Русские сестры милосердия во время Крымской войны
Середина XIX века. Крымская война. Драма армий, тактик, солдат и просто живых людей. В то время, наверное, выражение «лучше бы меня убили», имела очень глубокий смысл.Всего на театрах военных действий во время Крымской компании погибло 23 тыс. солдат союзнических армий и 47 тыс русских солдат. Но куда страшнее выглядят совсем другие цифры. Количество умерших от полученных ран или просто болезней. В армиях союзников — турок, англичан, французов и сардинцев — от ран умерло 24 тыс солдат, а от болезней почти 120 тысяч… Русская армия еще в два раза больше — 40 и 208 тысяч соответственно. Иными словами, от ран и болезней в то время умирало в 4 раза больше солдат, чем на поле боя..
В XIX веке проблема ухода за ранеными стояла как нельзя сильно. И именно во время Крымской войны, в Севастополе, возникает особое явление в истории России и мира. Здесь, по сути, впервые женщины осуществляют уход за ранеными и больными непосредственно на театре боевых действий. Удивительно, но в то время это был нонсенс. И в России и в Западной Европе слабый пол крайне редко работал в больницах и госпиталях.
В наши дни в Музее Шереметьевых, что в Михайловской казематированной батарее, экспонируется инсталляция одного из эпизодов во время обороны Севастополя 1854-1855 гг — сестра милосердия Крестовоздвиженской общины ухаживает за раненым русским офицером в госпитале, который был здесь расположен в те годы.
2. Крестовоздвиженская община была учреждена в октябре 1854 года по инициативе и на средства великой княгини Елены Павловны. В состав общины принимались женщины российского подданства (главным образом вдовы и девицы), принадлежавшие к «свободным состояниям» и известные «своим поведением и добросовестностью». Особо оговаривалось, что при уходе за ранеными, сестры не должны были принимать ни денег, ни иных подарков. Сестры милосердия напрямую подчинялись профессору Медико-хирургической академии Санкт-Петербурга Н.И. Пирогову, которого по праву считают человеком, спасшим тысячи и тысячи русских солдат в той войне.
3. Для сестер милосердия была разработана и утверждена особая форма одежды, состоявшая из коричневого платья с белыми обшлагами, белого чепчика и такого же цвета фартука с карманами.
4. Главным отличительным признаком был специально учрежденный для общины позолоченный серебряный крест на голубой (Андреевской) ленте. На лицевой стороне креста была сделана надпись «Ты, еси, Боже, Крепость моя!», на оборотной — «Возьмите иго мое на себе»
5. В Крыму, благодаря своему таланту и неиссякаемой энергии, Н.И. Пирогов совершил настоящий переворот в области военно-полевой хирургии, применив так называемый принцип «рассеивания больных», иными словами сортировки их по видам и тяжести ранений и заболеваний. Была организована правильная эвакуация, в хирургии стала применяться гипсовая повязка и сохраняющее (консервативное) лечение огнестрельных ран. Так же именно во время Крымской войны, Пирогов стал массово применять наркоз во время операций (хотя многие считают, что наркоз впервые появился именно здесь, на самом деле это не так. Пирогов его применял еще в 1847 г. на Кавказе, а здесь применение наркоза стало именно массовым). Благодаря всем применяемым новшествам, а также активным действиям сестер милосердия, раненые и больных солдаты получили надежду на жизнь и выздоровление
6. Раненых и больных в то время было так много, что сестрам в буквальном смысле, голову некогда было поднять. Раненые размещались во всех «публичных заведениях и во многих частных домах». Как писал Пирогов, до приезда сестер Крестовоздвиженской общины «…многие валялись без матрасов, в грязнейшем белье, на грязном полу, без всякого разбора и присмотра». За короткое время, благодаря правилам сортировки и труду сестер милосердия, был восстановлен порядок в госпиталях и солдаты начали получать должный и возможный уход.
7. По воспоминаниям офицеров, сапоги могли не сниматься с ноги месяцами. Это порождало дополнительные проблемы как для раненых, так и для здоровых людей — отсутствие элементарной санитарии в полевых условиях. Во многом этим и обуславливаются такие невероятные потери больными и умершими от ран по сравнению с погибшими.
Эффективность метода сортировки раненых особенно проявлялась при наплыве большого числа пострадавших во время крупных сражений. Медики и сестры в такие дни делились на четыре группы. Первая была обязана сортировать раненых, принимать на хранение их деньги и вещи; тех, которым нужна немедленная операция, передавать второй группе, легко раненых после перевязки отсылать в другие лазареты или возвращать в полки. Вторая группа принимала нуждающихся в немедленной операции и определяла их в операционные залы. Третья группа занималась уходом за ранеными, которым операция была назначена на следующий день или позже. Наконец, четвертая, состоявшая из одних сестер и священника, была назначена для безнадежно больных и умирающих, которым доставлялся последний уход и предсмертные утешения…
8. Письмо офицера жене, отправленное из Севастополя в январе 1855 г. И в этом солдатам часто тоже помогали сестры милосердия — ведь часто из-за ран, те не могли даже держать перо в руке. Или попросту были неграмотными.
9. Большинство снадобий того времени были фактически шарлатанскими. Всевозможные микстуры «От колик в животе, доктора Ферье» и подобные ему были весьма популярны в то время..
10. Ромашковый чай, камфорный спирт, хлористая вода, йод — предвестники современных антисептиков. Но в те тяжелые годы приходилось довольствоваться только этими средствами
11. Все представленные в инсталляции емкости были найдены на территории батареи и других мест, где располагались госпиталя и пункты ухода за ранеными.
12. В заключение следует подчеркнуть, что Крестовоздвиженская община сестер попечения о раненых во время крымской войны полностью справилась со своей задачей, не только помогая врачам спасти жизни многим тысячам раненых русских солдат, но и показав всему миру способности женщин, обозначив новое направление в области военной медицины — введение частной помощи на войне и женского ухода за ранеными.
13. Стоит также отметить, что в армии союзников также действовали 37 дам милосердия во главе с англичанкой Флоренс Найтингейл, которые по примеру русских сестер попечения помогали раненым английским солдатам. Позднее, в 1863 году, перехватив гуманистическую идею у русских и английских сестер милосердия, пятью жителями Женевы было создано Общество Красного Креста, названное Международным комитетом помощи раненым…
Предыдущие мои фоторепортажи и фотосюжеты:
При использовании материалов или фотографий, активная ссылка на источник обязательна
Памятник сестре милосердия Даше Севастопольской планируют установить в Крыму — Общество
СЕВАСТОПОЛЬ, 25 сентября. /ТАСС/. Руководство Музея истории Балаклавы планирует установить памятник сестре милосердия Даше Михайловой, которая стала одним из символов Первой обороны Севастополя. Часовню-мемориал предлагают возвести на месте Альминского сражения, сообщил ТАСС директор музея Сергей Гонтарь.
«С московским скульптором, талантливым парнем Андреем Следковым мы собираемся поставить на поле Альминского сражения памятник сестре милосердия Дарье Лаврентьевне Михайловой, которая более известна как Даша Севастопольская», — сказал Гонтарь.
Собеседник уточнил, что 18-летняя Даша Севастопольская стала помогать раненым солдатам во время Альминского сражения. В этом бою в 1854 году русские войска ненадолго смогли задержать армию коалиции Англии, Франции, Турции и Сардинии (Италии) и дать время для возведения укреплений в Севастополе.
Планируется, что памятник будет представлять собой часовню в форме шлема, которая стоит на постаменте цветов Георгиевского креста — высшей награды для солдат и унтер-офицеров за боевые заслуги и за храбрость, проявленную против неприятеля. Внутри часовни разместят фигуру Даши Севастопольской, склонившейся над раненым солдатом.
Следков уже работал по заказу музея — создал памятник балаклавскому коту, который «посвящен всем влюбленным в море».
Осада Севастополя во время Крымской войны, которую принято называть Первой обороной, началась 13 сентября (25 сентября — по новому стилю) 1854 года и продолжалась почти год. Она унесла жизни более 150 тыс. человек. В среду, 25 сентября, исполняется 165 лет с начала Первой обороны.
Даша Севастопольская
Дарья Михайлова — дочь матроса, который погиб в Синопском сражении в начале Крымской войны; жила в Севастополе, на Корабельной стороне. После смерти отца продала дом и купила лошадь, повозку и санитарный инструмент, с осени 1854 года ухаживала за солдатами, причем, по некоторой информации, помогала раненым вне зависимости от того, к какой армии они относились.
В конце Крымской войны вышла замуж, но позднее муж запил, и молодая женщина вернулась в Севастополь, где прожила до конца жизни.
Могила Дарьи Севастопольской утеряна. Портрет Дарьи есть на панораме обороны Севастополя, ее бюст — среди скульптур на здании панорамы. Именем Дарьи названа одна из больниц города.
Крестовоздвиженская община сестёр милосердия — Википедия
Сестры Крестовоздвиженской общины, Севастополь, 1855 год.Крестовоздвиженская община сестёр милосердия — российская община сестёр милосердия, первое в мире женское медицинское формирование по оказанию помощи раненым во время войны, прототип «Международного движения Красного креста».
Крымская война[править | править код]
Великая княгиня Елена Павловна (1807—1873)Крестовоздвиженская община сестёр милосердия была учреждена в Санкт-Петербурге в начале Крымской войны по инициативе великой княгини Елены Павловны. Устав общины был утверждён 25 октября 1854 года. Общину торжественно открыли 5 ноября 1854 года, в день праздника Воздвижения Креста Господня в церкви Михайловского дворца в присутствии одетых в форму сестёр под началом старшей сестры А. П. Стахович. На следующий день 32 сестры общины и группа врачей (Э. В. Каде, П. А. Хлебников, А. Л. Обермиллер, Л. А. Беккерс и доктор медицины В. И. Тарасов) выехали на театр военных действий вместе с действительным статским советником, хирургом Н. И. Пироговым. Руководить деятельностью общины на театре военных действий было поручено Пирогову. Первым главным врачом был назначен В. И. Тарасов.
Из 163 волонтерок около 110 принадлежали к привилегированным слоям общества (жены, вдовы, дочери чиновников и помещиков), около 25 были представительницами мещанства, 5 — духовенства; кроме того, было пять монашек[1].
С. Н. Сергеев-Ценский в своём романе-эпопее «Севастопольская страда» так описывает внешний вид сестёр общины накануне их отъезда в Крым:
На всех сестрах были коричневые платья с белыми накрахмаленными обшлагами; ярко-белые и тоже накрахмаленные чепчики на простых гладких прическах; белые фартуки с карманами и — самое главное и самое заметное — наперсные золотые продолговатые кресты на широких голубых лентах.
— С. Н. Сергеев-Ценский, «Севастопольская страда»
Лев Толстой в «Севастопольских рассказах» описал прибывших в действующую армию сестёр милосердия, которые позднее были награждены медалью «За защиту Севастополя», среди них — Екатерина Михайловна Бакунина, Карцева, Стахович, Екатерина Александровна Хитрово и другие. Из 120 сестёр Крестовоздвиженской общины, которые работали в осаждённом Севастополе, 17 погибли при исполнении служебных обязанностей.
В своей «Докладной записке об основных началах и правилах Крестовоздвиженской общины сестёр попечения», написанной 14 октября 1855 года, Н. И. Пирогов писал: «Доказано уже опытом, что никто лучше женщин не может сочувствовать страданиям больного и окружить его попечениями, не известными и, так сказать, не свойственными мужчинам».
Позднее А. Ф. Кони сказал: «В этом Россия имеет полное право гордиться своим почином. Тут не было обычного заимствования „последнего слова“ с Запада — наоборот, Англия (…) стала подражать нам, прислав под Севастополь (…) мисс Найтингель со своим отрядом».[2]
После Крымской войны[править | править код]
Екатерина Михайловна Бакунина (1810-1894)
Здание Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия Красного Креста 
Жетон Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия Красного КрестаКогда сёстры вернулись в Петербург с Крымской войны в сентябре 1856 года, община насчитывала 96 сестёр милосердия и 10 испытуемых. Они были направлены на работу в морские госпитали — Калинкинский (ныне — Военно-морской) и Кронштадтский, в больницу для чернорабочих (ныне — Александровская больница), Максимилиановскую больницу, Повивальный институт (ныне — НИИ акушерства и гинекологии имени Д. О. Отта). Сначала сёстры жили в специально нанятом для них доме на Петербургской стороне, затем — в Михайловском дворце.
В январе 1860 года община переехала в купленный у Л. Ф. Доста трёхэтажный ампирный особняк на набережной Фонтанки, тогда же великая княгиня Елена Павловна передала общине свою дворцовую церковь, которая заняла большой зал на втором этаже дворового флигеля. До 1882 года она была приписана к Екатерингофскому храму. В 1861 году община открыла собственную больницу на 16 мест и лечебницу для приходящих больных, ставшие очень популярными среди бедного населения. Спустя два года при общине начали работать трёх-четырёхгодичная школа для девочек и ясли для дневного пребывания до 100 детей[3].
С 1860 по 1863 год Крестовоздвиженскую общину по просьбе великой княгини Елены Павловны возглавлял известный в то время христианский активист Александр Гумилевский[4].
В послевоенные годы сестрой-настоятельницей Крестовоздвиженской общины была Екатерина Бакунина, летом 1860 года её сменила Е. И. Карпова, остававшаяся на этом посту до 1867 года. Для управления общиной был создан особый комитет под председательством Николая Пирогова, а с 1861 года его возглавил общественный деятель, писатель и музыкант Владимир Одоевский.
14 января 1863 года император Александр II утвердил «Положение о сёстрах Крестовоздвиженской общины, назначаемых для ухода за больными в военных госпиталях», а 10 мая 1870 года — штат и новый устав общины. Целью деятельности общины провозглашалось «безвозмездное христианское служение страждущим и неимущим»[3].
В 1860—1870-е годы больница неоднократно перестраивалась, возводились новые здания. В 1873 году, после смерти великой княгини Елены Павловны, руководство общиной было вверено её дочери, великой княгине Екатерине Михайловне.
В августе 1876 года отряд сестёр общины выехал на Балканы в зону военных действий в Черногории. Это был первый опыт деятельности общины в другой стране. Во время Русско-турецкой войны 1877-1878 годов более 30 сестёр под начальством старшей сестры Н. А. Щеховской оказывали помощь раненым[5]. Екатерина Бакунина, несмотря на свой 65-летний возраст, поехала на Кавказ в качестве руководительницы медицинских сестёр временных госпиталей, пробыв на фронте больше года.
В литературе наиболее полно образ сестры милосердия воспет в одном из «Стихотворений в прозе» Ивана Тургенева — «Памяти Ю. П. Вревской», посвящённом Юлии Вревской, участнице Русско-турецкой войны 1877—1878 годов.
Крестовоздвиженская община стала широко известна не только в России, но и за границей. Она участвовала в международной гигиенической выставке в Брюсселе в 1876 году, а сёстры Е. С. Высотская и С. П. Сухонен оказали помощь в создании первой общины сестёр милосердия в Болгарии в 1900 году по просьбе Болгарского общества Красного Креста.
С 1884 года в течение 14 лет главным врачом общины работал хирург Николай Вельяминов. По его инициативе была перестроена лечебница, возведён дом для служащих, организованы систематические курсы лекций для сестёр.
На 1 января 1891 года в общине было 119 сестёр милосердия и 19 испытуемых. В 1894 году, после смерти великой княгини Екатерины Михайловны, община перешла в ведение Российского общества Красного Креста.
В 1893—1897 годах по проекту архитектора общины Юлия Бенуа при участии Роберта Гёдике была возведена небольшая женская больница. К полувековому юбилею общины Бенуа в 1903—1904 годах полностью перестроил здание особняка на Фонтанке в неорусском стиле. На третьем этаже была устроена церковь на 1000 человек, 11 декабря 1904 года освящённая митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Антонием (Вадковским) во имя Воздвижения Креста Господня[3].
Отчёты о деятельности общины во время Первой мировой войны не были опубликованы, и статистика за этот период отсутствует[6].
После Октябрьской революции[править | править код]
После Октябрьской революции, в 1918 году, больница была изъята у Крестовоздвиженской общины и на её базе была открыта 10-я больница Петроградского губернского отдела здравоохранения (позднее — Балтийская клиническая центральная бассейновая больница), в 1919 году ей было присвоено имя профессионального революционера Григория Чудновского, которое она носила до 2002 года[7]. Община была ликвидирована в 1920 году, а её имущество было передано в ведение народного комиссариата здравоохранения РСФСР. Последним настоятелем Крестовоздвиженской церкви был протоиерей Иоанн Благодатов, при котором 28 сентября 1922 года был закрыт храм, помещение которого до 1993 года использовалось как спортзал больницы.
В 1990-е годы инициативная группа попыталась возродить деятельность Крестовоздвиженской общины.
В 2002 году на базе больницы был создан Северо-Западный окружной медицинский центр Министерства здравоохранения РФ. В 2011 году центр вошёл в состав Федерального государственного учреждения «Национальный медико-хирургический центр имени Пирогова».
В 2010 году движение «Воины жизни» начало кампанию по прекращению абортов в здании, принадлежавшем Крестовоздвиженской общине, и возвращению этого здания Русской православной церкви[8]. С этой целью движение провело несколько пикетов и митингов в Москве и Санкт-Петербурге, инициировано голосование за возвращение здания на сайте Демократор[9]. Поскольку в течение нескольких месяцев ответа со стороны администрации Петербурга не последовало, «Воины жизни» направили обращение с аналогичными требованиями, собравшее более тысячи подписей, президенту России[10].
17 июня 2011 года призыв движения поддержал в своём блоге председатель Совета Федерации России Сергей Миронов:
Недавно пришло письмо от православной молодёжи, которая просит вернуть церкви Крестовоздвиженский храм (Фонтанка, д. 154). Этот храм находится в здании, которое было построено для Крестовоздвиженской общины сестёр милосердия. Сёстры спасали раненых в Севастополе во время Крымской войны. Эту общину сестёр милосердия создавал лично Николай Пирогов, знаменитый русский хирург. Сегодня, как пишут мне защитники этого храма, в нём находится абортарий. Вдумайтесь — абортарий в храме! Этого нет ни в одном городе России, и я думаю — в мире. А в Петербурге — есть! И печально и странно наблюдать за этой ситуацией. Будем её менять[11].
В 2013 году в часовне святых равноапостольных Константина и Елены при здании общины возобновлены регулярные богослужения. Настоятелем назначен иерей Сергий Сартаков[12][13].
В. В. Антонов, А. В. Кобак. Святыни Санкт-Петербурга. Историко-церковная энциклопедия в трёх томах. — Санкт-Петербург: Издательство Чернышёва, 1996. — 328 p. — ISBN 5-85555-028-1.
Т. И. Грекова, Ю. П. Голиков. Медицинский Петербург. — Санкт-Петербург: Фолио-Пресс, 2001. — 415 p. — ISBN 5-7627-0163-8.
Сёстры милосердия Крымской войны — основатели культурных традиций сестринского дела в России
The main role in the cultural potential of professional nurses play a charitable cause. Spiritual principles underlying the works of mercy nurses were actively formed during the Crimean War effort sisters Holy Cross community. Since the time of the Crimean War in the profession imbued with, in addition to nursing care, psychological support patient care and respect, non-discrimination and other components of the culture.
Key words: sisters of Charity; spiritual principles; cultural potential of nurses
Главную роль в культурном профессиональном потенциале медицинских сестер играют милосердные дела [1]. Духовные начала, лежащие в основе милосердных дел медицинских сестер, стали активно формироваться во времена Крымской войны усилиями сестер Крестовоздвиженской общины. Со времен Крымской войны в профессию прониклись, помимо сестринского ухода, психологическая поддержка пациента, уважение и забота, исключение дискриминации и другие компоненты культуры.
Поясним вышесказанное на конкретных примерах.
6 ноября 1854 г. в Петербурге была учреждена Крестовоздвиженская община сестер попечения о раненых и больных воинах, открытая на собственные деньги великой княгиней Еленой Павловной, родной сестрой русского императора Николая I. Целью общины была забота о раненых в госпиталях и перевязочных пунктах, находившихся буквально на самом поле боя. Великая княгиня призвала российских женщин вступать в новообразованную общину, чтобы «принять на себя высокие и трудные обязанности сестер милосердия».
Членами общины сестер милосердия становились женщины всех сословий: дочери, жены и вдовы дворян, государственных советников, чиновников, офицеров, помещиков и купцов. Наравне с ними в Крестовоздвиженскую общину принимали и женщин из низов, порой плохо знающих грамоту, однако горящих тем же патриотическим воодушевлением — и к тому же более умелых и трудоспособных
Труд сестер милосердия требовал исключительной самоотверженности, мужества и терпения, отнимал много душевных и физических сил. Их работа не оплачивалась, община обеспечивала их лишь питанием и одеждой. Сестры помогали врачам бороться с тифом и гангреной, неотлучно находились около тяжелобольных: купали, перевязывали, кормили, писали за них письма домой. Большинство сестер сами перенесли тиф, многие, вынося раненых с поля битвы, получили ранения или были контужены.
В письмах жене Н. И. Пирогов отмечал, что сестры «…день и ночь попеременно бывают в госпиталях, помогают при перевязке, бывают и при операциях, раздают больным чай и вино, наблюдают за служителями и за смотрителями и даже врачами. Присутствие женщины, опрятно одетой и с участием помогающей, оживляет плачевную юдоль страданий и бедствий» [2].
Для описания служения медсестер Крымской войны мы проанализировали их биографию, раскрывающую милосердное служение.
Екатерину Михайловну Бакунину называли «идеальной сестрой милосердия». Внучатая племянница великого полководца М. И. Кутузова проявляла истинный героизм. Одна из наиболее образованных, опытных и самоотверженных сестер, она участвовала в работе больше других, часто бессменно помогая хирургам во время самых трудных и тягостных операций, следующих одна за другой. Не раз ей приходилось проводить у операционного стола без перерыва двое суток подряд.
После окончания войны Бакунина предприняла попытку создать новую сестринскую общину, построенную на несколько иных принципах. Она выступала против религиозности как основного мотива и главного идеологического фундамента милосердия. По мнению Екатерины Михайловы, на смену религии должны были прийти, говоря современным языком, общечеловеческие принципы гуманности и морали. Кроме того, религиозность членов общины мешала дальнейшему образованию сестер, ограничивая их мировоззрение, стремление к самостоятельности и самосовершенствованию. К сожалению, княгиня Елена Павловна не разделяла взглядов Бакуниной, и Екатерина Михайловна покинула общину навсегда, отказавшись от почетной роли сестры — настоятельницы.
Бакунина поселилась в собственном имении, расположенном в Тверской губернии, и основала там деревенскую больницу, где могли бесплатно получать помощь живущие в округе крестьяне. Таким образом, Е. М. Бакунина по праву можно назвать не только героиней Крымской войны, но и родоначальницей медицины на селе.
Дарья Севастопольская считается первой военной медсестрой времен Крымской войны. Установлено, что Севастопольской Дарью назвала людская молва — по имени города, в которой она работала сестрой милосердия. Настоящая фамилия этой девушки из народа — Михайлова.
Дарья Лаврентьева Михайлова, в те годы 17-летняя Даша, сирота, благодаря своей отваге и самоотверженности снискала славу и уважение, а сам государь Николай I наградил ее золотой медалью, владимирской лентой, содержащий надпись «За усердие».
В мире есть медаль имени Флоренс Найтингейл, которой отмечают выдающихся медицинских сестер. А медали Даши Севастопольской мы так за все эти долгие годы и не завели… И это при том, что Найтингейл в поле не работала: она была медсестрой в Стамбуле. Три раза она приезжала в Балаклаву для инспекции. В этом отличие английской медсестры от нашей Даши, которая, взвалив на себя раненого, ползком тащила его с поля боя.
Вслед за Дашей ухаживать за ранеными взялись другие севастопольские патриотки — жены, сестры и дочери участников обороны. А Великая княгиня Елена Павловна, вдова младшего брата императора Николая I, обратилась к женщинам России с призывом помочь раненым в осажденном Севастополе. В том же 1854 году Елена Павловна открыла в Санкт-Петербурге Крестовоздвиженскую общину сестер милосердия, а уже в ноябре первый её отряд приехал в осажденный Севастополь. Н. И. Пирогов, руководивший работой женщин, писал: «Их рвению и деятельности при хождении за больными, их подлинно-стоическому самоотвержению нельзя было довольно надивиться. Малейшие желания страждущих, даже их капризы, выполнялись сестрами самым добросовестным образом… В короткое время уже видны были плоды их… самоотвержения». Сестры милосердия проводили по 17 часов в сутки в госпиталях, не жалея сил и здоровья, раздавали раненым свое жалованье, пищу, белье. Благодарность воинов была безгранична: «матери наши» — звали они сестер милосердия.
Проанализировав опыт первых общин сестер милосердия, можно отметить, что принципиальных отличий в их деятельности не было. Неизменными качествами сестер были строгая нравственность, любовь и милосердие к ближнему, трудолюбие и самоотверженность, дисциплинированность и беспрекословное подчинение начальству. Уставы общин, хотя и были строгими, но, в отличие от монастырских, сохраняли за членами общины некоторые элементы свободы. Сестры имели право наследовать и владеть собственным имуществом, при желании могли вернуться к родителям или вступить в брак. Среди сестер милосердия было много женщин и девушек знатного происхождения. Однако устав не позволял делать кому-либо «скидки», да никто и не стремился к привилегиям, все с одинаковой самоотверженностью переносили тяготы трудовых будней мирного времени и лишения и опасности фронтовой жизни.
В письмах жене Н. И. Пирогов так рассказывает о Даше Севастопольской: «…Движимая милосердием своей женской натуры, она здесь на полях битвы и в госпиталях с таким самопожертвованием помогла раненым, что обратила на себя внимание высшего начальства…» [2].
Александра Травина была вдовой государственного служащего невысокого ранга. Рапортуя о своей деятельности медсестры, Александра лаконично, скромно, без всякого пафоса и похвальбы кратко сообщала: «Опекала шестьсот солдат в Николаевской батарее и пятьдесят шесть офицеров».
Марина Григорьева — вдова чиновника, почти бессменно дежурила в палатах, выделенных для умирающих от ран. Она облегчала их муки, как могла — и словом, и заботой, находясь рядом до самых последних их минут.
Истинный героизм проявила и Екатерина Будберг, баронесса, сестра знаменитого русского писателя А. С. Грибоедова. В то время, когда из-за сплошного огня артиллерии многие мужчины не смели и головы поднять, Екатерина Будберг выносила из-под обстрела раненых, оказывала им первую помощь.
Всего же в годы войны в Крыму работали 250 медицинских сестер. Впоследствии все они были награждены серебряными медалями, изготовленными по личному приказу императрицы Александры Федоровны, супруги Николая I.
Помощь раненым и больным во время Крымской войны оказывали 160 сестер Крестовоздвиженской общины, 17 из которых не суждено было вернуться домой: они погибли на поле боя. Всего же в годы войны в Крыму работали 250 медицинских сестер.
Наиболее значительный вклад в развитие сестринского движения в период крымских военных действий внесли сестры Крестовоздвиженской общины, которые служили примером истинного милосердия и беззаветного служения своему делу.
Также следует подчеркнуть социальную направленность сестринской, акушерской и фельдшерской помощи в России, которая, прежде всего, предназначалась для бедных, беременных, новорожденных, детей, стариков, больных и раненых. Кроме того, она была направлена на оказание помощи пострадавшим от войн, стихийных бедствий, эпидемий. Предоставлялись не просто уход и физическая помощь больному, раненому, сироте-ребенку, но было организовано гуманитарное и профессиональное образование (приюты и школы при общине). Все, что может быть названо современным термином «социальная реабилитация и адаптация».
Литература:
1. Духовно-нравственное воспитание [Электронный ресурс]. — Режим доступа: https://ru.wikipedia.org/wiki.
2. Кулешова Л. И., Пустоветова Е. В. Основы сестринского дела. — Ростов-на-Дону: Издательство «Феникс», 2012.
Екатерина Бакунина, легендарная соратница Пирогова, сестра милосердия на двух войнах
«Никто так не нужен на фронте, как наши женщины»
В самом начале Крымской войны хирург Пирогов со всей свойственной ему энергией добивался двух вещей: чтобы его официально отправили на фронт и чтобы с ним вместе туда отправили обученных сестёр милосердия. Естественно, никаких сестёр, тем более обученных, когда он поднял эту тему, не было. Но Пирогов был убеждён: российская армия несёт многотысячные потери, в первую очередь, из-за неверной организации медицинской службы, и во вторую, из-за того, что эта организация никак не предусматривает качественный санитарный уход за уже получившими медицинскую помощь.
Почему для санитарного ухода нужны были именно женщины? Во‑первых, это позволяло их — по представлениям общества того времени — не включать в систему армейской иерархии, то есть в таком случае значительная часть медицинской службы никак не зависела от тех самых офицеров и интендантов, которые постоянно обворовывали солдат, устраивали бюрократические проволочки при получении перевязочных материалов и банального нижнего белья, и так далее. Во‑вторых, Пирогов находил женщин куда более дисциплинированными, организованными и совестливыми, чем офицерский состав российской армии — и для выживания большого количества раненых эти качества были, конечно же, критичны.
Помощь и содействие в вопросе сестёр милосердия Пирогов нашёл, конечно же, у женщины — великой княгини Елены Павловны (урождённой принцессы Фредерики Шарлоты Марии Вюртембергской). Она основала Крестовоздвиженскую общину сестёр милосердия, которая прочно вошла в историю российской и военной медицины.
Требования к сёстрам милосердия были суровые. Это должны были быть вдовы или девицы — или, точнее, «старые девы», то есть зрелого возраста женщины, не обременённые семейными узами. С рациональным, практическим, холодным складом ума, способные одолеть курсы анатомии и сестринского дела. Достаточно хладнокровные, чтобы не падать в обморок, ассистируя при ампутациях — достаточно отзывчивые и чувствительные, чтобы не оставаться равнодушными к боли и другим страданиям раненых. Из достаточно обеспеченных семей, чтобы не соблазниться подарками, денежными вознаграждениями — в общем, точно способные следовать правилу «ничего не брать за свою помощь». В условиях глубоко коррумпированной российской армии любой подарок мог обернуться позже взяткой, а именно из этой системы Пирогов и собирался вывести медицинскую службу, насколько возможно.
Ни одна не была готова
Многие из сестёр общины прежде вели самую обычную светскую жизнь, редко видели грязь и тем более экскременты, крайне редко — раны и изуродованных людей. Екатерина Бакунина — тем более: она была дочерью губернатора Санкт-Петербурга и благополучно дожила до сорока лет без того, чтобы слишком часто сталкиваться с грубой прозой жизни. К тому, что ждёт их в Севастополе, сестёр не подготовили никакие курсы — им рассказывали о стерилизации, ранах, нагноениях, отрезанных конечностях и сопутствующих заболеваниях. Никто не рассказывал им, что служить придётся в настоящем аду.
Дело не в том, что всё кругом обстреливали пушки. Дело не в том, что каждая из сестёр сама могла умереть — от случайной бомбы или от тифа. Дело в условиях, в которых содержались раненые — порой просто брошеные друг на друга вповалку, в несколько слоёв, так что нижние задыхались под верхними.
Всеобщая антисанитария приводила к тому, что каждый день десятки умирали от заражений ран, которых можно было избежать, и от тифа, который распространялся со скоростью пожара. Всеобщее воровство и бюрократические проволочки — к тому, что раненых было нечем перевязать и буквально нечем кормить. Всеобщее равнодушие — к тому, что никто не думал о суднах для неспособных встать, к тому, что отдавались под госпиталь самые неподходящие для этого здания. В Севастополе это было хотя бы здание Дворянского собрания, но сёстры милосердия постоянно сталкивались с тем, что их подопечных пытались запихнуть чуть ли не в конюшни.
Появление Пирогова и сестёр Крестовоздвиженской общины моментально преобразило ситуацию. Пирогов придумал сортировать раненых по тяжести ранения — уже одно это повышало шансы выжить, дождаться срочной операции вовремя. Сёстры милосердия… Одно их появление, строгих, опрятных, подействовало на солдат как ободряющий знак: есть кто-то, кто готов навести порядок в этом бесконечном, кровавом, вонючем хаосе.
Поняв такое воздействие своего внешнего вида на раненых, сёстры тратили время, отрывая его ото сна, чтобы их форма (а у них была форма, чтобы подчеркнуть, что они всё же организация, а не толпа доброхоток) выглядела опрятно, и силы, чтобы сохранять спокойный и уверенный вид в любой ситуации.
Но, конечно, основной их труд был не в успокоении раненых. Элементарный гигиенический уход, перевязки, ассистирование на операциях — как правило, ампутациях, постоянная проверка состояния, такое же постоянное выбивание всего того, что, теоретически, уже выдало государство — но до солдат всё не доходило и не доходило: еды (особенно активно разворовывалось мясо), медикаментов, бинтов, нижнего белья, тёплых тулупов для перевозки, дров для отопления и для кипятка…
Сёстры могли прийти на склад и распотрошить хранящиеся там и всё никак не оформленные толком тюки с перевязочным материалом, не утруждая себя бумажками — пиши, интендант, что это штатские, доброволицы, постарались. Да, на складах порой было полно всего нужного, даже ещё неразворованного, что не дошло до госпиталей только потому, что бумаги в первую очередь оформляли на то, что нужно для боевых частей! Сёстры могли напрямую нарушить приказ офицера разместить раненых чуть не по хлевам и занять более пригодное помещение — а что им будет, они вне системы! Пирогов не прогадал, когда поставил на женщин.
Тысячи спасённых
Сёстры Крестовоздвиженской общины спасли, без преувеличений, тысячи, а то и десятки тысяч человек — постоянно сами неся потери, прежде всего — из-за тифа. Они заставляли конвой покидать кабаки, пленных — вытаскивать телеги с ранеными, чиновников — отдавать всё необходимое, обеспечивать срочно обозы едой, одеждой, подстилками. Они не спали после тяжёлых боёв по двое суток, не отходя от операционных столов, бесконечно кипятили воду, обеспечивали раненым элементарнейшую возможность оправиться не в собственные штаны. И Бакунина была одной из самых активных сестёр, споривших с офицерами и чинушами, строивших себе в помощь солдат, крестьян, случайных мимоезжих татар.
Чтение воспоминаний Бакуниной о службе сестёр милосердия затягивает. Да, много позже она написала мемуары, конечно же — их стоит читать на пару с более известными обычно мемуарами Пирогова.
«Вносят носилки, другие, третьи. Весь пол покрылся ранеными; везде, где только можно сесть, сидят те, что притащились кое-как сами. Что за крик, что за шум! Просто ад! Пальба не слышна за этим гамом и стонами. Один кричит без слов, другой: «Ратуйте, братцы, ратуйте!», «Будь мать родная, дай водки!»» — это о месте, про которое Пирогов писал — паркет на вершок вниз пропитался кровью.
«…я вошла в избу, битком набитую нашими больными. Я принесла чулки, вязаные варежки, и вот со всех сторон начали кричать: «Дай, матушка, один чулок, у меня ведь только одна нога!» — «А мне на обе, да у меня одна рука, в портянки в два часа не обулся». — «Дай мне на правую руку!» — «Вот кстати, а мне на левую!» — «И мне на левую!» — «И мне тоже!»» Это о попытке довезти раненых живыми зимой, когда на четверых дают укрыться два тулупа — и те на полпути отнимают, когда кругом, в степи, воют волки и Бакунина, смертельно волков боящаяся, обходит раненых, вооружившись одной только — больше нечем — палкой и взяв в помощь старушку с такой же импровизированной дубинкой.
После войны Екатерина Михайловна уже не могла быть праздной женщиной. Пирогов не зря писал, что трудности службы на войне открыли и отшлифовали её истинный характер, чего не могла дать жизнь светской барышни.
В родном имении организовала больницу, школу. Во время Турецкой войны через почти три десятка лет снова была призвана на фронт — официально не солдат и не офицер, но… давала же она клятву сестры милосердия, носила же всю жизнь под одеждой крестик общины на голубой ленточке. Во время Турецкой войны, на Кавказе, пожилая уже женщина со всей представимой или даже, скорее, непредставимой энергией выстроила работу новых, свеженьких сестёр милосердия, оказав такую неоспоримую помощь врачам, что те провожали её со слезами на глазах и с памятной записью: «Во всех отношениях Вы явились достойной имени русского воина». Да, им ли не знать, насколько эта «штатская», добровольная служба была именно службой военной, армейской, насколько каждая из этих сестёр — и особенно руководительница их Екатерина Михайловна — были воительницами!
Бакунина умерла в восемьдесят четыре года, чуть не до последнего дня заботясь о том, чтобы каждый заболевший крестьянин, крестьянский ребёнок в округе получал медицинскую помощь. За её гробом мужики и бабы, малые ребята и старики шли огромной процессией двадцать пять вёрст — от церкви, где её отпели, до кладбища, где лежала вся её семья. И все рыдали в голос: великая, великая женщина умерла! Не сестра — всеобщая мать…
Фото: Wikipedia
История ещё одной легендарной сестры милосердия — Цифры шведки Греты фон Сет: одна против смерти, пришедшей за тысячами.
Памятник сестре милосердия Даше Севастопольской планируют установить в Крыму 
СЕВАСТОПОЛЬ, 25 сентября. /ТАСС/. Руководство Музея истории Балаклавы планирует установить памятник сестре милосердия Даше Михайловой, которая стала одним из символов Первой обороны Севастополя. Часовню-мемориал предлагают возвести на месте Альминского сражения, сообщил ТАСС директор музея Сергей Гонтарь. «С московским скульптором, талантливым парнем Андреем Следковым мы собираемся поставить на поле Альминского сражения памятник сестре милосердия Дарье Лаврентьевне Михайловой, которая более известна как Даша Севастопольская», — сказал Гонтарь. Собеседник уточнил, что 18-летняя Даша Севастопольская стала помогать раненым солдатам во время Альминского сражения. В этом бою в 1854 году русские войска ненадолго смогли задержать армию коалиции Англии, Франции, Турции и Сардинии (Италии) и дать время для возведения укреплений в Севастополе.Планируется, что памятник будет представлять собой часовню в форме шлема, которая стоит на постаменте цветов Георгиевского креста — высшей награды для солдат и унтер-офицеров за боевые заслуги и за храбрость, проявленную против неприятеля. Внутри часовни разместят фигуру Даши Севастопольской, склонившейся над раненым солдатом.
Следков уже работал по заказу музея — создал памятник балаклавскому коту, который «посвящен всем влюбленным в море».
Осада Севастополя во время Крымской войны, которую принято называть Первой обороной, началась 13 сентября (25 сентября — по новому стилю) 1854 года и продолжалась почти год. Она унесла жизни более 150 тыс. человек. В среду, 25 сентября, исполняется 165 лет с начала Первой обороны.
Даша Севастопольская
Дарья Михайлова — дочь матроса, который погиб в Синопском сражении в начале Крымской войны; жила в Севастополе, на Корабельной стороне. После смерти отца продала дом и купила лошадь, повозку и санитарный инструмент, с осени 1854 года ухаживала за солдатами, причем, по некоторой информации, помогала раненым вне зависимости от того, к какой армии они относились.
В конце Крымской войны вышла замуж, но позднее муж запил, и молодая женщина вернулась в Севастополь, где прожила до конца жизни.
Могила Дарьи Севастопольской утеряна. Портрет Дарьи есть на панораме обороны Севастополя, ее бюст — среди скульптур на здании панорамы. Именем Дарьи названа одна из больниц города.
Видео дня. Джеки Чан сделал заявление из-за коронавируса
Читайте также
Осада Севастополя в 1855 году по воспоминаниям сестры милосердия
Одним из главных событий Крымской войны 1853-1856 гг. явилась героическая оборона Севастополя (1854-1855 гг.), которая началась 13 сентября 1854 г., длилась 11 месяцев и была, бесспорно, кульминационным и самым героическим этапом Крымской войны. Война закончилась поражением России и подписанием Парижского мирного договора 1856 г., по которому Россия согласилась на нейтрализацию Черного моря, с запрещением иметь там военный флот и базы.
В дни обороны прославились сотни героев. Обороняя Севастополь, русские солдаты и матросы проявляли чудеса мужества и самоотверженности. Николай I даже приказал считать за год каждый месяц службы в осажденном Севастополе. В этих боях прославился матрос Петр Кошка, первая сестра милосердия Дарья Севастопольская. В обороне Севастополя принял участие молодой Толстой Л.Н., отразивший те события в своих «Севастопольских рассказах». Раненым воинам спасал жизнь русский хирург Пирогов Н.И., основоположник военно-полевой хирургии, впервые применивший в военно-полевых условиях наркоз.
«Надолго оставит в России великие следы эта эпопея Севастополя, которой героем был народ русский…» – писал в своих знаменитых «Севастопольских рассказах» Лев Толстой. Крымская война явила славную плеяду выдающихся военачальников. Корнилов В.А., Нахимов П.С., Истомин В.И., Хрулев С.А., Панфилов А.И., Новонильский Ф.М. при поддержке населения организовали активную оборону. Терпя нужду во всех видах снабжения, защитники под ураганным огнем выдерживали осаду почти в три раза превосходящей армии союзников.
Адмирал Нахимов П.С.
Пять общих бомбардировок, последовавших с марта по август 1855 г., продолжались каждая от 5 до 10 суток, причем количество осадных орудий непрерывно увеличивалось: к концу действий Севастополь обстреливался из 700-800 орудий крупного калибра, не считая мелких.
О героической обороне Севастополя во время Крымской войны сохранилось немало воспоминаний. Хочу предложить вашему вниманию воспоминания сестры милосердия Крестовоздвиженской общины Бакуниной Екатерины Михайловны. Она родилась в 1812 г., была сестрой милосердия во время Крымской войны, затем стала сестрой-настоятельницей Крестовоздвиженской общины.
В конце 70-х годов во время Восточной войны Екатерина Михайловна, в возрасте 65 лет, приняла начальство над отрядами Красного Креста на Кавказе. Скончалась в августе 1894 г., за 2 недели до смерти ещё продолжала работать в сельской больнице, ею созданной и ею же руководимой.
Крестовоздвиженская община сестер милосердия была основана в 1854 г. во время Крымской войны для ухода за ранеными на поле сражения. Созданию ее активно содействовали великая кн. Елена Павловна, баронесса Раден Э.Ф. и знаменитый русский хирург Пирогов Н.И., стоявший во главе общины во время Севастопольской обороны.
Воспоминания Бакуниной Е.М. привожу с сокращениями:
«…Мое желание поступить в сестры милосердия встретило сильную оппозицию родных и знакомых. В 1854 году мы с сестрой были в деревне у нашей хорошей знакомой, Варвары Петровны Писемской, во Владимирской губернии. Никогда не забуду я того вечера, когда мы получили газеты с известием, что французы и англичане высадились в Крыму. Я не могла себе представить, что этот красивый уголок нашего обширного Отечества может сделаться театром жестокой войны…
Одна из батарей Малахового кургана, на которой был убит Корнилов В.А.
В октябре месяце мы вернулись в Москву. С каким нетерпением мы хватались тогда за газеты; и вот прочитала я, что французские сестры поехали в военные госпитали; потом в английские поехала мисс Нейтингаль с дамами и сестрами. А что ж мы-то? Неужели у нас ничего не будет? Эта мысль не оставляла меня. На мое счастье, сестра, с которой я была очень дружна, разделяла мои мысли и согласилась отпустить меня, если у нас тоже будут посылать…
Первый отряд сестер проехал… Их было 30; может быть, несколько больше. Все мне у них понравилось, и они тоже все понравились. Чтобы ехать далее из Москвы, для них были приготовлены хорошие тарантасы; их провожал чиновник. Я провела с ними часа два. Как я завидовала, что они уже едут! Они мне сказали, что и второй отряд уже готов и скоро поедет, но будут посылать еще.
На другой же день я написала в Петербург к гр. Антонине Дмитриевне Блудовой, чтобы она сообщила кому следует, что я желаю поступить в сестры, и с нетерпением ждала ответа, а между тем провела сутки в больнице, видела много перевязок и очень довольна тем, что все это перенесла очень спокойно и без утомления…
Могилы адмиралов Лазарева, Нахимова, Корнилова
Отряд готовился небольшой; кроме меня должны были ехать семь сестер, три доктора и два фельдшера; но не все еще было готово, а в это время мы должны были ездить в клинику, то есть во второй сухопутный госпиталь, и заняться перевязками под руководством доктора Чартораева, и тоже продежурить там сутки. Я очень скоро туда поехала на дежурство, там встретилась и познакомилась с сестрами, которые тоже собирались ехать.
И вот наступило 10 декабря. Мы все восемь, уже одетые в коричневые платья, белые передники и белые чепчики, пошли к обедне в верхнюю церковь дворца. Великая княгиня была там; еще были разные дамы и мои родственники: сестра моя, Федор Николаевич Глинка с женой и другие. После обедни священник громко прочел наше клятвенное обещание перед аналоем, на котором лежали евангелие и крест, и мы стали подходить и целовать слова спасителя и крест, а потом становились на колени перед священником, и он надевал на нас золотой крест на голубой ленте. Эта минута никогда не выйдет из моей памяти!..
Приехали прямо в дом, где жили сестры первого отделения. Впечатление очень грустное, Они со всем рвением и усердием принялись за дело; симферопольские госпитали были переполнены ранеными и особливо тифозными, и сами сестры стали очень скоро заболевать. Когда я приехала, то уже четыре сестры умерли; иные поправлялись, а другие еще были очень больны, и сама старшая этого отделения, она же и начальница всей общины, Александра Петровна Стахович, лежала еще в постели. Не вдруг мы узнали окончательное решение насчет сестер; но, наконец, было решено, что все сестры будут в Севастополе. Уже 16 сестер второго отделения там, на Южной стороне, то есть именно в Севастополе, а сестры первого отделения тоже туда поедут, как только поправятся…
Наконец 21 января мы пошли в бараки. Очень мы все рады были приняться за дело. Но странно, дико все это казалось: и доктора незнакомые, и все такое чуждое. Но не долго мы тут оставались. Приехал Николай Иванович (Пирогов) и сказал, что лучше и нам тоже переехать на ту сторону, то есть именно в Севастополь, чему мы очень обрадовались. Прошло дня три, покуда нам приготовили квартиру. Доктора тут же с нами поместились.
Николай Иванович Пирогов был неутомим и всем распоряжался… Сначала все это было странно, чудно, но в это время раненых не было так много; иногда трех человек принесут, иногда сами приходят. Но что дальше, то больше, и часто от 16 до 20. Тут же тотчас и начинаются операции: ампутации, резекции, трепанации. Большей частью все делал сам Николай Иванович. Докторов очень много всех наций, даже американцев. Все они очень учтивы, даже чересчур. Говорят: «Будьте добры сделать то или это; сделайте одолжение, давайте через два часа это лекарство». И русские доктора очень внимательны и учтивы.
Когда мы приехали, Севастополь был еще очень красив. И улица, где мы жили, площадь, где была лавка со всяким товаром и даже много посуды, стекла, и Екатерининская улица – все было совершенно нетронуто.
Очень тяжело было ходить по Севастополю и встречать отряды, которые идут на батареи. Они идут бойко, весело, но за ними три или четыре человека несут носилки. Сердце так и сожмется, и подумаешь: «Для которого это из них?» Или встретишь четырех человек, которые несут носилки; на иных нет ни движения, ни звука, а с других раздается еще стон – и подумаешь: «Право, лучше тому, для которого уже все кончилось! А этому еще сколько придется выдержать, и, может быть, для такого же конца!» А с каким терпением наши солдаты переносили свои страдания!
В начале марта, после одной ночи, в которую была сильная бомбардировка, утром доктор Тарасов прислал мне сказать, что необходимо послать сестер в Дом собрания, так как там много раненых, а те мелкие домики, в которых был наш перевязочный пункт, недостаточны для такого числа.
Взяв с собой одну сестру, я пошла в Дом собрания. Это прекрасное строение, где прежде веселились, открыло вновь свои богатые, красного дерева, с бронзою, двери, для внесения в них окровавленных носилок.
Большая зала из белого мрамора, с пилястрами из розового мрамора через два этажа, а окна только вверху. Паркетные полы. А теперь в этой танцевальной зале стоит до ста кроватей с серыми одеялами и зеленые столики; все очень чисто и опрятно. В одну сторону большая комната; это – операционная, прежде бывшая бильярдной; за ней еще две комнаты; в другую сторону еще две комнаты с прекрасными, с золотом, обоями, и в них тоже койки. Утром было 11 ампутаций, и потом еще несколько в продолжение дня.
Сначала не обошлось без суеты и лишней беготни, пока устроились в новом помещении. Вечером Тарасов объявил нам, что князь Васильчиков (начальника штаба севастопольского гарнизона.) велел сказать, что ночью будет дело, и чтобы все было наготове и исправно.
В этот вечер у нас в большой зале было все приготовлено: стаканы, водка, самовар кипит. В операционной, вокруг Николая Ивановича, сидят доктора. В одиннадцатом часу начала раздаваться пальба, и тотчас же стали раскрываться настежь наши парадные двери: то двое, то трое носилок сряду; то два человека ведут под руки раненого. Доктора их осматривают, при затруднительных случаях зовут друг друга на совещание, раздаются слова: «Этого на Николаевскую батарею». (Значит, легко ранен.) «Этого в Гущин дом!» (Значит, без всякой надежды.) «Этого оставить здесь!» (Значит, будет ампутация, экзартикуляция или резекция.) Ночь началась очень страшно, но, слава богу, всего было только 50 раненых и 4 ампутации…
Было очень тяжело именно у нас на перевязочном, когда, после того как больной подавал надежды на выздоровление, он вдруг начинает лихорадить, пожелтеет и доктор говорит, что надо его отправить в Гущин дом – для больного это все равно, что смертный приговор. А нечего делать, вполне сознаешь, что нельзя только что принесенным раненым быть в соприкосновении с таким больным и видеть умирающего. На перевязочном пункте не должны умирать.
В Гущином доме, куда я ходила, постоянно увидишь трех или четырех умирающих; всякое утро, если погода была теплая, всех больных на койках выносили на двор, а если придешь через полчаса как они внесены, то уже дух был невыносимый, несмотря на целые ведра ждановской жидкости. Однако и в этом ужасном месте были такие, которые выздоравливали. Я сама имела удовольствие отдать одному обратно его деньги, которые он мне поручил переслать жене после его смерти…
С 19 на 20 апреля ночь была ужасная: более ста раненых и 60 операций в одно утро! Я должна несколько подробнее описать ужасную ночь с 10 на 11 мая… С понедельника на вторник наши выходили рыть новые траншеи – кажется, между пятым и шестым бастионом – и устраивать батареи под прикрытием войска. Мы были наготове всю ночь, но ночь прошла благополучно, и во вторник днем все было тихо и спокойно. Вечером опять ждут и все необходимое готовят в нашей белой мраморной с розовыми пилястрами зале. Тюфяки уже без кроватей, а лежат на полу в несколько рядов; несколько столиков с бумагой, а на одном – примочки, груды корпии, бинты, компрессы, нарезанные стеариновые свечи.
В одном углу большой самовар, который кипит и должен кипеть всю ночь, и два столика с чашками и чайниками. В другом углу стол с водкой, вином, кислым питьем, стаканами и рюмками. Все это еще в полумраке, в какой-то странной тишине, как перед грозой; в зале 15, а может быть, и больше докторов; иные сидят в операционной комнате, другие попарно ходят по зале…
Вносят носилки, другие, третьи. Свечи зажглись. Люди забегали, засуетились, и скоро вся эта большая зала наполнилась народом, весь пол покрылся ранеными; везде, где только можно сесть, сидят те, которые притащились кое-как сами. Что за крик, что за шум! Просто ад!
Пальба не слышна за этим гамом и стонами. Один кричит без слов, другой: «Ратуйте, братцы, ратуйте!» Один, увидя штоф водки, с каким-то отчаянием кричит: «Будь мать родная, дай водки!» Во всех углах слышны возгласы к докторам, которые осматривают раны: «Помилуйте, ваше благородие, не мучьте!» И я сама, насилу пробираясь между носилок, кричу: «Сюда рабочих!» Этого надо отнести в Гущин дом, этого – в Николаевскую батарею, а этого – положить на койку. Много приносят офицеров; вся операционная комната наполнена ранеными, но теперь не до операций: дай бог только всех перевязать. И мы всех перевязываем.
Наконец рассвело. Пальба прекратилась. При Доме собрания есть маленький садик. Представь себе, и там лежат раненые. Я беру водки и бегу туда. Там при чудном солнечном восходе из-за горы над бухтой, при веселом чириканье птичек под белыми акациями в полном цвету лежит человек до 30 тяжело раненных и умирающих. Какая противоположность с этим ясным весенним утром! Я позвала двух севастопольских обывателей, которые всю ночь с большим усердием носили раненых, перенести и этих. Говорили, что в эту страшную ночь выбыло из строя 3000 человек, у нас перебывало более 2000, и было 50 раненых офицеров.
На другой день начались операции и продолжались весь день до вечера, только с небольшим перерывом для отдыха и обеда. На третий день пальба была меньше и раненых тоже; мы думали, что можно отдохнуть, но вдруг двери отворились – и пошли носилки за носилками; и это оказались несчастные, которые были ранены еще в ту ужасную ночь и так и пролежали там почти двое суток. Иным французы давали воды и галеток. Все были ранены в ноги…
Были у меня в Севастополе и старые знакомые. Во-первых, двоюродный брат, Александр Бакунин, пришел с Тобольским полком, в котором служил юнкером, после того, что был профессором в Одессе. Еще мичман Творогов, который мальчиком жил у нас в Москве… Зайдя на минуту в Собрание, я пошла домой, чтобы хорошенько отдохнуть, но сейчас же приходит почти вслед за мной сестра Степанова и говорит, что меня просят тотчас же идти в Собрание. Иду поспешно, не понимая, зачем меня зовут, ведь я только что ушла оттуда.
И первая сестра, которая меня встретила, говорит: «Творогова сейчас принесли сюда; он ранен в грудь с левой стороны навылет». Он был страшно бледен и так слаб, что насилу мне ответил. Прежде чем я пришла, он уже исповедовался и причастился… Я не имела никакой надежды и всю ночь в полутемной комнате просидела около него, прислушиваясь с напряженным вниманием к его дыханию, ожидая ежеминутно последнего его вздоха. Но к утру он стал не так бледен и слаб и отвечал мне в полной памяти. Я боялась оставить моего раненого, так как положение его было очень опасно, хотя на третий день Николай Иванович и все доктора начали подавать надежду на его выздоровление.
Я всегда слыхала, что Нахимов очень внимателен ко всем раненым морякам, а тут я увидела это на деле. На другой же день он был два раза у Творогова – спрашивал, что он желает, что можно сделать для его семейства, так как в эту минуту не было еще никакой надежды на его жизнь. Он также очень внимателен и к матросам, присылает табак, варенье и пр., часто приходит навещать их. Как же морякам не любить такого начальника?!
…Результат ночи с 25-го на 26-е был очень грустный: мы потеряли Селенгинский, Волынский и Камчатский редуты, и неприятельское кольцо все теснее и теснее окружало Севастополь. Это произвело большое уныние. Теперь, дойдя в моих воспоминаниях до 6 июня (4-я бомбардировка), не могу не остановиться и не написать подробно об этом дне… Начну мои воспоминания с самого вечера 5 июня…
Только что мы поужинали и хотели лечь спать, чтобы хорошенько отдохнуть, как вдруг бомба разорвалась близко от нас, так что осколки посыпались на деревья нашего садика. Сестры хотели сейчас же бежать на Николаевскую батарею, а я сказала, что останусь; французы попалят с великим треском и перестанут. Четыре сестры тоже остались. Но перестали только на полчаса, а затем опять поднялась адская трескотня и с нашей Константиновской батареи; с густым и полным звуком несутся ядра над морем в их корабли, а они с кораблей пускают ракеты по нескольку вдруг – настоящий фейерверк!
… Когда рассвело, я крепко заснула, но вбегает Павловская и кричит: «Штурм! Надо скорей уходить!» Но, однако, штурма в эту ночь не было… Александр Бакунин скоро пришел и рассказал, что французы пытались штурмовать Малахов курган, но, потеряв много людей, лестницы и фашины, были отбиты. Солдаты бросались им навстречу как львы. Успех очень всех одушевил, но ждали новой попытки…
Бедный Севастополь! Сколько крови льется в нем и за него!.. И, наконец, французам удалось попасть в Нахимова. Сколько, сколько времени они в него метили! Он так неосторожно разъезжал по всем бастионам; никто не носил эполет, а он постоянно их носил, и когда ему говорили: «Тут опасно, отойдите», он всегда отвечал: «Вы знаете-с, я ничего-с не боюсь».
Эта ужасная весть сейчас донеслась и до нас; пошла какая-то зловещая суета. После своей несчастной раны в голову П.С. Нахимов прожил полтора суток, но не приходил в себя и не говорил. Он лежал на Северной; тело его перевезли сюда, в его дом, без всякой церемонии… Уже готовились к выносу в церковь для отпевания. Это было в пятницу после обеда. На улице стояли войска и пушки, множество офицеров морских и армейских. Во второй комнате стоял гроб, обитый золотой парчой, кругом много подушек с орденами, в головах сгруппированы три адмиральских флага, а сам он был покрыт тем простреленным и изорванным флагом, который развевался на его корабле в день Синопской битвы.
Священник в полном облачении читал евангелие. По загорелым щекам моряков, которые стояли на часах, текли слезы. С тех пор я не видала ни одного моряка, который бы не сказал, что радостно бы лег за него… Его понесли в недостроенную церковь равноапостольного князя Владимира, где уже были схоронены адмиралы Лазарев, Корнилов, Истомин – два последние тоже павшие за Севастополь…
Чем дальше, тем становилось все грознее и грознее. Раз был такой взрыв, что все мгновенно проснулись от гула и сотрясения. У нас даже из иных окон стекла посыпались. Говорили, что это нашим удалось взорвать неприятельский погреб на бывшем Камчатском редуте и что там было до 3000 пудов пороху…
24 и 25 августа раненых с бастионов приносили очень много, до 1000 человек в день, и бывало на трех столах до 100 операций. С этих дней уже не только дежурные, а все сестры – за делом; теперь было не до отдыха, и сестры оказались все очень усердны и деятельны. Два вечера сряду бухта и Севастополь были освещены горевшими в бухте кораблями. Первым сгорел самый большой транспорт, на котором находились смола и сало, – он горел очень ярко; а на другой день сгорел фрегат «Коварный». Живописно бегал огонь по снастям – как будто это была иллюминация!.. И так последние дни своего существования Севастополь был ярко освещен горевшими кораблями – остатками нашего несчастного потопленного Черноморского флота.
26-го утром та же пальба, так же много раненых… 27 августа… ряды неприятелей подходят ко второму бастиону и к Малахову кургану. Да, это штурм! Вдруг вбегает сестра Зихель – на ней лица нет. Она говорит, что надо спасаться, что со всех сторон штурмуют. За ней вбегает Александра Петровна Стахович и прерывающимся голосом говорит мне:
– Ради бога, сестра, надо уходить! Граф Сакен велел торопиться!.. Какую ужасную ночь мы провели! Никогда не забуду я этой картины! Как ужасно горел Севастополь – огромное пламя! А в бухте затапливали все наши несчастные оставшиеся корабли… По мосту все гуще и гуще идет войско и остальные жители; ядра так и летают… Рассвело. Только одни мачты видны от кораблей; густой черный дым поднимается над Севастополем. Одни войска идут по мосту…
И вот как теперь вижу на плоском мысе трехэтажную круглую Павловскую батарею; вдруг из нее поднимается черный столб, расширяется кверху, как рисуют извержение огнедышащих гор, только не огненный, а черный. Страшный гул, треск. Летят обломки, сыплются камни, взвивается дым и пыль – и менее чем в минуту от трехэтажного здания остались только две небольшие насыпи.
Ночью мы с сестрой Надежиной уехали на Бельбек (район в пригороде Севастополя)…»
Воспоминания Бакуниной Е.М. взяты из «Время и судьбы: Военно-мемуарный сборник». Выпуск первый, сост. А. Буров , Ю. Лубченко, А. Якубовский, М., Воениздат, 1991 г.
