теперь, она звала его только так, в ночной тишине, неслышно растягивая звуки,
ласкающие ее усталую, полную нежности и печали, душу. Иногда ей казалось, что
она слышит его негромкий голос, отвечающий ей, и тогда она засыпала под это нежное,
родное, знакомое, почти «колыбельное» бормотание, чувствуя себя
странно, опустошенно, счастливою.. А губы, и спящими, шевелились, словно
повторяли эти легкие, почти невесомые слова, прохладные, словно ветер с гор,
ароматные, как весенняя трава: » Бесценный друг мой, жаль мне тебя,
грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно чувствую, что значит -
любить! Прежде расставался со многими, к которым тоже крепко был привязан, но
день, два, неделя — и тоска исчезала, теперь чем далее от тебя, тем — хуже.
Потерпим еще несколько, ангел мой, и будем молиться богу, чтобы нам после того
никогда более не разлучаться!*» *Цитируются строки единственного
сохранившегося письма А. С. Грибоедова жене. Остальные письма бесследно исчезли
и не найдены до сих пор. Ответные письма Нины Александровны мужу так же — не
сохранились или — неизвестны дотошным историкам и архивистам — автор.)
P.S. Нина
Александровна Грибоедова, урожденная княжна Чавчавадзе, скончалась в июне 1857
года, в возрасте сорока девяти неполных лет, от холеры, бу
щующей в
Тифлисе, где она в то время жила с сестрой. Ухаживая за больным родственником,
Нина Александровна отказалась покинуть город, выходила больного, но безнадежно
заболела сама. Ее хрупкая, «истинно ангельская» ( Екатерина
Чавчавадзе -Дадиани) душа, так давно и тихо жаждавшая встречи с потерянными
Любимыми, бесшумно, на летней заре, покинула земные пределы, стала лишь
скорбной бронзовой фигурой, обнимающей подножие могильной плиты с выбитыми на
ней словами:
«Ум и
дела Твои бессмертны в памяти русских, но для чего пережила Тебя Любовь
моя?!»
_______________
*В основе
очерка о Н. А. Грибоедовой лежат подлинные биографические факты, взятые из
документов, переписки, воспоминаний современников. Некоторые легенды, слухи и,
не внушающие доверия версии и воспоминания, автор не счел возможным приводить в
столь краткой статье, ни в коей мере не претендующей на полную биографию
легендарной Женщины, Жены и Вдовы Поэта. Нина Александровна умерла во время эпидемии холеры в Тифлисе, ухаживая за больными.. Этот факт о многом говорит…
Вместо эпилога. Краткое эссе.
Из давней моей переписки с астрологом и астропсихологом Ириной Звягиной:
«Дата рождения Нины Александровны Грибоедовой
точна, я установила ее по имеющемуся у меня Словарю Декабристов»
академическому изданию эсссеровских лет»с и она сомнению не подлежит,
приводится в календаре «Пиплз Хисториз» теперь.
Мне и самой интересен феномен такой Любви, тем более, что многим
теперь, да и тогда — она непонятна совершенно! Я могла бы написать на
эту тему очень много, но мне кажется весь секрет в заполненности одного
человека другим, той душевной заполненности, которая бывает очень редко в
жизни, но все таки бывает, как редкостный цветок. Я не знаю, чем это
можно объяснить, навряд ли незрелостью Нино — рядом с таким человеком
учишься мгновенно и многому, а потом после него все другие — как пыль,
неинтересны.. Немного взволновал ее сердце Лермонтов, но он для нее был -
восхищенный и гениальный мальчик. Боже, она для многих сумасшедшая,
милая Нино, теперь уж никто не верит в такую любовь, но этот стон на
могиле «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила
тебя любовь моя?» — его не напишет безумец, а только зрелое и
исстрадавшееся сердце Женщины. Не ее вина, что в безумье века стали
важны другие ценности и звездный закон уже никто не соблюдает, не
ведает..»
Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе — Радио ВЕРА
Поделиться
Нередко можно услышать рассуждения о том, что первая любовь мимолётна, быстро проходит и оставляет лишь приятные воспоминания. Однако история знает примеры, когда первая любовь становится длиною во всю жизнь и никогда не прекращается.
Грузинская княжна Нина Чавчавадзе была совсем юной – ей не исполнилось и шестнадцати лет, однако по меркам девятнадцатого века она уже считалась невестой. Её нежная красота сводила с ума многих русских офицеров, которые посещали отца Нины, генерала и общественного деятеля. Один из военных писал о ней своему другу: «Видел ли я что-нибудь подобное? Нет, в мире не может существовать такого совершенства! Красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта! Как умна-то! Божусь, никто с ней не сравнится!» Пылкие признания в любви девушка игнорировала – мужчины её пока не интересовали. Все изменилось, когда к князю Чавчавадзе приехал его друг – Александр Грибоедов.
Нина хорошо помнила его – в детстве он дарил ей куклы и учил играть на фортепиано. Грибоедов, ожидавший увидеть всё ту же маленькую весёлую девочку, был ошеломлён произошедшими в Нине изменениями – перед ним предстала не девочка, а очаровательная и умная женщина. Знаменитый в России поэт и дипломат прекрасный пол немного недолюбливал – считал, что светские дамы уж слишком поверхностны. Но на этот раз всей его неприязни как будто не бывало. Грибоедов, у которого сентиментальность всегда вызывала ядовитую усмешку, без памяти влюбился.
Вскоре он решил признаться Нине. Её ответное чувство было для него неожиданностью – и великим счастьем. Позже подруга спрашивала у Нины, что она ощущала в тот момент. С трудом найдя слова, девушка сказала, что для неё все было как во сне – «Как солнечным лучом обожгло!»
В тот же день влюблённые получили благословение родственников и решили венчаться. Спешка была связана с тем, что Грибоедову в ближайшее время следовало поехать в Персию – его назначили туда российским послом.
Уже через два месяца пара обвенчалась в главном соборе Тифлиса. Перед отъездом к месту службы Грибоедов предложил молодой жене остаться у родителей – путь через горы всегда тяжёл, а с Персией у России тогда были напряжённые отношения. Но Нина категорически отказалась покидать мужа – разве для этого она выходила за него замуж?
Юная княжна выдержала долгое путешествие без жалоб, наоборот, с удовольствием, и Грибоедов восхищался терпением Нины. Однако в дороге стало понятно, что она беременна. Зная, что персы враждебно к нему относятся, Александр не рискнул везти жену до Тегерана и оставил её в Тебризе.
Мучаясь от разлуки, Грибоедов каждый день писал Нине письма. Ещё на полпути до столицы Персии он послал ей такие строчки: «Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя, как нельзя больше. Теперь я истинно испытываю, что значит любить. Прежде расставался со многими, к которым был кровно привязан, но день, два, неделя, и тоска исчезала, теперь — чем далее от тебя, тем хуже. Потерпи ещё несколько, ангел мой, и будем молиться Богу, чтобы нам после того никогда более не разлучаться». Приехав в Тегеран, дипломат стремился как можно быстрее закончить свои дела, чтобы скорее соединиться с Ниной. Но этому не суждено было случиться. За несколько дней до его отъезда толпа разъярённых персов разгромила посольство, убив всех, кто в нём находился. Не избежал этой участи и Александр Грибоедов.
От Нины долгое время скрывали страшное известие. Но шли месяцы, и больше притворяться было нельзя. Когда Нина узнала о смерти мужа, у неё начались преждевременные роды. Ребенок, окрещённый Александром, не выжил.
Через несколько месяцев, придя в себя после двух жестоких ударов судьбы, шестнадцатилетняя Нина надела вдовье платье и уже никогда его не снимала. На могиле мужа она попросила вырезать ставшие знаменитыми слова: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Вернувшись на родину, Нина начала заниматься благотворительностью. За красоту, доброту и неизменный чёрный наряд её прозвали Черной розой Тифлиса. Несмотря на привлекательность, Нина больше не вышла замуж. Первая любовь стала для неё единственной и неугасающей. Она умерла спустя двадцать восемь лет после гибели мужа, отказавшись покидать заболевших холерой родных. Чувствуя приближение смерти, Нина не печалилась – она ждала скорого воссоединения с любимым мужем, который все время жил в её сердце.
Нина — жена Александра Грибоедова | Всемирный Русский Народный Собор
Судьба позволила Нине Александровне Грибоедовой быть рядом со своим гениальным мужем короткое, вопиюще короткое время, и вряд ли в полной мере она сознавала уникальность своего положения, открывающего путь в бессмертие без, казалось бы, видимых собственных заслуг. Без видимых — кроме любви.
185 лет назад русский писатель и дипломат Грибоедов Александр Сергеевич (4 (15).1.1795, Москва, — 30.1 (11.2). 1829, Тегеран) был убит фанатически настроенной толпой… В Иран он был направлен в апреле 1828 года полномочным министром-резидентом. В качестве посла Грибоедов проводил твёрдую политику. «Уважение к России и к ее требованиям, вот мне что нужно», — говорил он. По пути в Иран Грибоедов провёл несколько месяцев в Грузии и женился на Нине Чавчавадзе, дочери своего друга, грузинского поэта. Женщина, которой по воле капризницы-судьбы была уготована участь стать спутницей жизни человека великого, автоматически оказывается в поле ревнивого внимания обывателей. И чем внушительнее талант, тем, обычно, строже спрос современников и потомков с его избранницы. С придирчивым вниманием всматриваются наши современники и особенно современницы в грациозные линии юных дев, запечатлённые немногочисленными портретами, сочувственно скользят взором по их умудрённым жизненным опытом лицам, сохранённым редкими фотографиями.
Нина Александровна Чавчавадзе-Грибоедова избежала порицания потомков, а скорее всего, просто не успела его «заслужить». Со своим суженым она познакомилась ещё будучи игривым, непоседливым ребёнком, когда в гостеприимном родительском доме генерал-майора русской армии и по совместительству известнейшего грузинского поэта, князя Александра Гарсевановича Чавчавадзе стал бывать блестящий петербуржец, успешный дипломат, непревзойдённый литератор и талантливый музыкант Александр Сергеевич Грибоедов. Отец князя Чавчавадзе в своё время приложил немало усилий для устройства Грузии под спасительное крыло Российской империи. Его единственный сын появился на свет в Петербурге, получил прекрасное образование и, поступив на военную службу, проявил себя с самой лучшей стороны, особенно отличившись в кампании 1812 года.
Военную карьеру Александр Гарсеванович успешно сочетал с ответственными административными должностями, активной общественной деятельностью и вдохновенным поэтическим трудом. Из-под его пера выходили не только собственные произведения, но и весьма удачные переводы, в том числе и пушкинских шедевров. Двери своего дома князь широко распахнул для всего достойного и небесталанного, откуда бы оно ни было родом, и силой своего высокого убеждения, скорее невольно, чем сознательно, сделался своеобразным соединителем культур, в первую очередь грузинской и русской.
Вот и Грибоедов, оказавшись в 1822 году в Тифлисе в результате назначения на дипломатическую должность при кавказском наместнике А. П. Ермолове, не мог пройти мимо чавчавадзевской гостиной. Общность взглядов и волнующих тем послужила верной основой для быстрого дружеского сближения двух поэтов. Александр Сергеевич так часто захаживал в княжеский дом, что совершенно перестал смущать младшую дочь хозяина — княжну Нину. Десятилетняя девочка уважительно величала милого гостя Александром Сергеевичем, детским чутьём улавливая доброту его сердца. Между тем свободный, глубокий, ироничный ум этого человека был проницателен, строг и казался лишённым всякой сентиментальности. Свои чёткие, выпестованные напряжённой внутренней работой представления он не торопился подстраивать в угоду изменчивым внешним обстоятельствам, а дипломатический опыт позволял мастерски владеть своими эмоциями. Посещая дом тифлисского друга, Грибоедов давал уроки игры на фортепиано маленькой княжне, и Нина старательно выполняла задания великодушного друга отца.
Прошло шесть лет… Взращённое в любви прелестное дитя вытянулось в прекрасный цветок с тонким гибким стебельком и нежными лепестками, готовыми в любой момент раскрыться от ласкового прикосновения. Именно такой увидел Александр Сергеевич повзрослевшую Нину в доме её крёстной. Сидя за обеденным столом напротив своего учителя из такого недавнего и всё же уже далёкого детства, девушка трепетала под удивлённо-восхищённым взором, отвести который дипломату не помогало даже отменное воспитание. Не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, Грибоедов, выходя из-за стола, взял Нину за руку и сказал ей по-французски: «Пойдёмте со мной, мне нужно что-то сказать вам». То, что произошло потом, достойно пера лучших романистов, но простодушное описание влюблённого дипломата как нельзя лучше передаёт всю степень накала страстей этого судьбоносного момента: «…мы <…> вошли в комнату, щёки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и всё живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал её, потом <…> нас благословили».
Безумному восторгу, накрывшему с головой обоих, предшествовали сердечные муки не одного завидного кавалера прелестной Нины, среди которых особо выделялись безответные чувства Сергея Ермолова — сына знаменитого генерала. Но непостижимо-обаятельный Александр Сергеевич оказался для юной княжны вне конкуренции. 22 августа (3 сентября) 1828 года в Сионском кафедральном соборе Тифлиса состоялось венчание. Жених, страдавший приступами малярии, уронил во время обряда кольцо. Что уж говорить, — знак не добрый!..
За свадебными торжествами последовал краткий миг, апофеоз семейного счастья. «Медовая» неделя пролетела в Цинандали — родовом имении князей Чавчавадзе. Свою возлюбленную жену Грибоедов называл «Мадонной Мурильо», что так соответствовало девственно-невинному облику 16-летней княжны с чарующими тёмно-карими глазами. А потом всё было подчинено исполнению служебного долга Александра Сергеевича — полномочного представителя Российской империи в Персии, и молодая чета в сопровождении большого каравана двинулась к Тегерану. Ночевать приходилось в шатрах, на продуваемых холодными ветрами горных кручах. Рядом с мужем юная княжна не замечала трудностей и старалась ему не мешать, когда Грибоедов садился делать записи в своём путевом журнале.
Вот наконец и Тавриз. Нина уже на пятом месяце беременности и тяжело переносит своё состояние. В Тегеране ей лучше не появляться, и в последних числах декабря 1828 года Грибоедов отбыл в персидскую столицу один, без супруги, рассчитывая вернуться к ней максимум через месяц. Терзаемая волнениями, Нина осталась в Тавризе пленницей посольской резиденции, довольствуясь единственным общением, впрочем, весьма приятным, с семьёй английского консула. Она ждала мужа, как, наверное, никто никогда никого не ждал. Он тоже безмерно тосковал, стараясь дотянуться до любимой ласковыми посланиями, писанными в перерывах принципиального отстаивания интересов родины. С неподкупной твёрдостью Грибоедов требовал от персов возврата пленных — российских подданных — и уплаты контрибуции согласно Туркманчайскому договору.
Из персидской столицы он послал жене отделанную фарфором чернильницу с выгравированной надписью на французском языке: «Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой, А. Г. 15 января 1829 года». А через пятнадцать дней произошла всем известная катастрофа. Благая ложь родных не могла долго хранить душевный покой несчастной Нины, не находящей объяснение молчанию мужа. Узнав убийственную правду, 16-летняя вдова облачилась в траур и уже не снимала его до конца своих дней. Жестокая судьба не позволила ей даже иметь ребёнка от любимого. Недоношенный мальчик, окрещённый Александром, умер через час после рождения.
Вдова Грибоедова продолжала жить, заботиться о своих близких, заниматься благотворительностью, но никогда уже не взбиралась она на вершину счастья, так легко и неожиданно покорившуюся ей в юную, почти детскую пору. Люди, вполне достойные, то и дело добивались расположения «Чёрной розы Тифлиса», но её сердце хранило молчание. Нет, она «не была ни ханжой, ни скучной моралисткой, ни синим чулком и всегда охотно отзывалась на шутку и весёлость в разговоре». Боль пережитой трагедии открытая людям душа переплавила в светлые воспоминания о незабвенном супруге. Её рассказы рисовали человека сильного духом, бесподобно собой владеющего, но при этом обуреваемого страстями. Присев к фортепиано, она любила наигрывать чарующие грибоедовские композиции, бережно хранимые её преданной памятью. Многие из них не были доверены бумаге, и Нина Александровна навсегда унесла их с собой.
Шло время, а Нина Грибоедова-Чавчавадзе так же, как в первые годы своего вдовства, вновь и вновь поднималась на возвысившуюся над Тифлисом священную гору Мтацминда, чтобы поклониться праху единственного в своей жизни возлюбленного. В мае 1857 года, погостив в Петербурге, в котором ранее ей бывать не приходилось, Нина Александровна вернулась домой. Взволнованная впечатлениями, она была весела, бодра, и кто мог подумать, что ненадолго заглянувшая в Тифлис холера в свои малочисленные жертвы выберет и её — добродетельнейшую всеобщую любимицу. Умирая, вдова Грибоедова попросила похоронить её рядом с мужем. «О ней нельзя было не плакать, — вспоминал современник, — то было существо, редко встречавшееся на белом свете: она вся преисполнена была любовью».
Яркая, как вспышка молнии, и столь же короткая история супружества Нины Чавчавадзе на первый взгляд стоит гордым особняком среди пёстрого многообразия женских судеб. И всё же жизнь Натальи Николаевны Гончаровой-Пушкиной-Ланской, при всей её внешней несхожести с преданным вдовством Нины Александровны, перекликается с ним в главном — в неодолимости трагического рока, погубившего двух гениальных Александров Сергеевичей. Бессмертие получилось разным: с горьким привкусом вины и светлой сострадательной печалью.
Судьба позволила Нине Александровне Грибоедовой быть рядом со своим гениальным мужем короткое, вопиюще короткое время, и вряд ли в полной мере она сознавала уникальность своего положения, открывающего путь в бессмертие без, казалось бы, видимых собственных заслуг. Без видимых — кроме любви.
Елизавета Газарова
Александр Грибоедов и Нина Чавчавадзе. История любви: matveychev_oleg — LiveJournal
Мимолётное счастье и 30 лет траура удивительная история любви Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе.4 ноября 1812 года родилась Нина Чавчавадзе, грузинская княжна, покорившая сердце Александра Грибоедова. Их брак продлился всего несколько месяцев, но Нина хранила верность возлюбленному до последнего дня своей жизни. АиФ.ru рассказывает историю любви и преданности, над которой не властно время.
Выбор красавицы
«…Она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна», — писал в 1928 году сослуживец Грибоедова Карл Аделунг о невесте своего друга, пятнадцатилетней Нине Чавчавадзе. До Грибоедова руки Нины добивались многие достойные кавалеры. Офицер Николай Сенявин ужасно страдал от любви к этой скромной девушке и изливал душу в отчаянных письмах другу: «Цветок целого мира пленил меня, и в уснувших чувствах моих пробудилась наконец страсть, дотоле мною не знаемая. Ты не знаешь, я так влюблён, что готов пренебречь целым светом, дабы обладать Ангелом!». Жениться на очаровательной княжне собирался и немолодой генерал-лейтенант Василий Иловайский, однако и он получил отказ — Нина Чавчавадзе ждала своего единственного.
В тот год 33-летний Александр Грибоедов, известный писатель, статский советник, посол России в Персии, приехал на несколько месяцев в Тифлис и, конечно, пришёл навестить своего давнего друга князя Александра Чавчавадзе. Его дочь Нину он помнил маленькой девочкой — когда-то он учил её музыке и французскому языку. Теперь же его встретила настоящая красавица, и Грибоедов был покорён с первой минуты.
Объяснение не заставило себя долго ждать. «В тот день… за столом сидел против Нины Чавчавадзе… всё на неё глядел, задумался, сердце забилось, не знаю, беспокойство ли другого рода, по службе, теперь необыкновенно важной, или что другое придало мне решительность необычайную, выходя из-за стола, я взял её за руку и сказал ей по-французски: «Пойдёмте со мной, мне нужно что-то сказать вам». Она меня послушалась, как и всегда, верно, думала, что я усажу её за фортепьяно… мы… взошли в комнату, щёки у меня разгорелись, дыханье занялось, я не помню, что я начал ей бормотать, и всё живее и живее, она заплакала, засмеялась, я поцеловал её…». Сама же Нина была не в силах противостоять охватившему её чувству: «Как солнечным лучом обожгло!», — признавалась она подруге.
Стремительное счастье
В начале осени 1828 года Нина и Александр обвенчались, но долго наслаждаться семейным счастьем им было не суждено. Уже через неделю после свадьбы Грибоедову нужно было возвращаться в Персию. Нина, конечно, поехала с ним. Путешествие было тяжёлым: ночевать хрупкой супруге Александра Грибоедова приходилось в продуваемых ветром шатрах. Но влюблённые не замечали преград, радовались обществу друг друга, будто предчувствовали скорую разлуку. «Нинуша, моя жена, не жалуется, всем довольна… Полюбите мою Ниночку. Хотите её знать? В Эрмитаже… есть Богородица в виде пастушки Мурильо – вот она», — писал Грибоедов своей знакомой Варваре Миклашевич.
Нина Чавчавадзе в год смерти.
К тому времени, как супруги приехали в резиденцию Грибоедова в Тавризе, Нина была уже беременна. Беспокоясь о здоровье жены и будущего ребёнка, Грибоедов решил продолжать путь один. «Пиши мне чаще, мой ангел Ниноби. Весь твой. А.Г. 15 января 1829 года. Тегеран», — гласило одно из последних писем Грибоедова супруге. Через две недели, 30 января, он погиб страшной смертью в результате нападения толпы исламских фанатиков на русское посольство.
Чёрная роза Тифлиса
За смерть российского посла Персия заплатила богатыми дарами, в числе их был знаменитый алмаз «Шах», который теперь хранится в коллекции Алмазного фонда. Отношения между двумя странами были спасены, но разве это могло восполнить потерю любящей женщины? Правду Нина узнала только через месяц — никто не мог взять на себя смелость рассказать ей о трагедии в Тегеране. Случайно подслушанный разговор спровоцировал преждевременные роды, сын Грибоедовых не прожил и суток…
Нина Грибоедова никогда больше не вышла замуж и почти 30 лет не снимала траурных одежд. Её называли «чёрной розой Тифлиса» за то, что хранила память о погибшем супруге до конца своей жизни. Нина умерла в 1857 году от холеры, и её последние слова были посвящены единственному возлюбленному: «Что только не перенесла твоя бедная Нина с той поры, как ты ушёл. Мы скоро свидимся, свидимся… и я расскажу тебе обо всём. И мы уже навеки будем вместе, вместе…».
Вместе они покоятся в тбилисском Пантеоне на горе Мтацминда. Надгробие венчает памятник в виде плачущей вдовы, а надпись на могильной плите — вечное свидетельство великой любви и верности Нины Грибоедовой: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Могилы Александра Грибоедова и Нины Чавчавадзе в городском пантеоне Тбилиси.
источник
1828 год — Грибоедов женился на Нине Чавчавадзе — История — EADaily
3 сентября 1828 года в Сионском соборе Тифлиса (ныне город Тбилиси) поэт и дипломат Александр Грибоедов сочетался браком с Ниной Чавчавадзе — юной дочерью своего друга генерал-майора князя Александра Чавчавадзе.
Этот факт был точно зафиксирован в церковной книге. Запись гласит, что в этот день полномочный министр в Персии Его императорского Величества статский советник и кавалер Александр Сергеевич Грибоедов «вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя Александра Чавчавадзева».
На момент замужества жениху было 33 года, а его юной невесте — всего 15. Являясь близким другом ее семьи, Грибоедов знал княжну с раннего детства и в моменты своих посещений гостеприимного дома ее отца учил свою будущую жену игре на фортепьяно.
И вдруг в очередной приезд он увидел в доме Чавчавадзе девушку с прекрасными глазами и нежным лицом и тут же без памяти влюбился в нее. Через некоторое время выяснилось, что чувство оказалось взаимным, и семья княжны дала согласие на этот брак.
Стоит сказать, что на тот момент Александр Сергеевич был весьма завидным женихом. Он был молод, богат и добился больших успехов в своем становлении как личность. Он являлся как знаменитым автором бессмертной комедии «Горе от ума», так и крупным дипломатом, сделавшим ошеломительную карьеру.
К тому времени как раз победоносно для России закончилась русско-персидская война, в ходе которой Грибоедов так блестяще себя проявил, что глава русской дипломатии вице-канцлер Карл Нессельроде поручил ему возглавить всю российскую дипломатию как на персидском, так и на турецком направлениях.
Именно Грибоедов фактически является автором крайне выгодного для России Туркманчайского мирного договора, который в 1828 году был подписан по итогам войны. По нему Россия окончательно устанавливала свое господство на Кавказе и на Каспии и приобретала территории Восточной Армении.
Понимая, насколько тяжелым для персов окажется выполнение статей данного договора, в Санкт-Петербурге было решено послать Грибоедова в Тегеран в качестве полномочного министра для того, чтобы следить за их неукоснительным исполнением. Именно по пути к месту своей последней службы Александр Сергеевич и заехал в Тифлис, чтобы жениться на Нине.
Говорят, что в момент венчания Грибоедов был болен лихорадкой. Она трепала его так сильно, что во время церемонии он даже уронил обручальное кольцо. Вряд ли сам молодой министр верил в дурные предзнаменования, но зато он отлично отдавал себе отчет в том, насколько опасна его миссия.
Именно поэтому он принял решение не брать в Персию свою молодую и уже беременную жену. Нина проводила своего мужа до пограничного Тебриза, где в декабре молодожены расстались, как теперь уже известно, навсегда. В одном из редких писем из Тегерана Грибоедов посоветовал не ждать его возвращения на границе, а возвращаться в Тифлис, так как его миссия в Персии затягивалась.
Уже вернувшись в родительский дом, Нина узнала о разгроме русской миссии толпой фанатиков и убийстве своего мужа, которое произошло 11 февраля 1829 года. Родные пытались от нее это скрыть, опасаясь за ее здоровье, и, как оказалось, не зря. Когда Нина узнала страшную правду, у нее начались преждевременные роды — ребенок прожил всего один день.
Когда останки Грибоедова были доставлены в Тифлис, вдова, выполняя волю покойного, распорядилась предать его земле близ церкви св. Давида (ныне там находится пантеон Мтацминда). Это произошло 18 июня 1829 года. Стараниями Нины над могилой Грибоедова был установлен надгробный памятник с надписью:
«Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»
Всю оставшуюся жизнь Нина Чавчавадзе-Грибоедова прожила попеременно в Цинандали и Тифлисе, продолжая носить траур по мужу и оплакивать его смерть. Она так и не вышла замуж во второй раз, отвергая все ухаживания.
Её верность трагически погибшему мужу стала легендарной ещё при её жизни. Имя Нины Чавчавадзе было окружено почётом и уважением тифлисцев, Нину называли Чёрной розой Тифлиса. Она умерла в 1857 году во время разразившейся в Тифлисе эпидемии холеры.
Также в этот день:
1826 год — коронация императора Николая I
1783 год — заключен Парижский (Версальский) мир
1260 год — мамлюки разгромили монголов в битве при Айн-Джалуте
